Минуты ожидания показались часами, часы – вечностью. Широкие коридоры, закрытые двери операционной, красная лампочка. Казалось, она включилась у меня в мозгу.

Я стояла у окна и смотрела на зиму. Хмурый рассвет дополнял картину из мрачных предчувствий. Пошел снег, и я радовалась, так как снег был защитником Влада. Он придаст ему сил. Я верила в провидение. То, что суждено – случится.

Только живи...

Бледная, потерянная Рита сидела в кресле со сложенными на коленях руками. На лице – такое напряжение, что выть хочется. Нет, не стоит смотреть, а то сойду с ума!

Лара плакала на плече у Филиппа. Совершенно не похожая на себя – хрупкая, земная. Испуганная женщина. Наверное, все мы такие перед лицом смерти. Перед ней мы равны – и вожди хищных, и обычные люди. Перед маленьким кусочком металла, разрывающим внутренности, забирающим любимых...

Я долго не могла отмыть руки. Три раза мылила, смывала, терла мочалкой. Казалось, кровь въелась в поры, пахла обреченностью и болью. Его болью. Я ощущала ее физически. Из зеркала на меня смотрела тень, неузнаваемое лицо. Темные круги, серый цвет лица. Не я. Все это не со мной...

Я все еще чувствовала руки Влада у себя на плечах – испуг я уловила быстро, упала на землю. Если бы он не скомандовал, я могла быть мертва.

Почему... зачем она сделала это?

Я вышла из туалета, прислонилась к стене в коридоре.

Мучительное, гадкое ожидание...

Операция закончилась ближе к обеду. Кирилл лично принимал участие. Вышел к нам – уставший, на лице – скорбь.

Сердце провалилось в темную яму, больно ударившись о глубокое дно. Я боялась слов – неважно, каких.

«Не смей говорить! – хотелось крикнуть. – Молчи!»

– В критическом состоянии, но стабилен...

Я не понимала, как сочетаются эти два понятия. Влад лежит там, при смерти, а я стою в коридоре. Растерянная. Глупо все. Я должна была сказать ему, должна была...

– К нему можно? – Голос будто из другого мира.

Лара прижала руки к груди, будто из нее могло выпрыгнуть сердце. Непривычно сутулые плечи, обреченность во взгляде.

Нет, не смейте его хоронить!

Кирилл кивнул, и я инстинктивно шагнула вперед. Безумно, до боли хотелось увидеть Влада. Держать за руку, говорить. Убедиться, что он жив. Стены давили, больничный запах угнетал. Вырваться отсюда, дышать, дышать...

Если бы я могла бороться...

Лара преградила дорогу. Посмотрела так, будто пыталась прожечь во мне дыру. Волны злости я ощущала кожей, и показалось, она готова ударить.

– Убирайся! – выдохнула защитница. Фарфоровая кожа на щеках горела румянцем, в глазах – лихорадочный блеск. – Это все ты! Ты виновата!

Она почти кричала, Филипп подошел, обнял ее за плечи, стараясь увести в сторону.

– Пусти! – Лара вырвалась, не сводя с меня взгляда. – Если он умрет, ты будешь нести эту ношу до конца.

Я зажмурилась, сжала кулаки. Досчитала до десяти. Сознание словно отслоилось и плавало где-то вдалеке. Нервная система дала сбой и отключилась. Когда я вновь открыла глаза, сомнений не было.

– Отойди, – спокойно сказала я, отодвинула защитницу в сторону и вошла в палату.

В послеоперационной пахло спиртом и хлоркой. Все неестественно чистое, пугающее стерильностью. Светло-зеленые простыни, капельница, аппарат искусственного поддержания жизни. Какие-то непонятные цифры на дисплее.

– Он в коме. – Рука Кирилла легла на плечо, и я вздрогнула.

– Он будет жить?

Секундное молчание было ответом. Я знала, что он скажет.

– Мы надеемся на лучшее...

– Шансы?

– Поля!

– Ты же врач. Говорят, лучший хирург в городе. Так скажи мне! – Взгляд упал на мертвецки-бледное, умиротворенное лицо. Глаза закрыты, словно Влад просто спит. – Я должна знать...

– Не буду грузить тебя медицинскими терминами. – Кирилл замялся, затем обнял меня крепко. Я не помню, обнимались ли мы до этого... – Шансов мало.

И мне вновь надавили на плечи. Теперь уже беспомощность и осознание, что я не в силах ничего сделать, изменить. Только ждать. В медицине я мало понимала, но слышала, что чем дольше человек находится в коме, тем меньше шансов, что он очнется.

Словно прочтя мои мысли, Кирилл сказал:

– Хищные крепче людей. Не стоит терять надежду.

Прикосновение к теплой ладони. Тепло – это жизнь. Или полужизнь – ведь рука безвольная.

Только живи...

...Холодный декабрьский воздух отрезвил, заполнил легкие, проветрил изнутри. В ближайшем ларьке купила сигарет. Никогда еще так сильно не хотелось курить. На скамейке у клиники никто не сидел. Действительно, кому вздумается морозить задницу на холоде?

Мне было все равно. Трясущимися руками чиркнула зажигалкой, втянула сладкий дым. Голова тут же закружилась, охватила минутная эйфория и спокойствие. Мне это было необходимо – просто расслабиться. Не бояться. Пусть ненадолго...

Постоянно хотелось оглядываться. Все это время в больнице я словно ждала, что из-за угла выскочит Юлиана и завершит начатое. Естественно, это было невозможно – ее задержали и допрашивали, но подсознание, как трусливый заяц, всюду видело засаду.

Голова постепенно прояснялась, хотя мысли все еще напоминали кисель. Глеб подошел, присел рядом. Странно, почему он все еще здесь? Ему бы радоваться – вот жизнь и отомстила тем, кто обидел. Теперь Влад при смерти, а Юлиана сядет надолго. Глеб же держался особняком, но не уходил. Хмурился, молчал, но терпеливо ждал вердикта врачей.

– Тебе нужно выспаться, – безэмоционально сказал он.

– Что ты здесь делаешь?

Меньше всего хотелось говорить с ним. Сегодня у нас разные чувства, мои он никогда не понимал...

– Ты не поможешь ему, если будешь тут сидеть.

– Ага, а если высплюсь – помогу! Глеб, тебе не все равно? Ты ненавидел его... их обоих. Считай, отомщен.

– Дура!

– Прекрати! – Я вскочила, со злостью швырнула окурок в урну. Сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. – Мне совершенно не нужно это сейчас.

– А что тебе нужно? – Он тоже встал, прищурился, засунул руки в карманы. – Жалеть себя? Курить тут до одури? Не спать, не есть, словно этим ты ему поможешь.

– Извини. – Я отвернулась, посмотрела на прохожих, бредущих по своим делам. – Ты не виноват. Я просто не понимаю... откуда она взялась? Почему... почему Юлиана сделала это?

– Так она тут уже месяц ошивается. А ты не знала?

– Месяц?!

Онемевшие губы не слушались, звук вышел жалким и писклявым. Я пыталась отыскать на лице Глеба признаки лжи или шутки – не нашла.

– Полевая, прежде чем идти под венец с мужчиной, хотя бы узнай его, – раздраженно сказал Глеб и отвернулся. – Чем занимается в свободное время. О чем думает. С кем спит.

В голове будто все встряхнули и высыпали мысли на асфальт. Несколько секунд я стояла в ступоре, а затем закрыла лицо ладонями.

Всегда одно и то же. Как только разговор заходит о Владе, нужно искать скрытый смысл, как двойное дно в чемодане.

Нужно было. Теперь что уж...

– Не хочу ничего знать...

– А не мешало бы. – Глеб был непреклонен. – Я всю неделю думал, как тебе сказать, но разве ты стала бы слушать?

– Я не собиралась ни с кем венчаться! Что за глупости? Я даже не знала, зачем мы туда едем.

– Как не собиралась? Разве вы не...

– Нет.

– Жесть! – Он присел на лавочку, вытащил сигареты, протянул мне одну. – Впрочем, в его стиле.

– Хочешь сказать, у них был роман? С Юлианой? Все это время? – Я покачала головой. Жар поднялся из груди к горлу, дышать стало тяжело.

Какое это вообще сейчас имеет значение? Юлиана – просто чокнутая.

Сразу вспомнилась «Бесприданница» и пафосные слова Карандышева.

Бред! Ну, кто в наше время стреляет в соперниц? Да, и какая я ей соперница? Мы с Владом и разговаривали-то раз в неделю. В лучшем случае. Ну, если исключить последний месяц.

Тут до меня постепенно начало доходить.

– То есть ты думал... все вы думали, что мы едем к очагу венчаться? – Я посмотрела на Глеба.