(1922) Первая Голгофа Ведь это памятник отчаянья — Стиха надтреснутого крик. Давно я жду каких-то чаяний И верю многому на миг. И все, что мною воспеваемо, Твердит, томясь, душе моей: «Ты знаешь, я неосязаемо, О, дай мне тело поскорей!» Да, жажду грозную людскую Не утолит моя роса. Каких ты песен, мир, взыскуешь, Каким внимаешь голосам? В мироголосом тонут гуде Мои бессильные слова. Не принесла я в песнях, люди, Причастий будущего вам. К земле с моленьем припадаю, — Меня отринула земля; Я зовы слышу, но не знаю, Зачем и что они велят. И не вернусь я в хладноснежные, Бесстрастно замкнутые дни. Теперь любовь с улыбкой нежной Меня безжалостно казнит. Пишу страдальческие строфы В страданьях первых, в первой мгле; Всхожу на первую Голгофу, Голгофу юношеских лет. Ума и сердца странны чаянья И змеи лжи язвят язык. Ведь это памятник отчаянья — Стиха надтреснутого крик. (1921) Душа течет Каждый день по улице пыльной устало, Каждый день прохожу. Но себя, какую вчера оставила, Не нахожу. И встают, встают двойники-привиденья Многоразного Я. Отчаянно кричу в удушливый день я: «Где душа моя?» Но не слышит криков ни один прохожий, Сердце ни одно. И неотступно то, что меня тревожит, Идет за мной. Не смотрите же, дивясь, в лицо напряженное: Тоните в пыли! Ах, эти волны пыли, солнцем зажженные, Озабоченность лиц! Двойники, двойники мои неисчислимые За мной скользят, За мной, и рядом, и проходят мимо… А воскресить нельзя. Я каждый миг зарождаюсь, каждый миг умираю, Вечно не та. Каждый миг навсегда я себя теряю… Остановиться бы, встать! Я впадаю в неведомые тихие реки, Куда-то теку. И, быть может, себя не узнаю вовеки, Не убью тоску. Я воды в течении своем изменяю, Куда-то льюсь. Неужели никогда я себя не узнаю, Не остановлюсь? (1921) «Куда из этого города скроюсь я…» Куда из этого города скроюсь я, Певец кротости звездной? Туда, где зори раскинулись поясом У края земли, над бездной. Меня страшат пожаров прибои, Омывающие нервные здания. Здесь сверлят небо голубое Фабричных труб завывания. А ночью вчера на площади Мне встретился тот, другой. Он скакал на пламенной лошади, Она задела меня ногой. И прижался к какой-то стене я, Боязнью странной томимый, И смотрел не дыша я, цепенея. Он проскакал величаво мимо. В его глазах — отражения взрывов И звезды царства земного. Белым огнем пламенела грива Его коня боевого. 1921
Зеркало Разбейте холодное зеркало, Растопчите в земле кровавой! Я померкло, померкло, померкло В эти дни человеческой славы. Я прелестные лица любило И сдержанность гордой улыбки, Я тоску в себе затаило По кружевам ласкающе-зыбким. Тайны ласк я отражало И сады в лунных туманах. За это меня целовало Так много губок румяных. Знамена, толпы и пушки… Отражу ль я это величье? Я люблю шелка и игрушки, Беззаботной жизни обычай. Опечалено я и померкло, Вспоминая, я потемнело… Молотком ударьте по зеркалу, Чтобы предсмертно оно зазвенело. (1921) Побежденная Длинных волос мне так жалко, так жалко! Ранивший душу обман, возвратись! Сердце дрожит у суровой весталки; Тяжек покров окровавленных риз. Часто я в битве мечтаю склониться К сильной груди молодого врага. Можно меня, как бессильную птицу, Лаской словить, обольстя испугать. Я — героиня. Померкшие очи Не отдаю я глазам дорогим… Дни моей славы, о, станьте короче! Робкому сердцу враги — не враги. Падает меч из руки онемелой, — Вот он, последний великий искус! К сердцу врага приникаю несмело, И — с героиней в себе расстаюсь. (1921) «Я — зерно гниющее, с страданьем…» Я — зерно гниющее, с страданьем На закланье я иду. Кровь души я отдам с роптаньем За грядущую звезду. Я была березкою пугливой, Трепетавшей на ветру. И цветком, вплетенным прихотливо В сладострастную игру. Тяжело израненной рукою Путь скалистый прорезать… Я хочу с рыдающей тоскою К неизвестному воззвать: Боже, Боже, сильными убитый, О, воскресни для меня! Я слаба, я ранами покрыта!.. Голос дрогнет, зазвеня… Обреки бессильную, как прежде, В ласках милого стихать, Иль предай монашеской надежде На иного жениха. И враги мне вкрадчиво зашепчут: «Ты бессилием сильна, Слышишь, птицы яркие лепечут? Ты из них одна. Береги бледнеющие лилии, Руки нежные свои. Их законы мира сотворили Для одной любви». Но до сердца стыд меня пронзает: Пусть я горестно ропщу, — Созревает женщина иная, Я в себе её ращу. Я — зерно гниющее. Страдая, На закланье я иду. Я ропщу, но всё же умираю За грядущую звезду. |
