Бигбой снова посмотрел на часы, поднеся их к самым глазам, ибо уже сгущались сумерки. Несколько окошек светились в том поселке, где жила Рози, и он неторопливо поехал дальше, размышляя, как бы ему поудобней передать это письмо. На знакомом перекрестке он свернул с основной дороги и проехал еще километра три по узенькой, но хорошо укатанной грейдером боковой дорожке, окруженной темными стенами лесных деревьев. Остановился он у заброшенного склада под большим дубом, выключил двигатель и со вздохом вылез из машины. Потом закурил сигарету и прислонился к освещенному изнутри кузову. Времени у него было более чем достаточно — отсюда до места встречи с последним из заказчиков дагги минут пять ходьбы. Однако ему никогда не нравились эти прогулки пешком по мрачному, враждебному лесу.

Он часто жаловался своим клиентам, но сочувствия не дождался. Однажды, вспоминал он, из-за проливного дождя лесная тропа стала ужасно скользкой… Он вздохнул, потянулся, негромко хлопнул дверцей, залез в багажник и вытащил оттуда грубую сумку из мешковины, на три четверти наполненную даггой. На это потребовалось некоторое время: сумка лежала на самом дне, под старыми автомобильными покрышками, что было вполне разумно на случай неожиданного обыска.

Чтобы окончательно подавить в себе страх перед лесом, Бигбой несколько раз как следует глотнул из плоской фляжки, которую достал из заднего кармана брюк, затем взял в руки электрический фонарик и двинулся по тропе.

В глубине леса, среди особенно высоких и темных деревьев, верхушек которых свет его фонарика даже не достигал, Бигбой испытал странное ощущение, будто кто-то его преследует. Он остановился у маленького ручейка, журчавшего меж поросшими мхом камнями, и немного постоял, прислушиваясь, потом осветил фонариком уходящую в лес тропу сзади и перед собой, где она вскоре сворачивала, так что луч фонарика наткнулся на темную стену леса. Как всегда, больше всего его угнетала именно эта абсолютная тишина, царившая здесь, и слабое журчание крохотного ручейка у него под ногами только подчеркивало эту тишину. Светя фонариком перед собой, он вдруг ощутил страшный удар, на спину ему обрушилась невероятная тяжесть, швырнула на землю, и почти в тот же миг горло сдавило так, что невозможно стало ни вздохнуть, ни крикнуть. Угасающее сознание его еще отметило холодные влажные камни под щекой и страшное рычание, от которого он вздрогнул всем телом, а потом горло сжало еще сильнее, и, прежде чем окончательно уйти в беспамятство, он на мгновение почувствовал острую боль.

Черный леопард не отпускал свою жертву, пока та не перестала дергаться. Потом он выпрямился и облизал окровавленную пасть. Сжав плечо человека своими мощными челюстями, он потащил добычу в заросли на берегу ручья.

Рози отнеслась к тому, что Бигбой так и не пришел, философски, однако в следующую пятницу ждала его уже со все возрастающим нетерпением. Когда же миновало второе воскресенье, а ее благодетель так и не появился, она сперва сильно огорчилась, а потом пришла в ярость, когда отчим стал обвинять ее в том, что накануне она плохо разложила карты, из-за чего удача от нее и отвернулась.

Бигбой Мапанья бесследно исчез. Его фонарик нашли на тропинке дети и захватили с собой. Его автомобиль две недели простоял под дождем и под солнцем, и в конце концов полицейские перегнали его в Книсну и тщательнейшим образом обыскали: в багажнике была обнаружена дагга. Мазайяни в тревоге ждал возвращения Бигбоя, а «товарищ» поглядывал на него при каждой встрече все более холодно, а потом тоже исчез, накануне разразившись гневной тирадой в адрес Мазайяни. Мазайяни осталось лишь ждать, когда за ним придут из полиции, и он столько раз репетировал свою легенду, что под конец уже и сам почти поверил в нее. При необходимости он мог бы даже описать своего низкорослого дружка и заявить, что тот его шантажировал, угрожая убийством, однако он все же надеялся, что до этого не дойдет.

В самый разгар лета, когда на всех пляжах и дорогах буквально кишели люди, черный леопард убил еще троих. Одним из них был старый пастух, живший одиноко, так что его никто всерьез не искал дней десять, когда леопард утащил свою жертву в ночную тьму. Хозяин фермы хватился старика в пятницу, когда тот не пришел в маленький магазинчик, чтобы забрать жалованье и купить, как обычно, продуктов и курева.

Фермер сам заехал к нему днем в понедельник и обнаружил лишь тощих цыплят, рывшихся в золе остывшего очага. Имущество нищего пастуха все было цело. Тогда фермер поехал в деревню, надеясь там узнать о старике, однако пастух жил отшельником и никто из работников не знал, куда он подевался. Решили, что он, возможно, отправился в гости к дочери и там приболел, но его дочь, как раз случайно заглянувшая в магазин, сообщила, что в последний раз видела отца недели две назад. Фермер любил старого пастуха, знал его всю жизнь и даже платил ему пенсию, когда тот утратил способность работать; мысль о том, что старик мог умереть где-нибудь в горах и все еще лежит там, непогребенный и всеми забытый среди скал и камней, была ему невыносима, и он организовал поиски, взяв пятерых помощников. В конце концов они нашли старика. Страшно взволнованный, потрясенный видом его истерзанных останков, фермер позвонил в полицию.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Леопард шел за небольшой группкой цветных детишек уже с полкилометра, порой останавливаясь и нюхая следы, оставленные их босыми ногами, порой присаживаясь и наблюдая за тем, как они швыряют камнями в указательный столб. Его больше разбирало любопытство, чем голод, а эта стайка маленьких двуногих вела себя очень забавно. Они болтали и пели, а когда один стукнул другого кулаком, то возник совершенно новый звук, который леопарду следовало запомнить, — обиженное нытье. Услышав плач маленького двуногого, леопард нырнул в кусты возле тропинки и напряженно ждал, ибо инстинкт подсказывал ему, что на жалобные крики молодняка обычно являются взрослые особи. Он следом за детьми пересек пыльную лужайку на опушке и повернул назад, лишь заметив резкий блеск оконного стекла и услышав громкий лай собаки. Ночь он провел рядом с деревней, в лесном ущелье, а рано утром вернулся к тропе и залег под дикой оливой, положив морду на лапы, на теплой подстилке из листьев и подальше от влажной травы. Дети всегда первыми проходили утром по этой тропе, потому что занятия в школе начинались рано.

Сегодня они вели себя тише, чем вчера, занятые мыслями о предстоящих уроках и еще не совсем проснувшиеся, а один из них шел особенно медленно, отставая от остальных и еле волоча ноги по песку. Свой коричневый портфель он тащил рядом с собой, воображая, что это пароход, плывущий по траве и песчаным дюнам, как по волнам. Леопард услышал детей задолго до того, как те поравнялись с ним, хотя шли они очень тихо, и когда первые пятеро прошли мимо, зверь припал к земле, напрягся, выпрямил хвост и приготовился к прыжку. Глаза его выжидающе вспыхнули зеленым светом, зрачки расширились. Мальчик, что шел последним, не слышал, как мягкие лапы, ступая чуть вразвалку, пробежали по песку, и не успел почувствовать тот единственный удар сзади, который мгновенно его убил, однако остальные дети обернулись на крик его сестры и увидели огромного черного зверя, возвышавшегося над поверженной жертвой. Девочка как раз хотела отругать братишку и поторопить его, когда увидела неясную черную тень, мелькнувшую в воздухе, лапу с белыми когтями, нанесшую удар, взметнувшийся фонтаном песок…

Потом черная тень застыла, подняла голову и вдруг посмотрела на девочку ярко-зелеными глазами.

Дети с плачем и криками влетели на школьный двор. Учитель сердито вскочил, заслышав этот шум, и выбежал из класса, а за ним и остальные школьники.

— Stilte! — закричал он. — Stilte, was it dit met julle?5