— Ну и что! — ответил Сергей как можно равнодушней.

— Не больно хорохорься, — наставительно сказал Баранов. Ну, орлы! — крикнул он.

Петров, Носов и Тальянов — сосед по парте, что притащились с Барановым в лес, с готовностью обернулись к Баранову, который, как это нетрудно было догадаться, взял на себя обязанности командира. Он и держался требующим образом.

Выставив ногу вперед, небрежно, совсем уже по-командирски, Баранов вытащил из кармана пиджака пачку «Севера».

— Не будем терять время, — сказал Баранов. — Начнем. Сегодня мы должны осмотреть всю поляну. И на пятьдесят, нет, на сто шагов вокруг нее. Ясно! Вопросы будут? Нет? Тогда за дело!

Баранов откинул крупную голову назад, выдул струю дыма.

— Малец, — окликнул он Сергея, — ты тоже можешь к нам присоединиться.

Сергей согласился бы, скажи Баранов по-другому, без этого гонора.

Ему, честно говоря, не хотелось уходить с поляны, но и торчать тут не имело смысла. Подгребая валенком снег, он побрел прочь.

«Не потерять бы часы», — подумал вдруг он и удивился неожиданности этой мысли. Была она не случайной, Он вдруг вспомнил, что как раз левый карман фуфайки, где лежат часы, — дырявый. Поспешно сунул руку в карман и весь захолодел. Часов не было! Он оглянулся назад. Часы лежали в каком-нибудь шаге от него. На счастье, ни Баранов, покуривающий папироску, никто другой из его команды не успел заметить часы. Сергей торопливо придавил их пяткой валенка. Ему, видимо, надо бы не спешить сразу поднимать часы, а он поторопился и выдал себя.

— Что там у тебя? — настороженно спросил Баранов.

— Ничего! — Сергей вынул руку из кармана.

— Покажи!

— Больше ничего не хотел?

Сергей понял, что сделал глупость, не надо было задирать Баранова. Но было поздно. Баранов схватил его за руку.

— Показывай, что там?

Сергей попытался вырваться, но Баранов завел руку за спину. Крутил, выворачивал ее.

— А ну сюда, — крикнул он своей команде, и те втроем с готовностью бросились на помощь.

— Держите за руки. Крепче! Я его обыщу.

Сергей стал отбиваться ногами и крепко задвинул Баранову… Но тут его свалили, и Баранов, оседлав его, придавил голову, вывернул карманы.

— Часы, гляди-ка, — восхитился он, держа их на вытянутой руке, показывая всем.

— Отдай, — сказал Сергей, отряхиваясь от снега. — Отдай мои часы.

— Были когда-то твоими, — ухмыльнулся Баранов. — И вообще несовершеннолетним носить при себе подобные вещи запрещается.

— Отдай часы, — Сергей весь напрягся, лихорадочно выискивая место для удара.

— Получай! — Баранов выбросил вперед руку с часами и больно ударил в подбородок.

Сергей зашатался, сплюнул кровью.

Тальянов в страхе зажмурился.

— Ничего, — сказал Сергей. Он нагнулся, соскреб ладонью снег, прикладывая к опухшей губе. — Ничего, — повторил он, — ничего. Я с тобой еще сквитаюсь.

— Всегда пожалуйста. Милости просим. — Баранов скинул шапку, шутовски помахал ею в ногах.

Сумерничает. Дверь в учительскую открывается.

— Что это вы впотьмах сидите? Зрение портите? — строго спрашивает завуч Зубилин и, не сходя с порога, нащупывает выключатель.

Учителя, собравшиеся кружком у стола, что стоит посредине комнаты, замолкают, щурятся от яркой лампочки, свободной от абажура, и выжидательно смотрят на вошедшего завуча. Учителя уважают Зубилина за его опыт и знания, но и побаиваются. Причин к тому много.

— Не помешал? — Зубилин дружелюбно, из-под очков окинул кружок, который тут же на глазах стал рассыпаться.

— Наоборот, Николай Иванович! — ответила за всех Шумилина.

— Анна Иванна, — изумился Зубилин, как будто только сейчас разглядел. — А вы что же домой не идете?

— Дела, Николай Иванович! Родительницу жду.

— Это кого же?

Зубилин снял очки. Прищурившись, вглядываясь в запотевшие стекла, протер их.

— Мать Сергея Мальцева.

— Ну! Парень вроде толковый. В чем же провинился?

Зубилин подсел к Шумилиной.

— Да как вам сказать, Николай Иванович. С парнем непонятное происходит. И не могу понять отчего. Вел себя нормально, учился хорошо, а тут словно бы подменили, Стал невнимательным, рассеянным, упрямым, Хочу вот с матерью поговорить — узнать, какой он дома.

— Да, — задумчиво сказал Зубилин, вертя в худых пальцах очки, глядя мимо Шумилиной, в сумерки за окном. — Да! Что бы это могло приключиться с ним такое. А?

— И сама не знаю, — призналась Шумилина. — Но мне думается, все это начало твориться с ним с того дня, как в лесу упал самолет. Или, быть может, это просто совпадение… Я уж, по правде говоря, не знаю, как и быть с ним. Мальчик он впечатлительный. А с такими, как известно, всякое случается.

— Это верно, — согласился Зубилин, продолжая все так же смотреть мимо собеседницы.

Тех, кто не знал об этой его странной манере разговаривать, глядя куда-то в сторону, конечно же, такая фанера удивляла, если даже не оскорбляла, но затем, как и другие, они свыкались с ней и не обращали на нее никакого внимания. Что касается Шумилиной, то она знала завуча давно. Лет десять, не меньше, и ко многим его причудам и странностям, которые были следствием рассеянности завуча, успела привыкнуть.

— Печальный факт, — сказал Зубилин.

Шумилина хотела было уяснить, что он имеет в виду, но в это время в дверь учительской осторожно постучали, и Шумилина предположила, что это наверняка мать Сергея Мальцева. Так оно и оказалось.

Худая, остролицая Мальцева несмело осмотрела учительскую, в волнении поправила платок.

— Ученик за мной прибегал. Сказал, в школу вызывают. Так я…

— Проходите, пожалуйста, — не дала ей закончить Шумилина, вставая навстречу родительнице.

Сергей же, ни о чем не ведая, неся в душе лишь злость и обиду на вероломного Баранова, брел по лесной дороге к поселку, который уже различными звуками — вскриками паровозов на далекой станции, гудом машин на обтаявшем в черных проплешинах шоссе — заявлял о себе.

На счастье, матери дома не было. Сергей это понял сразу, взглянув на окна. Он решил подойти к дому со стороны огородов. Ему ни с кем не хотелось встречаться. Но в этот час ранних сумерек через их двор, который находился рядом с почтой, еще ходили люди. Выбрав минуту, он проскочил двор, косясь на соседскую половину, отделенную от них стеной. Они с матерью занимали меньшую часть дома — комнату, посреди которой стояла широкая утробистая печка. Сосед, работавший секретарем в райисполкоме, жил попросторнее, в трех комнатах. Но у него и семья была больше. Сам, жена, трое девчонок, да еще дед с бабкой — его родители. От соседа Сергей узнал, что их дом самый первый, построенный после войны. Немцы всех сожгли… Поначалу в доме жили секретарь райкома партии и прокурор. Дом был собран наспех из разных горбылей и слег. Может быть, когда-то дом был и хорош, но сейчас он весь просел, скособочился. Каждое лето мать и соседи мазали дом снаружи. В стенах было много щелей, слеги местами прогнили. И как старательно ни заделывали они стены, все равно зимой тепло в их доме не держалось.

Замок поддался не сразу. Пришлось подергать, поколотить его о дверь. Не успел Сергей войти в комнату, как с печи к нему в ноги шаркнул Барон. Обойдя Сергея, он потерся своей хитрой мордой и плоским боком о валенки, оставляя, клоки шерсти, жалобно промяукал. Затем пробежал к своей консервной банке, горласто требуя:. «Наливай, наливай».

Сергея вдруг взяло зло на этого кота, старого обжору. Он пнул его ногой. Несмотря на свой древний возраст, кот резво подскочил и, сердито взвыв, затрусил в темный угол.

Барон, конечно, был ни при чем. Мать, должно быть, забегалась и забыла его покормить. А он бедного кота ни за что ни про что…

— Киска, киска, — позвал, как можно ласковей, Сергей, стуча пальцами по консервной банке.

Но Барон, видимо, объявил бойкот. Отказывался выйти из своего убежища.