Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Его возвращение снова дало повод для вечеринки. К моей матери, казалось, снова вернулись силы и присутствие духа. Наличия сына рядом было достаточно для ее счастья. Эрнесто возобновил занятия на медицинском факультете. Ему оставалось сдать пятнадцать предметов. Это много для одного учебного года, но он был полон решимости покончить раз и навсегда со своим образованием. Это выглядело невозможным, особенно после восьмимесячного перерыва. Но не стоит забывать, что Эрнесто с детства привык учиться с перерывами. У него имелся разработанный метод. Он читал с бешеной скоростью. Он работал, не стремясь углубить то, что узнал. Он хотел просто получить диплом и тем самым купить себе свободу.

Однажды он позвонил нам по телефону от моей тети Беатрис и объявил: «Зовите меня доктором». Он выиграл эту свою невероятную партию. Гордый, словно павлин, мой отец объявил всем, что, хотя Эрнесто и не был лучшим студентом медицинского факультета, он тем не менее побил все рекорды скорости получения диплома.

Однако Эрнесто не имел ни малейшего желания практиковаться в медицине, по крайней мере, не в то время, даже несмотря на то что профессор Пизани предложил ему должность в своей лаборатории. Любой другой молодой практикант был бы польщен подобным предложением. Но у Эрнесто были другие планы. Он хотел вновь уехать.

Вечером, 7 июля 1953 года, дом был полон гостей. В очередной раз мы отмечали отъезд Эрнесто. Но на сей раз он уезжал без гарантии возвращения. Ничто не держало его больше в Буэнос-Айресе. Чичина во второй раз отказалась от его предложения о браке, и они разорвали отношения. Миаль оставался в Венесуэле. И Эрнесто думал найти его, побродяжничав немного по пути.

Он уезжал вместе со своим другом Каликой Феррером. Первый этап: Боливия, о которой ему так много рассказывала Сабина Португаль. Цель: познакомиться с представителями племени аймара и шахтерами, чьи условия жизни и труда были признаны бесчеловечными. Шахтеры были единственными членами рабочего профсоюза в Боливии. И Эрнесто хотел понять или, вернее, понаблюдать за их борьбой. Но вечером 7 июля он не думал об этом. Он наслаждался последними несколькими часами с семьей. Звучала музыка. Мы танцевали, и все смеялись: Эрнесто жестикулировал, но как-то без особой гармонии и грации.

Моя мать соорудила ему костюм. Теперь, официально став врачом, он, конечно, должен был участвовать в профессиональных встречах. И она пошила ему одежду со всей любовью, на какую только была способна. Будучи посредственной хозяйкой, она все же умела шить, и была особенно горда этой своей работой. Увы, через несколько месяцев Эрнесто написал из Гуаякиля (Эквадор), сообщая печальную новость: «Очень сожалею, но я вынужден сообщить тебе, что твое творение, зеница очей твоих, героически пало на распродаже…» Он продал весь комплект из-за отсутствия денег и чтобы избавиться от ненужного балласта.

Окончательное прощание состоялось 8 июля, на платформе вокзала «Ретиро Генерал Бельграно». Этот новый отъезд поразил мою мать в самое сердце. Теперь, когда у него больше не было каких-либо ограничений по времени или обязательств, что будет делать этот бродяга и мятежный сын так далеко от нее? Тем не менее она пыталась держаться бодро, потому что не относилась к тем матерям, которые вынуждают своих детей чувствовать себя виноватыми. Вся семья находилась на перроне. Когда поезд тронулся, Эрнесто со смехом произнес фразу, истинный смысл которой станет понятен позднее: «Aquí va un soldado de América» (Вот он – солдат Америки). А мои родители в это время бежали по перрону, словно в каком-нибудь фильме.

* * *

Эрнесто так больше и не вернулся из этого похода, который привел его к кубинской Сьерра-Маэстре – через Боливию, Перу, Эквадор, Колумбию, Панаму, Коста-Рику, Никарагуа, Гондурас, Сальвадор, Гватемалу и Мексику. Я не буду описывать эту поездку. Прежде всего, я не был там. К тому же вся переписка того времени опубликована. Но я могу говорить о влиянии, которое оказало его отсутствие на его близких.

Эрнесто присылал нам письма, некоторые из которых были адресованы всей семье, некоторые – кому-то персонально. Все зависело от случайных подработок, которые он находил в пути, и от денег, что у него оставались на покупку марок.

Писал он нам лично или нет, результат был тот же. Каждое письмо становилось событием, и вокруг него собиралась вся семья. Усилия всех объединялись: его почерк был неразборчивым, и требовалось порой несколько часов, чтобы его расшифровать. Один из нас, как правило, мой отец или моя мать, читал письмо вслух, постоянно спотыкаясь на словах, пытаясь угадать их значение. О телефонной связи не шло и речи из-за высокой стоимости. Кроме того, получить линию на столь большое расстояние было проблемой в любой стране Латинской Америки. По этой причине мы не слышали голос Эрнесто в течение многих лет.

Его письма представляли собой разумное сочетание юмора, иронии, вопросов о семье и экономических, исторических и философских эссе. На земле и в контакте с бедняками, которых он встречал по пути, его политическое сознание и негодование по поводу несправедливости вскипали. И чувствовалось преобразование в нем. Он отмечал эксплуатацию слабых сильными мира сего: он становился коммунистом.

В Боливии он столкнулся с плачевной судьбой шахтеров, со скверным обращением с ними, с кровавыми репрессиями, жертвами которых они становились в случае восстания. В Перу он увидел коренные народы, боровшиеся за выживание, лишенные самых элементарных прав человека. И так далее. Каждая страна становилась примером безжалостного господства американской империи. В связи с этим он отказался – и я делаю то же самое – называть Соединенные Штаты «Америкой». Америка, говорил он, это континент. Все народы континента – американцы.

Его презрение и бунт против Соединенных Штатов росли. Он жаловался на моего отца, который всегда защищал родину своей матери. Он присылал ему жесткие и серьезные открытки, в которых называл его друзей «янки». К моей матери и тете Беатрис он относился значительно лучше, прибегая к иронии: он обвинял их в принадлежности к классу угнетателей, хоть у них с этим и не было ничего общего. Тем не менее в письме, датированном маем 1959 года и направленном директору кубинского журнала «Богемия», он объявил: «Я – не коммунист».

Через несколько месяцев после отъезда он написал Беатрис: «Несмотря на мои скитания, мое хроническое легкомыслие и прочие дефекты, у меня есть глубокие и вполне определенные убеждения». А потом он добавил со своим обычным юмором, который у него всегда смешивался со словами более серьезными: «Прекрати посылать мне деньги, это стоит тебе целое состояние, в то время как мне достаточно лишь нагнуться, чтобы подобрать банковские билеты, валяющиеся тут прямо на земле, да так, что я уже от этого подхватил боли в пояснице. Так что я теперь наклоняюсь лишь один раз из десяти, чтобы поддерживать чистоту, потому что слишком много клочков бумаги, покрывающих землю, представляют собой общественную опасность». В апреле 1954 года он написал моей матери: «Америка будет сценой для моих приключений, и это станет для меня гораздо важнее, чем я думал вначале. Мне кажется, что я ее наконец-то понял, и я чувствую себя членом американского народа, народа, который отличается от любых других людей на Земле». Он становился все более и более понятным для нас, он хотел, чтобы его воспринимали всерьез, а его обязательства возрастали. При этом он продолжал бродить по свету без какой-то конкретной миссии. Он искал выход, первопричину, которая дала бы ему толчок к тому, чему он мог бы посвятить все свое существование. А пока он принял решение: продлить свои скитания еще на десяток лет. Его большой мечтой было посещение Парижа: «Это биологическая потребность, это цель, от которой невозможно отказаться, даже если мне придется пересечь Атлантику вплавь», – написал он в 1955 году.

* * *

Из-за длительного отсутствия Эрнесто депрессия моей матери усилилась. Она перестала работать и проводила дни в халате, раскладывая пасьянсы и куря сигарету за сигаретой. Темные были времена. Мои братья и сестры покинули домашний очаг. Я жил с ней один. Я проводил все больше и больше времени на улице. В то время наш квартал хоть и считался центральным, но был практически полем. Молочник продавал свою продукцию прямо с запряженной телеги. Мой отец продолжал регулярно появляться. Эрнесто послал больше писем моей матери, чем ему, так что он приходил, чтобы почитать их. Я словно жонглировал несколькими жизнями. Мое существование было как бы разделенным на отсеки. Я переходил из компании парней с улицы в общество аргентинских грандов. Мой отец настаивал на том, чтобы я сопровождал его в протокольных визитах его влиятельных друзей. Возможно, он представлял себе, что близость таких людей заставит меня захотеть получить образование и сделать успешную карьеру. Мы, к примеру, регулярно наносили визиты в семью Хосе Альфредо Мартинеса де Ос, ставшего позднее министром экономики у правителя Хорхе Виделы во время военной диктатуры. При отношениях с подобными типами было неудивительно, что Эрнесто буквально вычеркнул из своей жизни моего отца!

19
{"b":"561754","o":1}