Добравшись до вершины, Клиф и Джон пошли медленней и осторожней, отдыхая после подъема, но совсем останавливаться не желая. Алоэ и низкорослые деревца торчали здесь повсюду меж валунами, отмечавшими край утеса. Молодые люди приблизились к этому краю и осторожно посмотрели на раскинувшуюся внизу долину. Зеленые вершины плотно растущих деревьев казались мохнатым ковром, раскинутым на склонах холмов, и сам утес, возвышаясь над этим ковром, производил впечатление чрезвычайно высокого, неприступного, и было трудно определить, на какой высоте по отношению к логову леопарда они вынырнули из-под зеленого полога леса. Тернер, правда, еще до подъема приметил одинокое засохшее дерево и теперь пытался отыскать его, медленно и старательно огибая валуны на краю утеса и порой буквально повисая над пропастью. Когда они вышли на открытую площадку и то сухое дерево неожиданно оказалось прямо под ними, на них бросился леопард.

Тернер, услышав подозрительный шелест песка и легкий скрип камешков, успел вовремя обернуться и увидеть черную тень совсем рядом, на краю утеса. В течение нескольких мгновений его разум отказывался воспринимать очевидное, и когда он все-таки схватился за ружье, леопард уже прыгнул со свирепым утробным рычанием. И тут в поле зрения зверя попал Эвери, который, спотыкаясь, пятился в страхе назад. Великолепный черный зверь на фоне почти белых камней, не касаясь земли, изогнулся всем своим длинным телом, занес над упавшим Эвери лапу, выбил у него из рук ружье, загрохотавшее по камням, и исчез в густых зарослях у Эвери за спиной. Тернер так и застыл с разинутым ртом и широко раскрытыми глазами, уставившись туда, где только что скрылся леопард, потом, медленно стряхивая оцепенение, поспешил к своему спутнику. Джон, скрипя зубами, пытался выбраться из щели между двумя валунами. Он ухватился за протянутую руку Тернера и воскликнул:

— Господи! Клиф! Что это было, черт побери?

— Ты как, Джон? Он тебя не задел? Да что с тобой?

— Нет, не задел. Но, Господи, этот зверь пролетел прямо у меня над головой! И он был совершенно черный!

— Да, черный, — подтвердил Тернер, и в голосе его послышался сдерживаемый восторг. — Это черный леопард, Джон!

Да какой огромный, черт возьми! Так значит, это правда!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Она повернулась к брату с выражением ласкового смирения и сказала:

— Господи, до чего же у тебя ужасный почерк, Джон! Ну вот что это такое, скажи мне, ради Бога? Вот здесь, пониже «батареек для радиоприемника»? — Она потыкала в список длинным тонким пальцем. — «Брит.», — прочитала она. — Это что, Бриттен?2 По всей вероятности, мне нужно зайти в аптеку и попросить у них что-нибудь Бриттена. — Она воздела глаза к небесам. — «Ну как же, мадам, вам пластинку или кассету?»

Джон Эвери рассмеялся, заглянул сестре через плечо, подумал, склонив голову набок, и пояснил:

— Это же бритвенные лезвия, глупая! Неужели не понятно?

Такие штучки, с помощью которых бреются. Вот уж выдумала: Бриттен!

— А вот это? Ага! Поняла: «Зубпаста». Ну теперь-то ясно, зачем нужно зайти в аптеку. А это что?

— Патроны, — сказал он. — Погоди, дай-ка мне ручку. Я это для себя записывал. Сейчас для тебя поподробней расшифрую; купи мне еще двенадцатого калибра. — Он принялся что-то писать, склонясь над столом; она терпеливо стояла рядом. — А вот мой охотничий билет. — Он полистал его. — Это им явно понадобится.

— Это ведь картечь, верно? — спросила Джин и погрозила брату пальцем. — Учти, больше ты никаких ловушек ставить не будешь!

— Хорошо-хорошо, — согласился он. — У меня вообще ни одного ружейного патрона не осталось. А тот заряд картечи в самостреле у меня был последний и единственный, — Он помолчал, размышляя о чем-то, потом сказал — Черт побери, надо было зарядить картечью оба ствола! Тогда совсем другое дело было бы, понимаешь?

— Все, больше ты никогда этого делать не будешь!

Джон посмотрел на сестру, понял, что она говорит абсолютно серьезно, и пообещал:

— Ну да, разумеется. Я же сказал.

— А ты проверил список, который принес Генри? — спросила Джин, не глядя на него. — Кстати, пишет он куда разборчивей, чем ты. — Помолчав, она снова спросила: — Неужели машинное масло уже кончилось? Знаешь, нам, наверное, действительно нужно следить за кладовой.

Джон присел на краешек стола, качая ногой и глядя на сестру с легкой усмешкой. Она была в синих джинсах и кремовой шелковой рубашке с закатанными рукавами, на ногах кожаные ботинки, голова повязана шарфом.

— У тебя вид, словно ты кататься верхом собралась, — сказал он.

Джин покачала головой:

— Нет, всего лишь в гончарную мастерскую, мы сегодня печь открываем.

— Ты Клифа случайно не увидишь?

Она вскинула глаза и быстро ответила:

— Не думаю. Вряд ли. А что?

— Да так, просто я вспомнил, как он что-то говорил… — Джон вдруг умолк.

На мгновение воцарилась тишина, потом Джин сунула список в сумочку и двинулась к дверям:

— Все, ушла. Не забудь о насосе.

— Не беспокойся, не забуду.

— Пока.

И она стремительно сбежала по ступенькам, а он с любовью и гордостью посмотрел ей вслед.

Будучи одновременно торговым центром и небольшим прибрежным курортом, Книсна в который уже раз со смешанными чувствами становилась свидетельницей приливов и отливов бесчисленных волн туристов. Микроавтобусы и легковые автомобили с лодками на прицепе и нагруженными багажниками на крышах каждый год стекались сюда, точно стаи перелетных птиц, и располагались в шумной пестрой толчее как можно ближе к воде, если удавалось, конечно, отыскать местечко. Из кемпингов, отелей и частных домов отдыхающие расползались во все стороны, заполняя пляжи и площадки для отдыха, и обширный залив с эстуариями превращался в сцену, где мелькали стайки ярких парусов, гудели катера и моторные лодки, летали по зеленым волнам водные лыжники, оставляя за собой пересекающиеся линии белых бурунов, торчали силуэты рыболовов. Но залив милостиво принимал всех, ничуть о них не заботясь и занимаясь лишь своими повседневными делами — приливами и отливами, уносившими в море мусор от сотен пикников и туристских костров, которые устраивались на длинной полосе пляжей под тенистыми деревьями. Залив поражал воображение непривычных к морю жителей центральных районов соленой волной, быстрыми течениями, тайной морской жизнью, спрятанной, казалось, у самой поверхности воды, и черной полосой широкой, впадавшей в море реки, в которой морские приливы чувствовались даже за много километров от побережья. Черная речная вода, постепенно меняя цвет, текла вдоль песчаных пляжей, пока не растворялась окончательно в сине-зеленой воде океана, попадая в него через рифовую гряду, где белой пеной вскипали высокие волны. По вечерам, когда солнце садилось за горы и в его последних жарких лучах плавились огненные облака, воды залива наконец успокаивались, и становились слышны только голоса чернокожих рыбаков; они, добродушно перекликаясь, выгребали на веслах в залив; их утлые лодчонки, точно черные водяные жуки, пересекали серебряную тишину, повисшую над заливом, скользя мимо элегантных океанских яхт, словно лебеди спавших, покачиваясь, на своих якорях.

Джин, припарковав «рейнджровер» в тени огромного дуба, вскоре оказалась на главной улице Книсны и довольно быстро двинулась дальше, хотя покупателей, как всегда в последнюю пятницу месяца, была тьма и среди них были не только спокойно фланирующие по улицам и разглядывающие витрины туристы, но и местные жители. Она догнала группу отдыхающих, которых было легко определить по ярким нарядам и фотоаппаратам, чуть замедлила движение, пытаясь обойти ее, и с удовольствием прислушалась к их разговору: похоже, это были аргентинцы. И Джин вдруг вспомнила их путешествие с Саймоном в июле на горнолыжный курорт Барилош.