А травы кровью обагри своей!

Ты любишь Вис. Она моя жена.

Пусть на твоих глазах умрет она!

Исчезнут лишь тогда твои пороки,

Когда сойдешь ты, мертвый, в ад глубокий.

Подумай о моих словах: вино

Полезно, хоть и горечи полно.

К моим словам приникни жадным ухом,

И скоро ты от них воспрянешь духом.

Стань в Кухистане мужем добронравной

Супруги, величавой, умной, славной,

Да станет под счастливою звездой

Она твоей желанною четой.

Но Вис не трогать больше ты обязан,

Не то умрешь, с ее подолом связан.

Из-за жены, сверкнув огнем булата,

Сожгу я наконец родного брата.

Его дела меня стыдом покрыли,

Так пусть же этот брат гниет в могиле!

С улыбкой не встречай мои слова:

Дразнить опасно яростного льва.

Беги, коль туча над тобой нависла:

Бороться с бурей грозною нет смысла."

Рамин спокойно эту ругань встретил

И грубостью на грубость не ответил.

Поклялся вечным солнцем и луной,

Своею жизнью, шахом и страной,

Что никогда не вступит в Махабад,

Что он владыке подчиниться рад,

Что больше никогда на Вис не взглянет,

С ее родными восседать не станет.

Затем сказал: "Властитель государства,

Ты мне поверь, что нет во мне коварства.

Для нас ты царь царей, что правит строго,

И в то же время чтим тебя, как бога.

А если я нарушу твой приказ,

Да буду обезглавлен я тотчас.

Как бога, я страшусь тебя сегодня,

Мне твой приказ - как заповедь господня."

Излив слова на сахарном настое,

Он затаил в душе совсем другое,

Пустился в путь в предутреннюю рань,

Охотиться - но на какую лань?

Едва раздолье увидал степное,

Как боль разлуки стала меньше вдвое.

Из Кухистана ветерок принес

Ему благоуханье райских роз.

Скакал благословенною тропой:

Любовь находит всюду путь прямой,

И для нее все трудности дороги

Как для других - сады или чертоги.

Чем путь длинней, опасней, тяжелее,

Тем для влюбленных лучше и милее.

Влюбленный, чтоб с дороги не свернуть,

Преобразит в нетрудный - трудный путь.

Рамин, сперва страдая, понемногу

На сладостную выбрался дорогу.

А сердце Вис терзалось от мучений

И увядало, как листок осенний.

Как в подземелье, тосковала дома,

Ланиты стали желты, как солома.

Ей пышные наряды надоели,

Избавилась от перстней, ожерелий.

Не знала сна, ни пищи, ни надежды,

В ней страсть жила, сорвав свои одежды.

Душа для всех желаний заперта, -

Как для улыбки заперты уста.

Змеей казалась ей родная мать,

Стремилась от себя Виру прогнать.

На солнце светлое посмотрит днем, -

Черты Рамина различает в нем,

И, кудри милого напоминая,

Казалась ей печальней тьма ночная.

Сидела на айване постоянно

И в сторону смотрела Хорасана

И думала: "О, если б ветерок

Оттуда прилетел на мой порог!

Он прилетел бы утром с тех равнин,

А вечером приехал бы Рамин.

На Рахше восседал бы, на коне,

Спиною к Мерву и лицом ко мне.

Конь разукрашен, пестрый, как павлин,

Как лист "Аржанга" - на коне Рамин!"

Вис погружалась часто в эти думы,

Томилась плоть, на сердце - гнет угрюмый.

Однажды находилась Вис на крыше,

А солнце поднималось выше, выше.

Два солнца с хорасанской стороны

Пришли, двоякой силою полны:

Земле явило свет одно светило,

Другое - сердцу счастье возвестило!

Он, как больной к целительному зелью,

Явился к Вис, влекомый дивной целью.

Самшит и мирт соединились вновь.

Заплакать их заставила любовь.

Сперва ланит коснулись их уста,

Потом слились, сомкнулись их уста!

Вот за руки влюбленные взялись,

Рамин вступил в опочивальню Вис.

Она сказала: "Ты всего достиг,

Ты отыскал с алмазами рудник,

А ныне в этом царственном чертоге

Ты восседай, не ведая тревоги,

То мною наслаждайся и вином,

То ловлей на раздолии степном.

Ты на охоту прибыл к нам сюда,

Но дичь тебе досталась без труда.

Я для тебя - газель и серна в чаще,

Ты для меня - самшит, всегда манящий.

То восседай спокойно под платаном,

То сделай сердце для меня капканом.

С тобою все печали позабудем,

О дне грядущем думать мы не будем.

К чему заботы - кроме пированья?

Что нам осталось - кроме ликованья?

Днем - пиршество, нет лучшего занятья,

А ночью - сладострастные объятья.

Мы предадимся вечному веселью,

И наслажденье будет нашей целью.

Пойдем счастливой юности путем,

Свою любовь к победе приведем."

Любовники, в тиши, в объятьях страстных,

Семь наслаждались месяцев прекрасных.

Ударили морозы, выпал снег,

А им тепло на ложе сладких нег.

Познали исполнение желаний,

Блаженствуя зимою в Кухистане.

Как никогда, любовь была сильна,

Все радости земли вкусив сполна.

Слух о любовниках доходит до Мубада. Он идет к своей престарелой матери и бранит ее: "Что за брата ты мне родила, я убью Рамина!"

Мать внушает Мубаду, что Вис находится у Виру. Мубад пишет Виру угрожающее письмо. Виру убеждает Мубада в своей невиновности.

Мубад увозит жену обратно в Мерв.

Обрадовался царь в своей столице

Прелестной, луноликой чаровнице.

Как солнцу, ей молился царь царей,

Он мускусом дышал ее кудрей.

Однажды, восседая с недоступной,

Он укорял ее в любви преступной:

"Так долго в Махабаде прожила ты

Затем, что рядом был Рамин проклятый,

Но, если б не стремилась ты к Рамину,

Там дня не провела б и половину!"

Ответила подобная луне:

"Так плохо ты не думай обо мне.

То говоришь, что я была с Виру,

Что он смотрел блудливо на сестру,

То на меня напраслину возводишь, -

Из-за Рамина ты меня изводишь!

Не так, как думают, ужасен ад,

Не так уродлив бес, как говорят,

Хоть в воровстве всегда виновны воры,

Но и на них бывают наговоры.

Смотри: Виру еще так молод, право,

Его влечет охотничья забава,

Вельможа-собутыльник на пиру

Да дичь в степи - вот радость для Виру!

Но так же время и Рамин проводит, -

Один другому хорошо подходит.

Все дни, все ночи лютней и вином

Они, как братья, тешились вдвоем.

Знай: молодого молодое манит,

Прекрасна молодость, пока не вянет,

Знай: молодость, ее расцвет весенний,

Господь из лучших сотворил творений.

Когда Рамин вступил на землю Мах,

Он стал с Виру охотиться в степях:

В саду и на ристалище - вдвоем,

Полгода, как товарищи, - вдвоем!

Виру он мог бы братом называть,

Шахру была к ним ласкова, как мать.

Подвластны мы любви, но не у всех

Под маскою любви таится грех.

Не каждый, кто любовью одержим,

Владеет сердцем грязным и дурным.

Не каждый подозрителен и злобен,

Не каждый, шаханшах, тебе подобен!"

"Коль ты не врешь, - ей шаханшах сказал,

То заслужил Рамин больших похвал.

Но можешь клятву дать без промедленья,

Что с ним не знала ты совокупленья?

Дашь клятву, - будут все убеждены,

Что лучше Вис на свете нет жены."

Красавица, чья грудь белей жасмина,

Ответила на слово господина:

"Того, что не было, я не страшусь,