Петров протянул через стол потную ладонь, но та осталась висеть в воздухе — Холмогоров сделал вид, что не заметил ее.

— У меня сложилось впечатление, — сказал он, — что вы, Иван Данилович, не очень-то стремитесь разобраться в сути происходящего и отыскать отца Михаила.

— Да что вы заладили — отыскать, отыскать! — сердито сказал участковый, пряча в карман руку, которую Холмогоров отказался пожать. — Чего его искать? Он взрослый человек, самостоятельный… Что я ему — нянька?

Холмогоров надел шляпу, которую до этого держал в руке.

— «Я не пастырь брату моему», — ответил Каин, когда Господь спросил его, что сталось с братом его Авелем, — печально произнес Алексей Андреевич.

Участковый нахмурился.

— Не понял, — сказал он с выражением, противоречившим его собственным словам.

— На свете не происходит ничего нового, — объяснил ему Холмогоров. — Все повторяется — снова и снова, раз за разом, и никто не желает учиться на чужих ошибках, все предпочитают делать собственные… А между тем, если вы помните, Каин плохо кончил: Господь наложил на его чело неизгладимую печать, с которой ему потом пришлось ходить до конца жизни… Отсюда, кстати, пошла и русская поговорка: Бог шельму метит. Не боитесь?

Петров нахмурился еще больше.

— Я не понимаю, какое отношение… — начал он.

— Конечно, вы правы, — перебил Холмогоров, — никакого. Ровным счетом никакого. Просто вспомнилось вдруг почему-то, решил поделиться… Извините, что отнял время. От всей души желаю здравствовать.

В узком коридорчике, где под ногами на разные голоса визжали половицы, Холмогоров столкнулся с Потупой. Начальник управы сделал вид, что просто идет по коридору, направляясь в свой кабинет, но у Алексея Андреевича сложилось вполне определенное впечатление, что Семен Захарович простоял тут довольно долго, прислушиваясь к тому, что происходило в кабинете участкового.

Поздоровавшись, Потупа фамильярно взял Алексея Андреевича под локоть и вместе с ним вышел на крыльцо. Здесь он плотно затворил за собой дверь, огляделся по сторонам и немедленно закурил, окутавшись облаком вонючего папиросного дыма.

— Как поговорили? — спросил он с таким видом, будто имел на это право.

— В общем, никак, — признался Алексей Андреевич. — Ничего он не знает и знать не хочет. Остается только молить Бога, чтобы в вашем поселке не стряслось серьезной беды. С таким участковым…

Он не договорил, но Потупа понял, что имел в виду собеседник.

— Да уж, — печально кивая головой, согласился он, — участковый у нас… Хр-р-р — тьфу! Как говорится, что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Но насчет отца Михаила он прав: нечего его искать, только время зря потратим. Побродит и вернется, не впервой. Он и раньше в лес уходил. Говорил, что там, в безлюдье, вроде как с глазу на глаз с Богом оказываешься. Дескать, чуть ли не по душам можно потолковать…

— Понимаю, — сдержанно произнес Холмогоров.

На самом деле понимал он мало. Вряд ли отец Михаил мог говорить Потупе что-то подобное. Даже испытывая чувства, о которых только что толковал начальник управы, приходской священник наверняка поостерегся бы рассказывать о них посторонним. В противном случае пришлось бы признать, что отец Михаил был плохим священником, а у Холмогорова сложилось о нем противоположное мнение. Да и не мог единственный на весь приход священник неделями пропадать в тайге, забросив свои прямые обязанности. Ведь служба приходского священника сродни службе участкового, только один служит Богу, а другой — государству. Но и тот и другой круглосуточно находятся на посту и должны быть готовы к тому, что служебный долг призовет их в любое время дня и ночи…

Поэтому романтическая версия Потупы скорее всего была плодом вымысла и преследовала только одну цель: поскорее выпроводить Холмогорова из поселка.

Такое единодушное стремление представителей местной администрации избавиться от гостя, который, казалось бы, не представлял для них никакой угрозы, выглядело, по меньшей мере, странным. В общем-то, делать Алексею Андреевичу здесь было нечего. Отыскать пропавшего без вести приходского священника он не мог, заменить его не мог и подавно, а значит, никакой нужды оставаться здесь у него не было. Но назойливые попытки Петрова и Потупы запорошить ему глаза и как можно быстрее препроводить на борт отправляющегося вниз по течению катера поневоле вызывали у Алексея Андреевича внутреннее сопротивление. Начальник поселковой управы, участковый да еще, пожалуй, директор леспромхоза — это же местная элита, люди, которые привыкли считать себя умнее, хитрее и практичнее окружающих. Топтать тех, кто ниже тебя, и пресмыкаться перед вышестоящими — вот жизненное кредо, которое до сих пор ни разу их не подводило. Живя в этом медвежьем углу, вдали от начальства, они не привыкли, чтобы их ошибки замечали, и сами уже давно перестали их замечать; они, к счастью, не искушены в дипломатии и тонких закулисных интригах, и оттого хитрости, к которым они прибегают, чтобы все было шито-крыто, иначе как детскими не назовешь.

Холмогоров буквально всей кожей ощущал смутную угрозу, разлитую по всему поселку, грязным половодьем затопившую улицы, дворы, дома и души людей. Никакими детскими шалостями здесь даже не пахло; в поселке творилось что-то очень скверное, но, с какой стороны подступиться к источнику этой скверны, Алексей Андреевич по-прежнему не знал.

— Хр-р-р — тьфу! — сказал Потупа. — Да, незадача… Это я про дождик говорю, — пояснил он. — Я, как ночью проснулся, во двор выглянул, так сразу и понял, что поиски ваши не задались. Даже людей собирать не стал… Или все ж таки надо было?

— Да зачем же? — Холмогоров пожал плечами. — Даже мне, городскому человеку, ясно, что такой ливень смыл все следы.

— Вот ведь какая штука, — сочувственно продолжал Потупа. — Ну, будто нарочно кто мешает! Будто не хочет кто-то, чтобы вы в лес ходили, батюшку искали.

— Возможно, кто-то и не хочет, — сказал Холмогоров, с любопытством разглядывая собеседника.

— Так я же и говорю! — с энтузиазмом подхватил тот. — Ливень, гроза — светопреставление, да и только! А как только стало ясно, что в лес с собаками никто не пойдет, так сразу же и солнышко выглянуло… Чудеса!

— То есть вы намекаете, что здесь имело место некое мистическое вмешательство?

Потупа энергично пожал плечами.

— Да мне-то откуда знать? Это не по моей части, а скорее по вашей. Вот вы давеча говорили про свой дар. Ничего не чувствуете?

— Чувствую, — решив подыграть ему, сказал Холмогоров. — Чувствую, что делать мне тут больше нечего. Надо уезжать. А жалко, признаться. Чудесно у вас здесь. Красиво, аж дух захватывает. А воздух какой! Это же не воздух — бальзам!

— Так никто же вас не гонит! — воскликнул заметно обрадованный таким поворотом беседы Семен Захарович. — Живите на здоровье! Все равно катер только через неделю придет.

— Через неделю?! — притворно ахнул Холмогоров.

— Ну да. День туда, день сюда… Места у нас глухие, регулярного сообщения нет… Конечно, если торопитесь, можно лодку снарядить, только неудобно это, да и опасно. Лучше бы вам, конечно, катера дождаться. Но если взаправду нужда имеется, я мигом распоряжусь.

— Да нет, — сказал Алексей Андреевич, — пожалуй, не стоит. Я, признаться, воды побаиваюсь, и все эти лодки мне не внушают доверия.

— И правильно! — с энтузиазмом поддержал его окончательно успокоившийся Потупа. — И незачем рисковать, в самом-то деле. Большая вода — дело серьезное. Хр-р-р — тьфу! Не приведи бог, случится с вами что, с меня же голову снимут!

Это, по крайней мере, прозвучало искренне. Видимо, Потупа и впрямь боялся, что бесследное исчезновение личного советника Патриарха всея Руси привлечет в здешние края следователей куда более компетентных, чем участковый инспектор Петров. Отказавшись от поисков отца Михаила, Холмогоров перестал представлять для него угрозу и теперь мог гостить в поселке сколько душе угодно…

Впрочем, оставалось только гадать, как отреагирует милейший Семен Захарович на решение Холмогорова пропустить катер и дождаться следующего. Вполне возможно, узнав об этом, он перестанет быть таким милым и предупредительным…