1971 Пер Гюнт А мой совет: оставьте все затеи и с ложью примиритесь. (Ибсен. «Пер Гюнт») Большого зла не делал и добра, Был незакончен сам, умел лукавить, Забавный враль, хвастун. Его, конечно, можно переплавить. А я десятки лет перенесла — Нет, — вечность самых подлых надзирательств И получаю крошки со стола Собранья всяческих сиятельств. И я живу… нет, копошусь, как червь Полураздавленный… Оно… вот это. Страшусь я наступления ночей, И душат меня страшные рассветы. И дерзок только ум. Но он устал. Его виденья тяжкие постигли. Эрозия разъела весь металл, Он не годится даже и для тигля. 1971 «Тебя, мою последнюю зарю…» Не потому, что от нее светло, А потому, что с ней не надо света. Ин. Анненский Тебя, мою последнюю зарю, Проникшую сквозь тягостные туче, За свет немеркнущий благодарю, Рассеяла ты сон души дремучей. К тебе навстречу с робостью иду И верую, что есть бессмертья знаки. И если по дороге упаду, То упаду под светом, не во мраке. 3 июня 1971 «Перепутала сроки и числа…» Перепутала сроки и числа, Пестрой жизни спутала нить. И, наверно, лучше без мысли, Только с нежностью в сердце жить. 4 июня 1971 «Прошептали тихо: здравствуй…» Прошептали тихо: здравствуй, — И расстались в серой мгле. Почему-то очень часто Так бывает на земле. Но о встрече этой память /Так бывает на земле/ Не развеется годами, Не утонет в серой мгле. 21 июня 1971 «О, если б за мои грехи…» О, если б за мои грехи Без вести мне пропасть! Без похоронной чепухи Попасть к безносой в пасть! Как наши сгинули, как те, Кто не пришел назад. Как те, кто в вечной мерзлоте Нетленными лежат. 1972 «Очень яркая лампа над круглым столом…» Очень яркая лампа над круглым столом, А мне кажется — сумрак удушливый. Эх, пронесся бы снова лихой бурелом, Чтобы всё по иному нарушилось. Чтобы всё, что срослось, поломалось опять, Потому что срослось не по-нашему. Да и к черту бы вдребезги всё растоптать, Чтобы нечего было сращивать. Переверились веры, издумались думы, Перетлело всё, вытлело в скуку, И набитые трупами черные трюмы Мы оставим в наследство внукам. 1972 «Вы, наверно, меня не слыхали…» Вы, наверно, меня не слыхали Или, может быть, не расслышали. Говорю на коротком даханье [5], Полузадушенная, осипшая. 13 апреля 1972 «Культ нейлона и автомашины…» Культ нейлона и автомашины, Термоядерных бомб, ракет. Культ машины и для машины, Человека давно уже нет. Как хронометры надоевшие, Механически бьются сердца. Не осветят глаза опустевшие Треугольник пустого лица. Мы детали железной башни, Мы привинчены намертво к ней. Человек-животное страшен, Человек-машина страшней. 9 мая 1972 «Оглянусь изумленно: я жила или нет?..» Оглянусь изумленно: я жила или нет? Полумертвой втащили меня в этот свет. Первый крик мой и тело сдавила тоска И с тех пор отпускала меня лишь слегка. Я в младенчестве чуяла небытиё, Содрогалось от ужаса сердце моё, Перед вечностью стыла, не пряча лица, И себе, и всему ожидала конца. Тьму пронзали лишь редкие вспышки огня, Да любовь мимоходом касалась меня. 21 октября 1972 Иронический бес Иронический злобный бес Мне испортил житейский процесс. Вечно тянет к тому, что нельзя, Бесом спутанная стезя. И стыжусь, и хриплю, и скорблю, И с мятежностью юной люблю. Так сойду я и в вечную тьму. Бес хохочет. Забавно ему. 1973 Черная синева Сумерки холодные. Тоска. Горько мне от чайного глотка. Думы об одном и об одном, И синеет что-то за окном. Тишина жива и не пуста. Дышат книг сомкнутые уста, Только дышат. Замерли слова. За окном чернеет синева. Лампа очень яркая сильна. Синева вползает из окна. Думы об одном и об одном. Синева мрачнеет за окном. Я густое золото люблю, В солнце и во сне его ловлю, Только свет густой и золотой Будет залит мертвой синевой. Прошлого нельзя мне возвратить, Настоящим не умею жить. У меня белеет голова, За окном чернеет синева. вернуться Сохранена авторская орфография. (Примечание верстальщика.) |
