«Я холодную свободу люблю…» Я холодную свободу люблю, Холодный свет ослепительный. Зачем же теперь ловлю Этот взгляд с жутью томительной? С прозрачно-холодным покоем Прощается дух безрадостный. Куда я смятенье скрою И страх истощающе-сладостный? Перед этой верой клонюсь, Перед этим взглядом суровым, И руками духа тянусь: А где веры моей оковы? Говорю двойными словами Я, мятежница-амазонка, А сердце плачет тайными слезами Пугливой женщины-ребенка. (1921) Фарфоровая чашечка Много глаз на меня смотрело приветливо. Но твердого взора я не нашла. В них или ложь змеилась увертливо, Или дрожала пустая мгла. И все мне руку жали с опаскою: Оцарапать боялись тело, А я ждала сокрушительной ласки, Крепкую душу выковать хотела. И встретился мне один с лицом обычным, В его глазах я прочитала милость. Я вслед за ним пошла с смиреньем безграничным, И что с душою моей случилось! Она фарфоровой чашечкой была, Раздробил ее молот грубый… Зачем душистого чая я в чашечку не влила, Чтобы его пили милые губы. Мне нужно было душистого чая искать, А не идти суровыми путями. Не для фарфоровых чашечек борьба и тоска. Разбитой чашечке — на сутки память. (1922) Старое Что это такое? Старое слово, Чувство старое щемящее. Только мука в этом вечно новая И старит сердце скорбящее. Живем мы в старом, становимся старыми И старую смерть встречаем, Но тешимся новых мечтаний чарами, Опьяненно-наивными речами. А если скажут: какой ты убитый! Ответь: мне в старом тесно, Ведь старое чувство бережно скрыто, О нем никому не известно. Я сердце душý одной рукою, Другой поглаживаю с лаской; А лицо настоящее грустно прикрою Уверенной лживой маской. (1922) Плен Наверху вы что-то говорили, А я стояла внизу у двери. Траурные ткани душу покрыли, Словно после тяжкой потери. Окно широкое… свет равнодушный… На рукаве слеза засияла. Таясь, чьей-то пленницей послушной Я внизу у двери стояла. Издалека спокойными глазами Меня вы держите в длительном плене, И никогда не встать мне с вами, Не встать на одной ступени. Апрель 1921
«Мой заочный властный учитель…» Мой заочный властный учитель, Моих младенческих лет свет, Теперь вы стали невольно мучителем Моих беззвездных двадцати лет. Чего мне хочется — я не ведаю, И за любовь прощения жду, И на колени к шептуньям — бедам Усталую голову я кладу. Ответа нет. Не будет ответа, Да и услышать ответ я боюсь. Утони же, сердце мое, не сетуя, Влечет ко дну тебя тяжкий груз. Если б заранее о гибели грозящей Судьба мне весть подала, В подземелья, в лесные чащи От этой встречи я бы ушла. 7 мая 1921 Дом Синевато-серый дом Мне давно знаком. Но теперь я его боюсь, Иду, тороплюсь. Эти окна, широкий свет… Дом глядит мне вслед. Как лукавый чей-то рот, Смеется оскал ворот. Я иду… темнеет в глазах, Нагоняет меня страх. Серый дом, я иду, тороплюсь. Отчего я тебя боюсь, Отчего ты мне страшен стал? Серый дом ничего не сказал. В окна светит нежно тишина… А я чем-то больна. (1922) Умная собачка На веревочке я сердце водила. Оно было умной собачкой: Исправно, послушно служило, Довольное скромной подачкой. Я с ним небрежно играла, Я над ним смеялась звонко. Оно меня забавляло, Как игривая юркая болонка. А теперь… Как больно, как больно! Потоки крови из раны. Удивляюсь, смущаюсь невольно: — Как всё это странно, как странно. Послушная собачка взбесилась, Перегрызла веревочку злобно, Глубоко мне в тело вцепилась… Вот тебе и сердце удобное! (1922) Губительный цветок Я женщина — твердый воин. А в сердце вырос цветок. Он душист, нежен и строен, Но, право, очень жесток. Испортил он мне полжизни, Его бы выдернуть прочь, Да ведь кровь из сердца брызнет, И никто не сможет помочь. В сердце средь битвы мучительной Я слышу острый толчок. Это цветок губительный Глубже пророс на вершок. Что делать с цветком, я не знаю. Как хочешь решать изволь. Растет он — сердце терзает, А вырвать — ведь та же боль. Я — женщина, твердый воин, А попала цветку во власть. Кем всё это подстроено, Откуда эта напасть? |
