В свою очередь, «слова и кровь» делла Виньи (Inf. XIII, 44), возможно, отражаются в «Шуме времени»: «Ведь после тридцать седьмого года и кровь, и стихи журчали иначе». Строка Овидия о волосах Дафны (I, 550): In frondem crines — «в листву (зелень) волосы» использует для «волос» слово crines (в других эпизодах «Метаморфоз» волосы называются в основном capilli[658]). Это слово каламбурно отражено в соседстве: «поит дубы холодная криница, / Простоволосая бежит трава» («простоволосой» — с неубранными волосами: nudis incompta capillis — названа, например, Клития, в процессе превращения в гелиотроп — Met. IV, 261)[659].
Слово криница в этом стихе уже комментировал один из авторов настоящей работы[660], возводя его к диалогу Платона «Ион», вернее, к комментарию Вл. Соловьева, где обсуждается возможная эмендация следующего текста Платона: «Ведь говорят же нам поэты, что в неких садах и рощах муз собирают они из медоточивых источников и приносят нам те песни, как пчелы, и так же, как оне, летая». Вл. Соловьев замечает: «Я должен был несколько отступить от буквы, по которой выходит, что поэты срывают песни с медоточивых источников <…>. Несообразность еще усиливается сравнением с пчелами, так как ясно, что пчелы собирают мед с цветов, а не с источников. Если бы можно было в тексте вместо этих источников или ключей ( ) предположить лилии ( ), то все это прекрасное место было бы вполне безукоризненно» [661] (ср. к этому крин «лилия» в русском одическом языке XVIII в.). Некоторые коллеги, в том числе К. Ф. Тарановский, возражали против этого подтекста на том основании, что Мандельштам не знал греческого. Автор отвечал на это, что речь идет не о греческом тексте, а о двух отдельных словах, обсуждаемых в русском комментарии. Теперь, однако, можно добавить новый аргумент — есть основания полагать, что сведения о незнании греческого языка Мандельштамом, основанные, как известно, на воспоминаниях К. В. Мочульского, все-таки преувеличены. Как установила М. Г. Сальман, на основании университетских документов Мандельштама, его успехи были скромными: при поступлении он обязался сдать экзамен по греческому языку «за полный курс классической гимназии», в ноябре 1912 г. он получает разрешение остаться на второй год на первом курсе для сдачи этого экзамена и в 1913 г. его сдает [662]. Латинская и овидиевская этимология криницы кажется более естественной для Мандельштама и объясняет соседство с волосами (обычный для Мандельштама тип двуязычного каламбура, в котором расслаиваются означающее и означаемое: одно слово близко к звучанию иноязычного слова, другое представляет собой его русский эквивалент, гетероним). Тем не менее более широкий контекст стихотворения, несомненно, служит аргументом в пользу платоновского подтекста (слово «источник» было бы здесь неуместной тавтологией), не отменяемого, а «отодвигаемого» латинским. Вергилиевы кусты из дротиков и копий могут входить в литературный фон стиха: «И стрелы другие растут на земле, как орешник». Замечательно, что целый ряд упоминавшихся выше имен из «Метаморфоз» перечислен во второй «Канцоне» Гумилева, входящей в сборник «Колчан» (в нем, как известно, переплетены две темы и итальянские стихи чередуются с военными, при этом открывает сборник стихотворение «Памяти Анненского», а завершает «Ода Д’Аннунцио»)[663]: Об Адонисе с лунной красотой, О Гиацинте тонком, о Нарциссе, И о Данае, туче золотой, Еще грустят Аттические выси. Данае, туче золотой — поразительный, с точки зрения отношения к источнику, пример превращения метонимии в метафору: Даная сама по себе не сходна с «тучей золотой» (несомненно, лермонтовской — ср. ниже), она беременна от тучи — вернее, от Зевса, воплотившегося в золотой дождь, истекающий из тучи (двойная метонимия: с дождя эпитет переносится на тучу, которая отождествляется с Данаей — целью или жертвой этого дождя). Весьма вероятно, что в следующей строфе: Грустят валы ямбических морей, И журавлей кочующие стаи, И пальма, о которой Одиссей Рассказывал смущённой Навзикае — стаи журавлей восходят к Данте, как и в «Бессонница. Гомер. Тугие паруса» Мандельштама. В последнем случае многие отметили гомеровский подтекст[664], дантовский (Inf. V. 46: «Как журавлиный клин летит на юг») отметил Н. О. Нильссон[665]. На это стихотворение ссылался Б. М. Эйхенбаум в своей рецензии на «Колчан»: В творчестве Гумилева совершается, по-видимому, перелом — ему открылись новые пути. Недаром грустью овеяны его итальянские стихи, недаром срываются горестные афоризмы: <…> «правдива смерть, а жизнь бормочет ложь», недаром аттические выси воспеты им так скорбно: Печальный мир не очаруют вновь Ни кудри душные, ни взор призывный, Ни лепестки горячих губ, ни кровь, Стучавшая торжественно и дивно. [666] Очевидно, что последние слова опять-таки варьируют лермонтовское «торжественно и чудно» (а предпоследний стих — еще один мотив «Метаморфоз»), и финальные строфы развивают тему и свойства, отмеченные Эйхенбаумом: Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь… И ты, о нежная, чье имя — пенье, Чье тело — музыка, и ты идешь На беспощадное исчезновенье. Но мне, увы, неведомы слова — Землетрясенья, громы, водопады, Чтоб и по смерти ты была жива, Как юноши и девушки Эллады. Роман Тименчик ЕЩЕ РАЗ О КИНО В РУССКОЙ ПОЭЗИИ (добавления с места) Обливаясь потом и сопя Досидеть до конца сеанса… Лев Лосев Когда накануне десятилетнего юбилея десятой музы в России приближался срок подведения итогов ее пребывания в местной культуре, а одним из способов оглядки в подобных случаях является имитация «наивного»[667] или неангажированного и демистифицирующего взгляда, то таковым, например, стало рассуждение стихотворца-дебютанта Моисея Скороходова, возвращающее к первым минутам исторической рецепции кинематографа:
Волшебный луч рисует перед нами На полотне прекрасную мечту. Вот плещет море мертвыми волнами, Бесшумно поезд мчится по мосту. А тихий вальс мечтательно рыдает, И сердце полнится знакомою тоской, Но каждый взор не помнит и не знает, Что все заведено искусною рукой, Что все налажено лишь техникой прекрасной, Что нас колдует луч из узкого окна. Лишь тем, чья жизнь в мечтаниях напрасных, Тем радость даст мельканье полотна… вернуться Например, Дриола ut vidit, conata manu laniare capillos, / fronde manum implevit: fiondes caput omne tenebant. (IX, 354–355) — «Это увидев, она попыталась волосы дернуть, — / Листья наполнили горсть: голова покрывалась листвою». вернуться О гелиотропе у Мандельштама ср.: Левинтон Г. А. Еще много-много раз о многоязычных каламбурах // Con amore: Историко-филологический сборник в честь Киселевой. М., 2010. С. 267–268. вернуться Левинтон Г. А. «На каменных отрогах Пиэрии» Мандельштама: Материалы к анализу // Russian Literature. 1977. Vol. 5. № 2. P. 135–136. вернуться Творения Платона / Пер. Владимира Соловьева, Т. I. Москва, 1899, 534 Е и коммент. ad loc. вернуться Сальман М. Г. Студенческие годы Осипа Мандельштама (по материалам Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга) // Scripta manent XVI. Сборник научных работ аспирантов-филологов. Смоленск, 2010. С. 32–48. Благодарю автора, познакомившего меня с еще не вышедшим более полным вариантом работы. вернуться См. об этом специально: Левинтон Г. А. Романия и романистика у Мандельштама. // Res philologica — 2. Сб. ст. памяти акад. Г. В. Степанова. К 80-летию со дня рождения (1919–1989). СПб., 2000. С. 210–211. Дантовские подтексты Гумилева будут рассмотрены в другой работе (частично отраженной в докладе, упомянутом ниже, — сн. 24 /В файле — примечание № 665 — прим. верст./). вернуться К. Ф. Тарановский (Taranovsky К. Essays on Mandelstam. Cambridge, Mass., 1976. P. 147, fn. 6; Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000. С. 98, сн. 7) отмечает и «Лишь море черное шумит» (Пушкин. Отрывки из путешествия Онегина), «А море черное шумит, не умолкая» (Лермонтов. Памяти А. И. Одоевского), далее — со ссылками на Тарановского — в: Безродный М. «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»: Материалы к комментарию // Varietas et Concordia. Essays in Honour of Pekka Pesonen / Ed. by B. Heilman, T. Huttunen, G. Obatnin (=Slavica Helsingiensia 31). Helsinki, 2007. P. 273. вернуться Nilsson Nils Åke. Osip Mandel’štam: Five Poems. Stockholm, 1974. P. 39. Нильссон цитирует Данте по-итальянски и, видимо, поэтому не замечает, что Лозинский явно цитирует в этом стихе Мандельштама (теперь отмечено Безродным. Указ. соч. С. 270–271, ранее — в докладах: Левинтон Г. А. Из итальянских мотивов у Мандельштама // [Первые] Чтения памяти Е. Г. Эткинда. СПб.: Европейский ун-т в СПб., 26–28 июня 2000; Он же. О некоторых дантовских подтекстах Мандельштама и Гумилева // Россия и Италия в XX веке. Взаимное отражение: восприятие, идея, отражение / Russia е Italia nel XX secolo: la ricezione, l’idea, la rappiesentazione in reciproca specularità. Москва: Библиотека-фонд «Русское зарубежье», 15–17 декабря 2005). Это, вообще, свойственно Лозинскому, — например, третий стих Комедии «Утратив правый путь во тьме долины» взят из блоковской «Песни Ада»: «Иду вперед, утратив правый путь»). Это сочетание встречается и у Гумилева: стихотворение под названием «Правый путь» (1908) входило в «Жемчуга», исключено из последнего издания (см: Гумилев Н. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит-ра, 1991. С. 319). вернуться Эйхенбаум Б. М. Новые стихи Н. Гумилева // Русская мысль. 1916. № 2. Отд. III. С. 17–19 (цит. по.: http://philologos.narod.ru/eichenbaum/eichen_gumilev.htm). вернуться В стихотворениях прошлого века несколько раз с подобной целью перед экранами усаживали неподготовленных зрителей, например, в описании мечети, оборудованной под киноклуб: Притихла ребятишек груда, Один почти совсем уснул, Но появление верблюда Восторженный встречает гул. Потом — гигантских рук маханье И белый пляшущий туман — То зазевавшийся механик Проваливается в экран! (Соловьев Б. Передвижное кино в татарской деревне // Соловьев Б. Дальние маршруты. Л., 1933. С. 42–43). Для остраненного описания сеанса иногда привлекаются образы из дошкольного воспитания: «В полутемной, закопченной зале / Притаился жуткий великан. / Взгляд его, привыкший мерять дали, / Устремлен на узенький экран. / Через залу протянул он нити, / Пыль дрожит, как бусы, в их огне, / И бежит бесчисленность событий / На холодно-скользком полотне. / Мчатся за картинами картины, / Смены лиц и многоцветность стран. / Жадный глаз глядит сидящим в спины / И кидает пламя на экран. / Там проходят короли, боксеры, / Президенты, клоуны, попы / И вперяют призрачные взоры / В черное молчание толпы. / Быстролетны смены на экране, / Как желанья зрителей-детей. / Жажда смен бушует в великане, / Жажда смен горит в глазах людей» (Рубакин А. Город: Книга стихов. Париж, 1927. С. 44). Как сознательный анахронизм антикизирующее «наивное» словоупотребление могло встречаться и позднее, например в любопытном экфрасисе («Связь сигары, трубки, папиросы») кинохроники про Ялтинскую конференцию триумвиров в стихотворении 1945 года: «На серебряной волшебной ткани / Посмотрите движущийся снимок, / Но не с Чаплина в „American’e“, / Не с его гримасок и ужимок, — / Посмотрите, как текла беседа / О разгроме армий душегуба, / За безуглым (но не для обеда, / А для вечности) столом из дуба…» (Тарловский М. Молчаливый полет. М., 2009. С. 412). |
