— Что произошло с офицером? Где он? — спросил он генерала, отвечавшего за левофланговый участок линии.

Хмуря брови, главнокомандующий молча выслушал произошедшую историю.

   — Разбойники! — Он тяжело стукнул кулаком по столу. — И он ещё у них?

   — Так точно! Они не выдают, ожидают выкупа.

   — И сколько же требуют?

   — Поначалу запросили десять арб серебряной монетой.

   — Что-о?! Десять арб? Ах, наглецы! Мошенники!

   — Потом, ваше высокопревосходительство, они выкуп снизили, стали требовать двести пятьдесят тысяч рублей. Но и такой суммой мы не располагали, а потому и обратились к российскому офицерству за помощью.

   — Выходит, Россия должна выполнять то, что эти разбойники потребуют. Так что ли, генерал?:

Начальник линии покраснел, его лицо покрылось потом. Он молчал, не зная, что ответить грозному наместнику.

   — Не бывать этому! — твёрдо и уверенно проговорил Ермолов. — Россия не данница, чтобы подачками ублажать капризы местных владык. Проявляемое нами снисхождение и уступки в глазах азиатов расцениваются как признак слабости. Это, генерал, вы должны помнить и в дальнейшем не допускать.

   — Слушаюсь... Учту... Так точно... — отзывался невпопад подчинённый.

   — Каким путём убегали разбойники? — продолжал расспросы Ермолов.

   — Вначале они направились к морю, а потом поворотили в горы, в свой аул.

   — Как он называется?

   — Большие Атаги.

   — Выходит, они скакали по землям чужих им ханов?

   — Совершенно верно! — отвечал генерал, не понимая, к чему клонит Ермолов.

   — Это я к тому, что местные ханы являлись пособниками бандитов. По существу, помогали выкрасть офицера, не пытались их задержать.

   — Да... Да... — угодливо соглашался генерал.

   — Завтра всех их вызвать. Буду с ними говорить. Заодно подготовьте помещения на гауптвахте.

   — Осмелюсь спросить: для кого готовить места?

   — Потом узнаете.

В назначенный час призванные начальником Кавказской линии кумыкские владетели были в крепости. При появлении грозного наместника дружно поднялись. Все восемнадцать человек.

Не предлагая сесть, тот произнёс:

   — Если через десять дней вами не будут изысканы средства к освобождению майора Швецова, все вы будете повешены на крепостном бастионе. Слово своё я сдержу.

Находившиеся в кабинете оцепенели. Такого разговора они никак не ожидали. В наступившей тишине твёрдые шаги к двери были как выстрелы.

   — Соберут ли такую сумму, ваше высокопревосходительство? — усомнился начальник линии.

   — Соберут. Непозволительно тратить правительственные деньги на жульнические проделки плутов и лихоимцев. Надо всех призвать к порядку!

Не прошло и недели, как в Кизляр прискакал аварский хан — «друг всех мошенников», как назвал его Ермолов. Он объявил, что сумел договориться с чеченцами, и те снизили выкуп до десяти тысяч рублей.

   — Вот вам и оплатить выкуп, чтоб в дальнейшем знали, что непозволительно распылять российскую казну.

И местные владыки выложили деньги.

После освобождения майора Швецова генерал Ермолов пожелал видеть его.

Прихрамывая и опираясь на трость, в кабинет вошёл седовласый офицер с нервным от пережитого лицом. Генерал, приняв рапорт, обнял его, усадил на диван.

   — Рассказывайте обо всём. Готов выслушать до конца.

Они долго говорили о многом. Прощаясь, Ермолов участливо пожелал:

   — Прежде непременно поезжайте на кислые воды в Пятигорск. Подлечитесь — и к мамаше. Она заждалась. А по возвращении вступите в командование Куринским полком. Он дислоцируется в Дербенте. Там нужно поправить дела. Готовы?

Генерал пронизывающим взглядом посмотрел из-под густых нависших бровей.

   — Готов, хоть сейчас! — последовал ответ.

Будущность благоприятствовала Швецову, однако судьба распорядилась по-своему. Через четыре года полковника не стало. Чеченский плен раньше времени свёл его в могилу. В Дербенте его и похоронили.

Легендарным воином прослыл военачальник Яков Петрович Бакланов.

сложили о нём песню.

Его направили на Кавказ помощником командира казачьего полка в мае 1845 года.

Кавказ считался местом неспокойным и опасным. Долгие годы будоражили его повстанцы. Получая подачки от ближних и заморских соседей-недругов России, они объявили священную войну — газават — неверным, ввергли народ в изнурительную и длительную войну.

Решив разделаться с ними, новый наместник Кавказа Воронцов предпринял экспедицию к аулу Дарго, где была их главная квартира. Разгромом резиденции Воронцов собирался ознаменовать своё вступление в высокую должность.

Однако экспедиция попала в сложную обстановку, и потребовалось бросить на её выручку свежие силы. Отряд повёл Бакланов.

Схватка возникла внезапно. Из леса вылетел большой неприятельский отряд, и находившиеся в хвосте колонны казаки даже не успели изготовиться. Не раздумывая, Яков Петрович помчался туда.

Угрожающе размахивая над головой кривой саблей, прямо на него нёсся всадник в лохматой шапке. На его лице была такая решимость, что Яков Петрович безошибочно угадал в нем опытного и смелого противника.

Опережая горца, он ловким ударом вышиб у него саблю, а в следующий миг полоснул по нему с плеча. Это был его знаменитый удар, рассекавший противника до седла...

Бакланов бился вместе с казаками, пока остатки вражеского отряда не дрогнули и не отступили к лесу. Он пробился к осаждённым и вывел их в безопасное место.

   — А ведь я вас, подполковник, запомнил с первой встречи. Нуте-ка, когда это было? — Наместник сощурил глаза, любуясь казаком.

   — В двадцать восьмом году, в Гаджибее.

   — В Одессе, — поправил его генерал. — По вашей фигуре запомнил: гренадер среди гренадеров. А ордена где заслужили?

   — На реке Камчик да за Бургас.

   — А ныне я вас награждаю орденом Анны второй степени.

В русской армии строго соблюдалась последовательность награждения. При первом отличии вручался орден низшей степени, в дальнейшем степени возрастали.

Позже, После вручения награды, наместник пригласил Якова Петровича на ужин. Родовитость Воронцова проявлялась в его высокой, слегка сутуловатой фигуре шестидесятичетырёхлетнего старика, в тонких чертах холёного лица с большим благообразным лбом и пышными вразлёт седыми бакенбардами.

   — Нужно иметь в виду, что мы воюем не с народом, а с религиозными фанатиками, — говорил он мягким, вкрадчивым голосом. — И если России не удастся подчинить горцев, то они попадут под власть дикого Востока, сиречь Персии и Турции. Те принесут сюда варварство, отторгнут народы Кавказа от просвещения и цивилизации...

Вскоре Бакланов вступил в командование полком. Не считаясь со временем, он принялся за боевую учёбу. По своему опыту он знал, что бывалый воин менее пострадает в схватках. Строгость командира сочеталась с заботой, и казаки это оценили сразу. Ещё подкупала бесшабашная отвага Бакланова: его видели в самых жарких местах, он бился в первых рядах.

Узнав однажды, что схваченный в сражении казак находится в дальнем ауле, командир отобрал несколько смельчаков и повёл их вглубь гор. Через три дня отряд вернулся с тем казаком.

А ещё через год в полк прибыл с проверкой сам наместник. Кто-то настрочил на Бакланова донос. Его обвиняли в самочинстве и крутом характере, в злоумышленном расточительстве полковых средств.

Почти неделю прибывшие с Воронцовым в полк генералы и офицеры дотошно проверяли дела в полку, расспрашивали, сравнивали, копались в документах. Всех потом заслушивал сам Воронцов.