Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Роберто был сыном, который наилучшим образом соответствовал ожиданиям моего отца. Однако мощная тень Эрнесто парила над ним. Он отличался всем, заставлял ждать себя во время своих отлучек, выделялся на семейной сцене, на местном, национальном и международном уровнях. Эрнесто побеждал на всех фронтах. И Роберто приходилось тяжко, хоть он и не был ревнивцем или завистником. Политика его не интересовала. Но он, в конце концов, стал ею заниматься, к чему его вынудил ход событий: сначала смерть Эрнесто, а затем мой арест в годы военной диктатуры. Его воинственность с годами лишь укрепилась. Настолько, что он оказался в тюрьме в Мексике, в 1981 году, как Эрнесто в 1956 году, за свою руководящую деятельность в рамках Революционной рабочей партии (Partido revolucionario de los trabajadores), партии, за членство в которой я был арестован за шесть лет до этого. В момент моего ареста он жил в изгнании, бежав за границу, чтобы скрыться от страшных репрессий, заливавших кровью Аргентину. Он продолжал вести политическую деятельность за границей. Не будем забывать, что с 1957 по 1983 год быть родственником Че было опасно.

* * *

Селия с головой погрузилась в политику в годы военной диктатуры, не обращая внимания на связанные с этим риски. Она вышла замуж, развелась через несколько лет и не имела детей. В непростые годы, которые начались в 1974 году – еще до переворота 24 марта 1976 года – и продлились до 1984 года, Роберто и Селия пытались, правда тщетно, вести мою судебную тяжбу. Это было связано с опасностью для их жизни, ибо ставленники диктатуры не стеснялись травить «подрывные элементы» или тех, кого они таковыми считали, вплоть до их полного устранения.

Анна-Мария оказалась самой невзрачной среди нас. После выхода замуж за Фернандо «Малыша» Чавеса, профессора университета и активиста Революционной рабочей партии, который также пережил арест по политическим мотивам, она уехала жить в провинцию, сначала в Тукуман, а потом в Жужуй. Она была твердолобой, как и Селия. Она также была весьма упорной: она продолжала обучение архитектуре, даже будучи беременной. Для нее и вопрос не стоял так, чтобы ее как-то сдержали пять материнств.

Кто-то из нас лучше ладил с матерью, кто-то – с отцом. Существовало как бы два клана. Со стороны матери – Эрнесто и я. Со стороны отца – Роберто и Анна-Мария. Селия переходила туда-сюда в зависимости от времени и ситуации. Два Эрнесто часто ссорились. Отец упрекал сына за его политические взгляды и скитания. Сын обвинял отца в безответственности и непостоянстве. Например, в письме к моей матери из Боготы в 1952 году Эрнесто писал: «Пусть viejo активизируется, и пусть он едет в Венесуэлу; жизнь там дороже, чем здесь, но там значительно лучше платят, и это идеально подходит для экономных людей (!!!), типа него… Papi очень интеллиглупый». Думаю, мой брат страдал, видя нашу мать несчастной. Измены ее мужа и шаткость их положения в конечном итоге добили ее. Их развод, решение о котором было принято в Альта-Грасии, станет реальностью в Буэнос-Айресе. И никогда еще расставание не было столь двусмысленным.

* * *

В шестнадцать лет Эрнесто поступил на факультет инженерного дела в Кордове, чтобы остаться рядом с Чичиной. Он продолжал посещать своего друга Карлоса «Калико» Феррера и братьев Томаса и Альберто «Миаля» Гранадо. Чтобы содержать себя, он работал в муниципальном предприятии по надзору за путями сообщения Управления провинции Виалидад. А в это время мои родители решили перевезти семью в Буэнос-Айрес. Мы сначала поселились у моей бабушки по отцовской линии, а потом благодаря кое-каким деньгам из небольшого наследства, которое моей матери наконец-то удалось получить после процесса, возбужденного против ее семьи, мы купили полуразрушенный дом № 2180 по улице Араос, на углу улицы Мансилья, в квартале Палермо. Сегодня Палермо – это модное местечко. А в то время этот угол представлял собой границу: между улицами Мансилья и Санта-Фе был как бы ход в цивилизацию. Идя в обратном направлении, вы попадали в жалкие пригороды с блошиными рынками, хлопковыми фабриками и жителями-изгоями.

Наш дом был старый, каменный, весьма красивый, но он пребывал в очень плохом состоянии. Он был двухэтажный, точнее, это были небольшие четырехкомнатные апартаменты с обширной террасой и двумя балконами. На первом этаже находился гараж, но у нас больше не было машины. На второй этаж можно было подняться по темной лестнице с несколькими провалившимися ступеньками. В первое время входная дверь не закрывалась, потому что никто не знал, куда подевался ключ. Когда он наконец-то нашелся, его тут же снова потеряли. Подобного рода практические детали не имели значения для нас. Сколько раз мне приходилось взбираться по фасаду, цепляясь за водосточную трубу, чтобы открыть дверь! Прохожие и соседи остолбенело смотрели на меня. Но это совершенно не трогало моих родителей. И тогда я понял, что благодаря им я перестал вообще чего-либо стыдиться!

Интерьер дома был тот еще, что-то среднее между разрухой и гниением. Краска повсюду шелушилась, с потолка капало, на полу недоставало досок. Никто никогда там ничего не ремонтировал. Однажды утром сломался водонагреватель. Несколько дней спустя и окно ванной приказало долго жить, так что мы вынуждены были не только мыться в холодной воде, но и терпеть ледяной ветер, проникавший в помещение зимой. Принятие душа стало пыткой. Ручка нашего холодильника осталась однажды в руках одного из гостей, и ее так никто и не заменил. Результат: тот, кто открывал холодильник, получал удар электрическим током. Это досадное недоразумение быстро превратилось в развлечение. Гостя посылали на кухню, чтобы взять что-то в холодильнике. А потом мы слышали его крик, и все дружно хохотали. У нас было очень мало мебели, а то, что имелось, было ужасно. Обеденный стол шатался. Его дополняли две скамейки. И мы регулярно ссорились из-за того, кто займет скамью, стоявшую у стены, ибо там можно было о нее опереться спиной.

Однако у нас, как всегда, имелась разнообразная и вполне достойная библиотека. Наши друзья пользовались ею. Они утверждали, что наши книги открыли им глаза и позволили задать кое-какие вопросы консервативным родителям. Моя мать выступала в качестве педагога: она советовала, что читать, а затем беседовала с ними о политике, литературе, истории, философии, религии, что делало ее очень популярной среди молодых людей, которые регулярно наведывались в наш дом. Круговорот был таким, что она часто даже не знала, кто находится в доме. «Араос» – это был поистине народный дом. Хоть моя мать обычно и не готовила, она всегда была готова соорудить салат и бросить стейк на барбекюшницу. Но мы часто ели лишь яйца и рис… не имея средств, чтобы купить что-то другое. Наши друзья любили повторять, что наша семья уникальна. И так оно и было!

Мы не очень знали, где обитал мой отец. Он купил себе студию в самом центре, в доме № 2014 по улице Парагвай, и он давал ключ всем нашим друзьям, чтобы они могли пойти туда позаниматься спокойно. Но иногда он ночевал дома. Случилось ему там и отдыхать среди дня – либо в столовой, либо на одной из кроватей в нашей комнате, в комнате мальчиков, всегда на верхнем уровне, откуда он порой падал. Но бо́льшую часть времени он отсутствовал, а когда был на месте, я всегда задавался вопросом, а для чего он нам нужен.

Мои родители постоянно ругались. И когда это происходило, лучше было бежать. Как правило, я гораздо больше беспокоился, видя их вместе, чем наоборот. Мой отец был очень плохим игроком. Однажды он играл в шахматы в саду Портелы с моей матерью, и она явно побеждала. Мысль о проигрыше была абсолютно невыносима для отца. Шах и мат уже маячили на горизонте. Его плохое настроение проявлялось в раздраженных вздохах, он хмурился. Вдруг он вскочил, опрокинул стол и разбросал в стороны все фигуры. Мать пришла в ярость. А отец завозмущался: «Неужели ты думаешь, что я сделал это нарочно?» Он никогда не упускал случая обмануть, чтобы выиграть.

15
{"b":"561754","o":1}