Когда перешли речку, сапер Ровных, тронув Малютина за плечо, остановил группу.
— Вот тут, командир. Вот, смотри, впереди… Ни пуха вам, жду…
Силуэты разведчиков быстро растаяли во тьме. Исчезли из глаз ребята, и сразу же щемящая тоска и тревога сдавили грудь Николая Ровных. По спине пробежал неприятный нервный холодок. «Лучше в самом пекле, под пулями, да вместе со всеми», — думал он, закутываясь в плащ-палатку. Из-за черной тучи на секунду показалась луна, и Николай увидел впереди, буквально в десятке метров от себя, темную, пригнувшуюся над землей фигуру человека. Рука машинально потянулась к затвору автомата, но Николай отодвинул его и выхватил из-за пояса нож и в тот же миг услышал приглушенный настойчивый зов: «Ровных, Ровных!»
Николай подался вперед.
— Мины, понимаешь, чуть не накрылись… — Черняк тяжело и часто дышал. — Ребята с Малютиным проскочили, а мы сбились…
— Да вы до холма-то добрались?
— Пропал куда-то твой холм!
— Вы наверняка в сторону забрали, южнее… Так по канавке и повернули, видно. А ну, пошли!
В это время группа сержанта Малютина приближалась к одному из танков. Уже можно было разглядеть его темную, чуть накренившуюся набок станину.
— Обходим, ребята. За мной! — скомандовал сержант и поднялся с земли.
Последние десятки метров разведчики преодолели в несколько прыжков. Кромка траншеи обвалилась под сапогом сержанта, и он на спине сполз вниз — в ход сообщения, метрах в пятидесяти от танка. Когда на дне окопа оказались остальные разведчики, позади их, на нейтральной полосе, раздался взрыв.
Николай Ровных обезвредил последнюю мину и пополз назад.
— Ну задали вы мне сегодня работки… — шепнул он, поравнявшись с сержантом Рыльским.
— Тс-с-с…
Сначала послышались глухие, неясные, словно доносившиеся откуда-то снизу, из-под земли, голоса. Потом можно было разобрать и обрывки фраз:
— Эс регнет…
— Я, я… кальт.
Их было двое. Вспышка ракеты осветила их, медленно бредущих метрах в тридцати от лежащих на земле разведчиков, чуть правее заминированного участка, только что обработанного Николаем Ровных.
Немцы приближались и через минуту-две могли наткнуться на разведчиков.
— Надо брать… — наконец прошептал Рыльский. — Юрка, — тихо толкнул в бок он ефрейтора Власова. — Пошли вместе… Черняк с ручным пулеметом пусть зайдет справа. А Ровных — назад…
Будто бы услышав команду Рыльского, немцы остановились. Кошкой метнулся вперед в прыжке ефрейтор Власов. В нескольких метрах от фашистов рухнул на землю, едва не под ноги одному из них и уже с земли выстрелил в него из ракетницы. Тысячи огненных молний впились в шинель немецкого солдата, опрокинули его наземь. Спутник его, заполошно вскрикнув, шарахнулся в сторону. Сержант Рыльский привстал было, приготовившись к прыжку, но взрывная волна свалила его на спину. Там, куда бросился убегающий немец, даже в темноте можно было различить черный зияющий овал воронки. В ноздри ударило перегоревшей взрывчаткой и паленой шерстью. Ефрейтор Власов, перевернув обожженного немца лицом к земле, сдирал с него тлеющую шинель.
— Вроде бы дышит. Ослепить я хотел его маленько, а получилось вон что…
— Ладно, волоките с Черняком, на, возьми плащ-палатку. Коля… Ровных, ко мне! Будем ждать ребят. Юрка, дай ракетницу. Все. Пошли, хлопцы!..
Ракеты сыпались уже градом, сплошным метеоритным дождем. И сквозь эти мертвые, голубовато-белые сгустки огня, медленно опускающиеся почти им на головы, сержант Малютин увидел над нейтральной полосой свою, яркую желтую ракету — сигнал отхода, поданный группой Рыльского.
А из темноты навстречу им уже неслись визжащие струи пуль. Малютин услышал неподалеку от себя в темпом зеве траншеи тяжелый, с каждой секундой приближающийся топот и выхватил гранату, но жарким колючим огнем обожгло ему руку и грудь. «Только бы не здесь, не здесь…» — успел подумать он, сползая вниз и пытаясь зацепиться за бруствер рукой.
— Леня, Леня, ты слышишь?.. — сержант Ключников подхватил Малютина на руки.
— Вот они, гады, вот они! — Козленко ловко метнул в набегавших немцев гранату.
Топот умолк. Вместе со взрывом обвалился окоп. Но бежали уже по ходу сообщения с другой стороны, свистели, чвыркали пули, заливисто трещал пулемет возле танка.
Сержант Ключников, выбросив из траншеи потерявшего сознание Малютина, волоком потащил его в сторону. Тупо и горячо стукнуло по бедру, но боли он не почувствовал и только по теплой, обволакивающей ногу мокроте понял, что его зацепило.
Козленко бросил еще одну, последнюю гранату и дал из автомата длинную очередь в сторону чернеющей глыбы танка. На какое-то мгновение немецкий пулемет замолчал. Увидев, как поволок ногу, как захромал Ключников, Козленко нагнал его и, легонько оттолкнув боком, подхватил обмякшее безжизненное тело сержанта Малютина. Вдогонку им разразилась неистовая, беспорядочная стрельба из автоматов.
— Пошел, пошел, Козлик! Прикрою… — Ключников бил на звук выстрелов короткими отсечными очередями. Он уже не видел танка, но чувствовал, что стреляют главным образом от него, и, пятясь назад, посылал в ту сторону очередь за очередью, пока не умолк автомат, освободившись от последнего патрона. И тогда только он побежал. Побежал, не хоронясь, не сгибаясь, во весь рост. С каждым прыжком, с каждым шагом, острейшая боль пронзала ногу, отдаваясь где-то в позвоночнике. Он уже не слышал воя пуль, стремящихся настичь его, он чувствовал их спиною, затылком, но он знал, что где-то, уже совсем рядом, своя земля и что если он упадет, то скорее всего — на нее, на эту землю. Его вдруг обожгло под мышкой, и одновременно подвернулась нога. Он кубарем скатился с пригорка, и тут его подхватил Николай Ровных.
Незаметно занялось тихое майское утро. Горячие солнечные лучи, скользнув по земле, пробудили ее и обожгли. Над позициями, над нейтральной полосой дрожал подогретый воздух. В саду гомонили птицы, а высоко в небе ровным выдержанным строем плыла шестерка наших штурмовиков. На земле, в ожидании санитарной машины лежали на носилках раненые.
Рядом с носилками сержантов Малютина и Ключникова расположились на траве все, кто вернулся на рассвете с задания. Сержант Малютин впал в забытье, и над ним склонилась медицинская сестра. Ключников приподнял голову.
— Медленно идут, плавно… — чуть, слышно проговорил он, провожая взглядом самолеты.
— С большим грузом пошли, с подарком! — ефрейтор Козленко, придавив самокрутку пальцем, ловко лизнул ее по шву. Рядом дымили Власов и Ровных.
— А меня, братцы, такая досада взяла, опять, думаю, не повезло… — Ключников прикрыл устало глаза, полежал так с минуту и с трудом повернул голову к разведчикам. — Ну, думаю, дай хоть я отведу душу, успокою хоть десяток-другой гадов, утешу… а вон как обернулось. Что за фрица-то взяли?
— Сапера приволокли, — отозвался Козленко. — Обжег его малость Юра Власов, да отошел немчура, оклемался…
— Дай-ка потянуть немного, Козлик, — попросил Ключников.
Козленко, откусив кусочек цигарки, осторожно вставил ее в рот Ключникову, и тот жадно, с аппетитом затянулся терпким махорочным дымом.
Вскоре Ключников задремал. Рядом молча курили уставшие бойцы. Легкий ветерок будоражил нежные, недавно родившиеся листья осинника.
НЕОЖИДАННЫЙ ТРОФЕЙ
Ноябрь 1943 года. После взятия нашими войсками Киева враг ожесточился. Едва оправившись от шока, немецкое командование приняло крайние меры, чтобы остановить дальнейшее наступление армий 1-го Украинского фронта, чтобы восстановить положение в районе Киева. К Киеву спешно была направлена 25-я танковая дивизия, прибывшая из Франции, с другого участка фронта снята танковая дивизия СС «Адольф Гитлер», в район Белой Церкви прибыли части 198-й пехотной дивизии, сюда же с Букринского плацдарма переброшена танковая дивизия СС «Рейх».
Стоя насмерть, части 38-й армии, действовавшие на участке Житомир — Фастов, отражали удары озверевших фашистов. Атаку за атакой отбивали в районе шоссе Житомир — Киев подразделения 237-й стрелковой дивизии.
25 ноября. В течение суток гитлеровцы предприняли три атаки. В последней участвовало свыше сорока танков и два полка пехоты. С наступлением темноты части 237-й и 211-й стрелковых дивизий сокрушительным ударом отбросили противника. Так закончились попытки гитлеровцев прорваться к Киеву на участке обороны 38-й армии. Фронт перешел к временной обороне. Готовилась новая операция, известная в истории войны как Житомирско-Бердичевская.
Из записей начальника оперативного отдела штаба 237-й стрелковой дивизии полковника Афонина