Когда появилась большая белая акула, внимание Меченого полностью было поглощено проплывавшим над ними катером.
Акула была не меньше этого катера в длину и важно плыла вдоль скалистого берега, высматривая тюленей, ибо именно на них и она сама, и ее предки охотились многие тысячелетия.
Это, собственно, были даже не тюлени, а капские котики, которые когда-то и дали полуострову Робберга его название, однако сами котики давно исчезли из этих мест, когда люди начали пользоваться ружьями, а не дубинками и острогами.
Котики кормили и одевали многие поколения людей в далеком каменном веке, однако акулы начали охотиться на котиков у побережья еще раньше, чем люди, и вот котики их совместными усилиями были практически моментально истреблены — если смотреть с точки зрения эволюционного процесса. Однако же акулий инстинкт продолжал жить, и каждый год в то время, когда выжившие в этих местах котики должны были производить на свет потомство, огромные белые акулы словно по волшебству появлялись в заливе за полосой прибоя, то есть у самого берега, а потом вновь уплывали в открытое море и возвращались на запад, где в более холодных водах еще сохранились колонии котиков, или же уплывали к северу и востоку от залива Алгоа. Эта акула могла бы сразу проглотить Меченого, однако ей помешал схватить его слишком узкий вход в пещеру, куда успели спрятаться горбыль и луфарь, и она поплыла дальше, втянув свои зазубренные пятисантиметровые клыки, — чудовищных размеров неясная тень, черная, как окружавшие ее скалы, и похожая на движущийся островерхий риф; она испугала целую армию рыболовов, которые тут же полезли на берег, хотя удили, стоя в воде, у самого берега.
Меченый и его приятель продолжали свое «симбиотическое» существование, понимая лишь, что их союз полезен обоим. Они проплавали вместе почти два лунных месяца, а потом случилась беда: луфарь вдруг, дергаясь и извиваясь, полетел куда-то вверх, навстречу яркому свету, и исчез. Это событие лишний раз уверило Меченого, что к мертвой рыбе и прочим лакомым кусочкам, лежащим на дне и висящим в воде, следует всегда относиться с подозрением. Тот кусок рыбного филе он заметил значительно раньше луфаря и даже взял было его в рот, однако, припомнив, чем закончились две последние такие пробы, тут же выплюнул, успев заметить, как наживку схватил луфарь. Меченый некоторое время плыл следом за отчаянно извивавшимся луфарем, все время держась дна, а потом даже поднялся к поверхности возле одной из скал — там-то его приятель и взлетел вверх, навстречу свету солнца, подняв целый фонтан брызг.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Джеймс Ривер и Йохан заехали в Плеттенберхбай взвесить пойманного морского карася в лавочке знакомой Джеймса, которая торговала рыбой на центральной улице города. Больше, правда, им хотелось просто похвалиться добычей, поскольку Джеймс уже прикинул на глазок вес рыбины — тридцать фунтов плюс-минус два — и такой улов, безусловно, следовало отметить. Джеймс вообще любил «отмечать», Йохан знал это по собственному опыту, однако, поскольку именно Йохан был за рулем, он вполне справедливо полагал, что лучше бы им вернуться домой пораньше, иначе не миновать ссоры с Делией. Это был его крест, и он нес его с отрешенным стоицизмом, хотя именно Джеймс, а не он, всегда являлся зачинщиком всех попоек и эскапад, которые вызывали гнев Делии. Но больше всего Йохана огорчало, что Джеймс, с точки зрения Делии, почему-то никогда виноват не был! А ведь он вел себя в точности как мальчишка-проказник, который обожает «доводить» родителей. На самом деле Делия в душе посмеивалась над обоими своими мужчинами: Йохан напоминал ей великана-тугодума, неспособного ровным счетом никому причинить вреда, а Джеймс был настоящий хулиган-непоседа, хотя и куда старше Йохана. Наверное, Йохану еще и брюшко мешало, нажитое в результате чрезмерной любви к пиву, которую он, видимо, унаследовал от отца.
Правда, на этот раз Джеймс не предупредил Йохана об одной важной вещи: владелицей рыбной лавки оказалась его старинная приятельница, у которой — что было еще хуже — в ее квартирке над магазином вовсю шла подготовка к вечеринке по случаю дня рождения. Джеймс страшно этому обстоятельству обрадовался, особенно когда обнаружилось, что вечером решено отправиться к эстуарию и половить там боопсов с помощью фонарей и сачков. Если и были еще какие-то сомнения по поводу осмысленности подобной «экспедиции», для которой требовались, в частности, сильные фонари, топливо для костров и решетки для жаренья, то все эти сомнения полностью рассеял исполненный энтузиазма Джеймс. И даже мрачные предчувствия Йохана после нескольких бокалов пива полностью уступили место покорному веселью. Он, правда, вовремя вспомнил, что нужно позвонить Делии и предупредить ее, что они, скорее всего, запоздают, и уж совсем развеселился, когда Джеймс начал превозносить его умение печь в золе лепешки-скороспелки из муки и пива и по-особому готовить кефаль — запекать в фольге с луком, помидорами и перцем чили. После этого Йохана тут же увлекла за собой на кухню какая-то огромная женщина в просторной блузе, которая оказалась кузиной хозяйки и, собственно, «новорожденной». Он все-таки продолжал немного беспокоиться, а вечеринка тем временем набирала силу и становилась все более многолюдной и шумной, ибо хозяйка дома Адель оказалась прямо-таки его собственным тестем в юбке. Это была чуть мрачноватая застенчивая женщина неопределенного возраста, немолодая, дочерна загорелая и босая. Она явно обладала сильным характером, была молчаливой, точнее, немногословной и напоминала ветряную мельницу копной светлых волос и находившимися в постоянном движении длинными руками и ногами.
Когда Йохану удалось выбраться из кухни, он уже знал, что хозяйке дома шестьдесят два года, а самой «новорожденной» пятьдесят четыре, что обе они то ли вдовы, то ли разведенные — он забыл, какая кто. Хозяйку звали Адель, а ее кузину — Мэри, и эта Мэри полностью «прикарманила» Йохана, крепко обхватив его руками за талию. Джеймс и Адель, ничего не замечая, болтали, уютно устроившись в уголке.
Когда Йохан неверной походкой проследовал мимо них, влекомый надушенной и разгоряченной Мэри, то услышал, как Джеймс рассказывает своей подруге о только что закончившемся туристском сезоне и о тех, кого он — и в шутку и всерьез — называл «террористами»; впрочем, шутка эта практически не воспринималась, поскольку война с Родезией окончилась десять лет назад.
Вечер все тянулся, Йохану казалось, что гостиная, как гуттаперчевая, то сжимается, то расширяется в зависимости от уходящих или прибывающих гостей, и когда они наконец все-таки выбрались на берег, он, к своему большому удивлению, обнаружил, что откуда-то из недр этого вроде бы вечного хаоса возник даже некий порядок: костер в тихой безлунной ночи горел ярко, вокруг костра спокойно сидели люди, а рядом на волне качался ялик, залитый ровным белым светом керосино-калильной лампы, явно отлично отлаженной, так что черная вода вокруг сияла, точно серебряное зеркало. На корме ялика, не обращая ни малейшего внимания на людей, собравшихся у костра, сидела юная парочка — судя по голосам и блестящим волосам — и пела; точнее, юноша перебирал струны гитары и тихонько подпевал девушке, которая исполняла на мелодичном африкаанс какую-то лирическую балладу.
Йохан вдруг обнаружил, что темноволосая Мэри наконец-то отпустила его и отправилась искать свою дочь, у мужа которой сегодня, оказывается, тоже был день рождения, из-за чего, собственно, и собралось так много молодежи. Джеймс и Адель были заняты осмотром сачка для ловли рыбы и светили себе электрическим фонариком. Йохан знал, что Джеймс давно уже как-то приспособился к своему увечью за прошедшие после несчастного случая десять лет, но все-таки с сожалением, в задумчивом молчании смотрел, как неуклюже тесть держит сачок за длинную ручку и с нежностью смотрит на него, словно понимая, что ловля «лампаро» — одно из старинных его пристрастий — теперь ему недоступна, во всяком случае как самостоятельному рыболову, потому что для этого требуется крепкая хватка обеих рук. Однако самого Джеймса печальные мысли мучили явно недолго; он. что-то шепнул на ухо своей подруге, и Адель вдруг с притворным гневом принялась дубасить его кулаком по спине, что-то сердито восклицая при этом. Во время этого небольшого представления, еще до того, как вернулась Мэри, тащившая на буксире дочь и зятя, крепкого светловолосого юношу, Йохан узнал, что Адель и Мэри выросли вместе на северном берегу Брид-ривер, в нескольких километрах от ее устья; обе сохранили самые теплые отношения с многочисленными родственниками, по-прежнему проживавшими на фермах. А Джеймс с некоторой гордостью объявил, что Адель несколько лет держала первое место среди здешних рыболовов, поймав горбыля-холо весом в сто двадцать два фунта. Ее даже сфотографировали с этой рыбиной прямо на речной отмели. Однако Джеймс, усмехаясь, предположил, что, видимо, горбыль просто грохнулся в обморок, стоило ему увидеть Адель, а потому и сдался без боя, и тут же получил новую порцию тумаков. Йохан узнал также, что ялик с подвесным мотором принадлежит Адель и что у нее есть сын, который приезжает домой в отпуск, а вообще служит в полиции Йоганнесбурга.
