Однако репрессии, связанные с этим визитом, очень скоро буквально полились дождем. Наш дом однажды даже был обстрелян. Гевара де ла Серна стало именем, которое непросто носить. Впрочем, какая разница. Теперь я разделял идеи моего брата, я понимал и поддерживал его борьбу. Может быть, я не был хорошим учеником, но я много читал. Я впитывал знания. И в самое ближайшее время мне представится возможность показать Эрнесто, что я не какой-то там тупица.

Действительно, в июле 1961 года Эрнесто сообщил нам, что он будет в Пунта-дель-Эсте в начале августа для участия в Ассамблее Организации американских государств (ОАГ). И мы всей семьей отправились в Уругвай.

Встречи в Пунта-дель-Эсте были трогательными, и их было очень много. Моя тетя Беатрис, которой его страшно не хватало все эти годы, глядела на него с таким обожанием! Она хотела привезти его обратно в Буэнос-Айрес. У нас у всех возникло смутное ощущение, что эта встреча может стать последней. К сожалению, мы оказались правы, лишь только моя мать увидит его еще один раз в Гаване несколько месяцев спустя. Эрнесто представлял на Ассамблее Кубу. Так что было достаточно трудно застать его одного. Тем не менее он всегда завтракал с нами и каждый раз сидел между матерью и тетей Беатрис, положив руки им на плечи.

Журналист Рохелио Гарсиа Лупо потом рассказал, что Пунта-дель-Эсте кишела представителями секретных служб, шпионами, замаскированными сотрудниками служб безопасности, американцами, кубинцами, русскими, а также женщинами, которые просто хотели увидеть Че. Это был настоящий ад. А потом имела место операция в заливе Кочинос[48] (заливе Свиней)[49].

Лично я был тогда еще слишком зелен, чтобы разбираться во всей этой мешанине, достойной шпионского романа. Тем не менее я уже достаточно повзрослел, чтобы стремиться вести серьезные разговоры с Эрнесто. Я хотел поговорить с ним о социализме, об изменениях в мире, о будущем Америки и Кубы. Он тактично отвечал на мои вопросы. Но при этом он по-прежнему настаивал на том, чтобы я продолжал учебу. Мы все ходили вокруг да около. Он вручил мне книгу, написанную в эпоху Сталина, «Учебник политической экономии» Академии наук СССР, и попросил ее внимательно прочитать. И что удивительно, через три года он выскажется весьма язвительно в отношении этой книги: «В этой книге много утверждений, которые по форме напоминают Святую Троицу; они непонятны, но вера решает все… Глава «Построение социалистической экономики европейских стран народной демократии», похоже, была написана для детей или для дураков. А советская армия во всем этом? Она что, стоит и почесывает себе яйца?»

В 1961 году, однако, он все еще верил в Советский Союз. И я был такой наивный. Перестав верить, он начал сомневаться и порой даже жестко его критиковать. В ходе своего последнего пребывания в Праге в феврале 1966 года перед отъездом в Боливию он уже не говорил на деликатные темы в своем гостиничном номере. Он был уверен, что его прослушивают. Советский Союз, в конечном итоге, не хотел, как и США, дальнейшего разжигания революции и нарушения установленного порядка. Я подозреваю также, что некоторые агенты КГБ сотрудничали с ЦРУ в деле ликвидации Че в Боливии, но у меня нет этому надежных доказательств.

Через несколько дней после нашего возвращения в Буэнос-Айрес мы узнали из ежедневной газеты «Насьон», что Эрнесто залетел в столицу перед возвращением на Кубу через Бразилию. Он ничего не сообщил нам об этом молниеносном приезде. Он стал скрытным, в том числе и с нами.

Две причины привели его в Буэнос-Айрес: тяжелая болезнь моей тети Марии-Луизы Гевара Линч и встреча с президентом Артуро Фрондиси.

Он покинул Монтевидео утром 18 августа, отправившись в Сан-Фернандо, пригород, находящийся недалеко от президентской резиденции Кинта-де-Оливос. Его сопровождал бывший депутат Хорхе Карретони. Встреча с президентом должна была остаться конфиденциальной. Крайне важно было, чтобы военные не узнали, что Фрондиси согласился выслушать революционера-марксиста. Для этого, чтобы не привлекать к себе внимание, Карретони получил указание не садиться в тот же самолет в Монтевидео, что и Че. Но, опасаясь засады ЦРУ, Эрнесто отказался лететь в одиночку. Карретони уступил. Когда они приземлились на аэродроме в Сан-Фернандо, их встретили двое военных. Увидев Че, они выпучили глаза от удивления: никто не знал о его прилете. Его присутствие на аргентинской земле оказалось совершенно неожиданным и создавало проблемы. Не зная, что делать, они обратились к своему начальству. Оно дало зеленый свет. Затем Че проводили к Фрондиси. Два мужчины разговаривали в течение трех часов. И никто так никогда и не узнал, о чем они говорили. Когда встреча закончилась, Эрнесто отправился к моей тете в Сан-Исидро. Там он воспользовался возможностью поесть choripan[50].

Последние события, связанные с Че и с Кубой, видимо, нервировали многих. Моей матери несколько раз угрожали смертью. Однажды утром мы приехали домой, и наша горничная Сабина Португаль обнаружила на лестнице бомбу. Она побежала в мою комнату предупредить, что какая-то странная коробка с тлеющим фитилем лежит на ступеньках. Я схватил мою мать и ножницы на кухне. Мы спустились вниз, прыгая через ступени, и я отрезал фитиль. На улице мать обнаружила, что забыла свои зубные протезы, и она бросилась к дому, чтобы забрать их. Не зная, обезврежена ли бомба, я крикнул ей, что она сошла с ума. Напрасно! Она настаивала на своем и, в конце концов, направилась к двери. Моя мать была такой – чрезвычайно упрямой и смелой. Она была готова умереть, лишь бы получить свои зубные протезы! Я, конечно же, не пустил ее: и я пошел вместо нее. Мы позвонили в полицию. Это оказался тротил. А виновники так никогда и не были найдены.

У меня был двоюродный брат-фашист по имени Хуан Мартин Гевара Линч. Меня часто с ним путали. Таким образом, мы получали анонимные звонки и от противников Эрнесто, и от его сторонников. Одни говорили: «Сын нацистской шлюхи». Другие: «Коммунистическое дерьмо». Это была весьма политизированная эпоха.

Моя мать была очень осторожная, но при этом производила много шума. В ходе встреч или конференций, на которых она просто присутствовала или принимала участие, она никогда не раскрывала, что она – мать Че. Она просто называла себя Селией и преднамеренно опускала свою фамилию. Некоторые ее знали, другие догадывались, третьи не шли на сближение. В любом случае, она не хотела пользоваться своим родством для получения льгот или специального лечения. Наоборот. Она чувствовала себя непринужденно в общественных местах, в окружении простых людей. Но в то же самое время она провоцировала много шума вокруг Кубинской революции.

23 апреля 1963 года, возвращаясь после шестимесячного пребывания на Кубе, в Европе и в Бразилии, она была арестована в Конкордии, городке на уругвайской границе. Она была объявлена «опасной». Она хотела вернуться в Буэнос-Айрес на машине по дороге из Рио-де-Жанейро, чтобы «внимательно рассмотреть Америку». Ей было пятьдесят семь лет, и у нее было слабое здоровье. Ее взяли под контроль исполнительных органов и обвинили в нарушении верховного постановления № 8161/962, запрещавшего коммунистическую пропаганду в стране. И в чем же заключалась коммунистическая пропаганда? При матери нашли фотографию Че, несколько книг, рукопись Эрнесто и небольшой флаг Кубы.

Моя тетя Кармен, мой отец, мой брат Роберто, сестра Селия, ее муж Луис и я сразу поехали в Конкордию. Арест матери уже горячо обсуждался в таблоидах: она дошла аж до Чехословакии, а некоторые газеты обвинили ее в шпионаже. Судья постановил освободить ее, но президент Аргентины Хосе Мария Гуидо из Unión cívica radical (Гражданского радикального союза) отменил это решение и приказал перевести ее в женскую исправительную тюрьму «Buen Pastor» (Небесного Доброго Пастыря), что в квартале Сан-Телмо в Буэнос-Айресе.