— Ну, ты у нас становишься прямо настоящим чиновником, Клиф. Что ж, за все приходится платить. — Барри Мейсон, главный лесничий Боснека, прислонившись к дверному косяку, выбил свою трубку и вошел в комнату. — Извини, я вовсе не собирался подслушивать. Просто зашел спросить, не хочешь ли ты кофе. У тебя что, неприятности?
— Привет, Барри, садись. — Тернер закурил. (Лесничий присел на краешек письменного стола, качая в воздухе ногой в тяжелом ботинке.) — В какой-то степени ты прав. Во всяком случае, одна из «шишек» департамента скоро на нашу голову свалится. Возможно, даже поживет у меня какое-то время, — Он улыбнулся и покачал головой. — Но главная неприятность — этот леопард, черт бы его побрал!
— Ну, я-то всего-навсего за деревьями приглядываю, они У меня не кусаются. Да ты не волнуйся, парень, я тебя в беде не брошу. Пойдем-ка выпьем кофе, а может, Сьюзи нас и еще чем-нибудь вкусным угостит.
Расставшись с лесничим, Тернер присел за маленький сосновый стол и принялся тупо водить ручкой по листку из записной книжки: обвел кружком телефонный номер, потом на месте кружка изобразил покрытую листьями лиану, а оба нуля превратил в стволы двустволки. Из одного ствола у него торчал цветок подсолнечника, а из другого вылетал зигзаг молнии. Он обвел эту картинку рамочкой, потом изобразил — довольно похоже — голову леопарда, закрасил ее черной шариковой ручкой и под этой головой написал: «Джин Джин Джин Джин Джин».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мачек Превальски был страстным, но, к сожалению, совершенно не реализовавшим себя охотником. За свои без малого шестьдесят лет жизни в каких только уголках земного шара он не пытался охотиться, а теперь служил в лесничестве, сублимируя свой охотничий инстинкт выслеживанием диких зверей и наблюдением за их жизнью. Почти всю ночь в пятницу лил дождь, однако он весьма кстати прекратился утром в субботу, когда они с Полли, позавтракав, выехали из дому на своем «фольксвагене». Родители Полли жили в Мосселбае, примерно в ста километрах от них, на побережье. Он пообедал с ними вместе, полюбовался розами, которые выращивал тесть, а потом, оставив Полли у родителей, поехал назад.
Вокруг сиял солнечный, промытый дождем полдень. По дубовой аллее он подъехал к почти пустынной сегодня станции лесничества, припарковал машину под навесом и прошел по протоптанной мулами дорожке к ряду ульев в дальнем конце участка. За ульями стеной высился темно-зеленый лес. На черной земле Мачек заметил свежий след бушбока. По чуть скошенным наружу копытцам он догадался, что это тот самый крупный самец, которого он видел несколько дней назад.
Мачек собрался уже идти дальше, когда в глаза ему бросился другой след, очень странный, похожий на след крупной собаки. Отпечатки лап зверя — а их на подсыхающей глинистой дорожке оказалось всего четыре — были отлично видны: две передние лапы, каждая с пятью округлыми пальцами, и две задние — одна, как и полагается, с четырьмя пальцами, а вторая — всего с одним, остальная стопа отпечаталась как неясных очертаний впадинка. Следы были не меньше его ладони, и Мачек присел на корточки, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Ни один отпечатавшийся палец не заканчивался отпечатком когтя, да и вообще нигде не было видно следов когтей. Три следа от здоровых лап были округлыми, как у большой кошки; солнце уже начало подсушивать их, значит, зверь прошел здесь не более шести часов назад. Мачек склонился над последним отпечатком, и в уголке его губ задрожал маленький мускул; он улыбнулся, поднял голову и неторопливо огляделся. Потом заправил прядь седеющих волос за ухо.
Его ярко-голубые глаза горели от возбуждения, лицо стало совсем мальчишеским. Да, это были следы того самого леопарда! Черного людоеда! Визит страшного зверя казался Мачеку наградой, заслуженно врученной именно ему. Не все ли равно, как на это посмотрят другие? Он сам имел теперь право выбрать: то ли позвонить Тернеру и всего лишь передать важную информацию, выполнив долг внимательного лесничего, то ли промолчать и действовать по своему усмотрению.
Он медленно поднялся и задумчиво погрыз сломанный ноготь. Старая клетка-ловушка, с которой он уже экспериментировал, по-прежнему стояла в сарае. В разобранном состоянии ее пять секций легко было перевезти в любое место и быстро собрать вновь, укрепив легкими цепями. Разборной клетка была задумана изначально, иначе она оказывалась слишком громоздкой при транспортировке. Мачек лихорадочно соображал: до наступления темноты еще достаточно времени, и с помощью всего двух рабочих, даже если они будут сонными и ленивыми в этот субботний день, ловушку установить нетрудно. Ее хорошо бы отвезти на «лендровере» да не забыть захватить ружье и запас крупной дроби, термос с крепким кофе и бутерброды. Нужно также взять фонарик, запасные батарейки, фляжку с бренди или сливовицей — что найдется. Собрать все это не составит труда. Если же у него ничего не получится, он завтра с утра позвонит и всем сообщит о следе черного леопарда, и ничего плохого в этом нет. Он прошел до самой опушки леса, но больше ни одного заметного отпечатка лап не обнаружил: поляна заросла спутанной травой кикуйю. Мачек решительно повернул назад и зашагал к поселку рабочих.
С двумя помощниками он легко извлек проволочные секции клетки из-под сваленной в кучу упряжи для мулов, клетей из-под люцерны, листов рифленого железа и разнообразных запчастей. Сетка везде оказалась цела, вот только спусковой механизм на двери-ловушке не работал. Мачек довольно легкомысленно отреагировал на эту неисправность, потому что в его планы не входило использование ловушки как таковой.
Он рассчитывал в качестве живой приманки предложить зверю себя, находясь в безопасности внутри клетки и держа наготове ружье и электрический фонарь.
Они подъехали к той поляне, которую он выбрал, — когда-то здесь складывали бревна. Тот след вроде бы вел именно сюда. Поляна находилась примерно в километре от лесничества. Мачек и его помощники установили клетку, скрепив ее стенки друг с другом и с крышей цепями, а местами еще и дополнительно связав толстой проволокой, и только когда он принялся устраиваться в клетке, на лицах рабочих появились признаки сомнения и удивления.
— Nee God baas kannie die hele nag hier alleen sit nie9.
Это сказал Том Уиндвааи, тракторист. Мачек обычно разговаривал со своей женой на африкаанс, но, несмотря на долгие годы, прожитые среди буров, все еще говорил на этом языке с акцентом и так строил предложения, что вызывал веселье у своих цветных подчиненных. Он был достаточно умен, чтобы относиться к этому с юмором, к тому же рабочие любили его, хоть и считали, что он чуточку не в своем уме.
Сейчас Том Уиндвааи был искренне обеспокоен. Конечно, он-то уже слышал об этом tier, однако никак не мог поверить, что леопард может быть черным, как не мог поверить и тому старику, который рассказывал, что видел в цирке полосатого tier. Он так и сказал Мачеку: а вдруг этот tier его самого поймает? Но Мачек, размахивая своей знаменитой серебряной фляжкой с крестом, заявил, что если он выпьет побольше бренди, то и двух таких зверей изловить сумеет. Рабочие еще постояли там, глядя, как Мачек вносит в клетку свои пожитки, заряжает ружье, проверяет, хорошо ли работает фонарик, и устраивает себе подстилку из листьев папоротника. Он сам нарушил затянувшееся молчание, скорчив страшную рожу и притворившись, будто хочет достать своих помощников когтями. Рабочие, нервно смеясь, отшатнулись и тут же обрушили на него град вопросов: «Почему этот леопард должен обязательно сюда явиться?», «А вдруг он сумеет пролезть сквозь решетку или снизу?». Они искренне беспокоились за Мачека, восхищались его смелостью, и он велел им еще раз проверить крепления и самим убедиться, как тяжела клетка и прочна сетка, а когда их доверие к его убежищу несколько возросло, то и у него полегчало на душе, однако он так и не сказал им о следе на тропе около дома. Когда они уехали, он вспомнил, что следовало попросить их утром заехать за ним, но звук мотора уже еле слышался в лесной тишине. Ничего, когда снова станет светло, на дороге будет вполне безопасно; а он, разумеется, выйдет из клетки, только когда солнце поднимется достаточно высоко.
