— Пардон, — услышала Антонина возле окошка кассы. Прямо перед нею сиял беззаботной улыбкой Миша-таксист в синей болоньей куртке.

— Вот встреча, скажи?

Говорил он быстро, оживленно, не скрывая радости от неожиданной встречи. Да и она сама, честно говоря, была рада ей.

— Ну как живешь-можешь? Ничего, да? Ну и слава богу! А меня можешь поздравить! Отец! Да! Известно с кем! Сын! Только так! Михаилы, они — мастаки. Если делают, то со Знаком качества!

Миша-таксист сам задавал вопросы, сам и отвечал на них, не давая сказать и слова. Ему важно было сейчас выговориться. Женька, не подозревавшая о существовании у Антонины подобного знакомого, настороженно переводила глаза с лохматого, цыганского вида парня, на Антонину, прикидывая, что может быть между ними общего, что могло свести их? Его громкий голос привлекал внимание других покупателей, и они с любопытством поглядывали в их сторону.

— Моя лайба на улице, Видела, да? А сюда вот за этим заскочил.

Миша-таксист слегка встряхнул сетку, отягченную тремя бутылками кефира.

— Молодой мамаше. Ей сейчас нужно больше молочного. Вот и стараюсь. Тебе куда? Могу подбросить. Да, кстати, когда надумаешь в загс, не забудь сообщить. Хочу быть и твоим личным шофером и шафером.

Миша засмеялся, довольный своим каламбуром.

— Лады? Да? Если изменишь, с-под земли достану!

— Хорошо, хорошо, — пообещала Антонина. — Ты поспеши — машина ждет.

— И то правда, — согласился Миша-таксист. — Даешь план!

Он стрельнул на Антонину озорными глазами, послал легкий поклон Женьке и скрылся за дверью.

— Тонь, кто такой?

— Знакомый! — ответила односложно Антонина.

— И давно знакомы? — осторожно навела справку Женька.

— Давно! — ответила Антонина.

Она видела, что Женьку разбирает любопытство, и, стараясь раззадорить, отвечала как бы нехотя.

— Где же познакомились?

— Было дело, — сказала таинственно Антонина, наблюдая краем глаза за Женькой, видя, как встрепенулась она. И тут же, предвидя ее очередной вопрос и зная, что не в силах выдержать больше, рассмеялась.

— Ты чего? — спросила Женька.

— Да так! — сказала Антонина и, взяв Женьку под руку, предложила: — Может, сходим в кино. Как раз успеем на последний сеанс.

— Думаешь, в пятницу так просто попасть.

— А мы наудачу! Пошли?

Курсанты, разомлевшие от сытного обеда и весеннего тепла, сидели в расслабленных позах на длинной скамейке, приставленной к задней стене столовой.

Солнце светило щедро. Просыхали, курились легким дымком газоны. Взводный Якушев лениво перебирал пачку свежих газет, доставленных в училище утренней почтой. Вместе с газетами принесли и письма, но Родину опять ничего не было.

— Напишут, напишут, — угадав его мысли, утешил Якушев и снова принялся за газеты.

— Итак, посмотрим, о чем пишет сегодня центральная пресса, — сказал Якушев и хорошо поставленным голосом (сказались занятия в драмкружке) стал читать вслух заголовки статей и информации.

— «Для поля весеннего». «Молодежь дерзает». «Энергетический богатырь в строю». «За чужой счет». «Объединив усилия». «А коллектив против…» «Подсказано в письмах». «Кому быть в лидерах». «Автобусы катят мимо». «Не хочу судьбы иной…»

— Так, так, очень даже интересно, — резюмировал Якушев. — Но посмотрим, что дальше. «Меню диктует ЭВМ». «Минчане — КамАЗу».

Якушев бегло окидывал печатные столбцы и откладывал газеты в сторону.

— Странно, странно. Неужели пропустили такое важное событие. Ага! Вот оно. Все-таки напечатали. — Он широко развернул газету, показывая, что весь с головой ушел в чтение.

— Давай, давай, — подбодрили ребята, предвкушая очередную хохму, на которые был так горазд взводный.

— «В обычный день». Название, прямо скажем, не ахти какое. Можно бы что-нибудь и пооригинальней. Ну да ладно, простим грешных. Итак: «В обычный день. Оренбург. От нашего собкора». Стало быть, от собственного корреспондента. К слову, корреспонденты бывают простые, собственные, специальные. Это к сведению незнающих, — пояснил Якушев, обводя строго слушателей.

— Да не тяни ты, — взмолился Исмаилов. Смуглое лицо его уже было тронуто новым загаром, заметно выделявшим его среди других курсантов.

— Наберитесь терпения, — не меняя выражения лица, ответил Якушев, отыскивая пальцем воображаемую строчку.

— «Как никогда широко разлился нынешней весной Урал. Особенно много хлопот он доставил жителям поселка, примыкающего к старинному русскому городу».

Якушев оторвал глаза от газеты.

— Корреспондент из-за неблагозвучности опускает название поселка. Тогда бы ему пришлось пояснять читателю, откуда взялась Вшивка, что это вовсе означает не то, о чем принято думать, что Вшивка получила свое название от мастеровых, которые славились умением вшивать рукава тулупов, полушубков. Вот такой экскурс в историю пришлось бы делать корреспонденту. Но я читаю дальше: «Вышедшая из берегов своенравная река затопила кривые улочки поселка. Вода прибывала с каждым часом, вызывая тревогу в сердцах жителей, которые чувствовали себя островитянами, отрезанными от всего мира.

Вспоминая о недавних испытаниях, нельзя не сказать доброго слова о тех, кто пришел в трудную минуту на помощь жителям заурального поселка. И в первую очередь о курсантах местного летного училища, мужество и выдержка которых снискали им любовь и уважение в сердцах спасенных. Для многих курсантов роты капитана Васютина, — далее, как сами понимаете, следуют посписочно имена от А до Я, — это было первым серьезным экзаменом, и надо сказать, что они с честью с ним справились».

Якушев отложил в сторону газету.

— Вот так! Не берусь судить о форме, что касается содержания, то, мне кажется, все правильно.

Ребята молчали, вспомнив, по-видимому, события минувшей недели. Пришлось им и впрямь несладко. Два дня в воде, с баграми в руках, вылавливая имущество потерпевших, снимая их самих с крыш, напуганных, озябших. Родину запомнился худой немощный старик в обнимку с такой же ветхой собакой, прижавшийся к печной трубе, боявшийся оторваться от нее. Подхватив старика, Родин оступился на скользкой соломенной крыше и чуть было не свалился с ними в воду.

Исмаилов взял ту газету, что читал взводный, раскрыл ее в том же месте, что и он. Заметка действительно называлась «Обычный день», но корреспондент рассказывал о весенних заботах чабанов.

— А что, — сказал смущенно Исмаилов, — разве не могли о нас так написать? Могли!

— Ишь ты, славы захотел? — ехидно заметил Быков, не упускавший случая уколоть кого-либо. Не взявший ростом и силой, он имел другое преимущество — острый язык, который нередко ставил его в опасное положение. Но его спасало покровительство спокойного, уравновешенного Малахова, оказывавшегося всегда рядом, умевшего одним словом поставить все на свое место. Быков питал привязанность к своему сильному защитнику, их нередко видели вместе, вот и сейчас они сидели рядом на скамейке, но покровительство Малахова вовсе не освобождало его самого от злоязычия подопечного. Быков нет-нет да и прохаживался в адрес мешковатого, медлительного Малахова. Но тот добродушно воспринимал его шпыньки, и это быстро остужало Быкова, заставляло его подыскивать другой, более подходящий объект.

— При чем тут слава? — обидно отозвался Исмаилов.

— Да при том! — не унимался Быков. — Скажешь, не желание славы привело тебя сюда. Птички в петлицах, крылышки на фуражке. Ох да ах! Девушки в шоке, девушки падают. А ты им: первым делом, первым делом самолеты. А ты им арапа про ночные полеты, про вынужденные посадки на колхозные поля, на шоссейные дороги на брюхо. А они в слезы, да разве можно так безрассудно жертвовать собой, а ты им с каменным лицом, что ж, мол, дело привычное.

— Зачем же путать хвастовство с настоящим геройством. Оно ведь тоже имеет свою цену.

Заметившие появление командира роты, курсанты поспешили встать.