– Нельзя ли покороче! – одернула докладчика Суса и нервно позвонила в колокольчик.

– Отчего же нельзя? – изумился Колодяжный. – Дальше еще интереснее! По всей видимости, после крушения каганата хазарские сокровища удалось спасти и спрятать в горах, в той самой пещере, где некогда царь Булан встретил молящихся старцев.

На границе Осетии и Чечни есть перевал с любопытным названием Хазарские ворота. Доминирующая высотка когда-то звалась Сион, но нам известно и ее славянское название – Богура, иначе Бог-гора. Тайник Богуры был известен с глубокой древности. Первым, кто случайно открыл его, был купец Канашкин. И мы многим обязаны хазарскому золоту!

– Да это просто «Двенадцать стульев» какие-то! Вам не кажется? – прыснула Сусанна Самуиловна.

– Нет, не кажется, – передразнил директрису Колодяжный. – Я сопоставил данные гляциологии и вывел профиль ледника столетней давности. Около ста лет назад Богура была на треть скрыта ледниками, и тайник был доступен лишь частично. Если принять это за рабочую гипотезу, то ареал поиска тайника сужается. Во время правления последнего хазарского царя-малика Иосифа, Богура была свободна ото льда. Это подтверждают исследования Льва Гумилева о внезапном потеплении в прикаспийском регионе, в связи с чем уровень моря поднялся на десятки метров. В результате таяния ледников освободились склоны, прежде занятые льдом. Наш первый меценат Афанасий Канашкин нашел клад Богуры, но из-за близости ледника часть склона представляла собой ледяной массив, поэтому Канашкин вынес оттуда лишь небольшую часть клада.

– Это все ваши фантазии! – отрезала Суса.

– В связи с вышеизложенным, – пошел в наступление Колодяжный, – предлагаю организовать экспедицию под прикрытием военных, так как в районе перевала Хозар идут бои. Я готов возглавить это рискованное предприятие, – последние слова Колодяжный проговорил с трудом, поминутно растирая грудь.

– Это уже не ваша компетенция, – отрезала Сусанна, – продолжайте ваш доклад, мы и так потеряли много времени.

Колодяжный долго шуршал бумагами, потерянно перебирая нумерованные листы. Он так и не нашел того, что искал, и начал по памяти:

– Благодаря все тому же Канашкину, в распоряжении нашего музея оказалась коллекция хазарских монет, и как на всех хазарских предметах, на ней лежит отпечаток физиономии тогдашней Хазарии – гигантского паразита, к середине десятого века забывшего даже простые производства и жирующего на торговле и чеканке фальшивых денег.

Я провел экспертизу монет из «хазарской коллекции». Результаты ее неутешительны – арабские дирхемы и греческие сикли имеют меньший удельный вес, чем аналогичные монеты из других музеев. Оказывается, Хазария чеканила поддельные монеты соседних государств.

Для сведущих в тайнописи купцов-иудеев там были проставлены особые знаки, только гои о них ничего не знали и продавали товар за «медную полушку», да и то фальшивую. Надо ли упоминать, что купца, пойманного с фальшивыми монетами, немедленно предавали позорной казни?

Сусанна Самуиловна демонстративно похлопала в ладоши:

– Поздравляю, поздравляю! Мы все от души посмеялись. Вот только выход на защиту, еще не защита. Диссертация не может основываться на фальшивках.

– Фальшивках? – белыми губами переспросил Колодяжный.

– Да-да, на фальшивках, – подтвердила Лошак. – Сегодня пришел отчет по всем экспонатам «хазарской» коллекции: предметы изготовлены не более ста лет назад. Серебряные монеты, а также фибулы, гривны, серьги и подвески, которые выставлялись в музее как подлинные, не являются древними. В лучшем случае они изготовлены по заказу купца Афанасия в начале прошлого века!

– Не может быть! Зачем это ему понадобилось? – оживился доселе дремавший «партер».

– Легенда о кладе – мистификация. Разбогатеть можно всякими путями, поройтесь лучше в уголовной хронике Закавказья, стяжаете лавры второго Акунина. Я уже подписала приказ о расформировании коллекции, как не имеющей научной ценности.

– С-с-суки, – сквозь судорогу в горле проскрипел Колодяжный.

В звенящей тишине он сгреб со стола рассыпанные листы с докладом. Пошатнувшись, сдвинул с места стол и уперся в гипнотический взгляд Лобуса.

– Дождетесь, и камни заговорят, – с угрозой прохрипел он, не отводя глаз, но внезапно осел на пол и закрыл лицо темными, точно обугленными ладонями. Старик рыдал. Костя бросился к учителю, подставил плечо, пытаясь приподнять, но Колодяжный завалился на бок и вытянулся в судороге.

– Скорую! Докладчику плохо!

Суета в зале показалась Глебу неестественной, похожей на убыстренное прокручивание кинопленки. Добровольцы перенесли Колодяжного на диван, принялись теребить за щеки и брызгать в лицо водою, но так и не привели в чувство. Прибывший на вызов врач скорой помощи приоткрыл тяжелое, бурое веко Колодяжного, нащупал скачущий пульс и диагностировал сердечный приступ.

Утром, дождавшись приемного часа, Глеб навестил Колодяжного. Больного уже перевели из реанимации. Старик лежал в обшарпанном коридоре, ожидая пока освободится место в палате.

– Дай попить, – попросил Колодяжный. Глеб поднес к его губам эмалированную кружку с водой.

– Хазарская охота, – прохрипел старик. – Ты видел, как он смотрел? Нет, он не смотрел, он гвозди в меня вгонял!

Глеб чуть пожал ладонь Колодяжного. Тот с неожиданной силой схватил руку Глеба:

– Только бы успеть, сынку, пока няньки смертельную клизму не вставили. Суса, наверное, уже и это предусмотрела… То-то они зашевелились, когда я об экспедиции заговорил! Все годы руководство музея палило крупнокалиберными: увольняло археологов, не допускало к защите готовых кандидатов. Однако полностью подавить научную партизанщину хазарам не удалось. Однажды мы все же пробили хазарскую экспедицию, но тут разлилось по территории раскопок Цимлянское море, и только чайки со своих высот читали мраморные надписи Саркела. Теперь вот война разгорелась на Кавказе, и наш музей вовсе оказался в прифронтовой полосе. Под шумок Лошаки сделают все, чтобы уничтожить «хазарскую коллекцию»…

– Но ведь предметы поддельные? – напомнил Глеб.

– Тю-ю-ю, – присвистнул Колодяжный. – Слухай сюда, сынку! Датировку можно изменить искусственно, если объект облучить лазером. Генератор нужен, да помощнее. Должно быть, громоздкая стерва, днем в музей не протащишь, поэтому действовали в ночное время…

Глеб судорожно вцепился в спинку кровати.

– Я об этом никому не говорил, даже Костеньке. Слабину я в нем чую, губительную для настоящего ученого… – отдышавшись продолжил Колодяжный. – Он ведь в ту ночь в музее оставался, когда девчонку убили…

– Срочная работа? – ледяным голосом уточнил Глеб.

– Если бы! Причина сугубо бытовая – он у нас в коммуналке живет, так его соседка хахаля привела и замок сменила. Костенька приладился ночевать то на вокзале, то в музее. Я тогда его прямо спросил, что ночью случилось? Он глаза отвел, сказал, что охрана его выставила, и он на лавочке в парке до утра продрых, ночи, мол, теплые.

Знает он что-то, сердцем чую, знает. Блеск у него такой в глазах появился, как у собаки, что кость зарыла!

– Больной, укол! – рядом с кроватью выросла тощая рыжая медсестра, сама похожая на шприц с ржавой иголкой. – Посетитель, поторопитесь, у нас обход!

Сестра немилосердно ткнула больного шприцем и важно удалилась. Прощаясь, Колодяжный сжал ладонь Глеба, передавая в этом коротком пожатии свою боль и надежду.

– Отомсти! Отомсти за меня, Соколов, за нас всех… По-нашему, по-смершевски, сынок!

– Обещаю, батя… – сухо сказал Глеб.

Русскому мечу негде разгуляться в степи, где свищут легкие сабли кочевников, но при взятии крепостей и в ближней сечи нет у руса более верного друга, чем меч харалужный, с двух сторон заточенный, заговоренный на волховском камне в священной дубраве. На ратном ристалище в Перунов день сломал Радим меч, что верно служил его отцу и деду – знать, вышла сила древних заклятий. Долго искал Радим меч под руку. Много перепробовал франкских, свейских, варяжских и арабских мечей. Иной разрезал хлопок надвое, иной проходил сквозь платок, пущенный в воды Днепра, но не срасталась с рукой рукоять, а дол – с дланью.