1921 Лесенка Коротенькую скучную песенку Не спою я вам — расскажу. Вы видите эту лесенку К четвертому этажу? Я видела в этом окошке Часто юных двоих. Лица — детские немножко, И взор у каждого ясен и тих. Однажды появился не прежний, Кто-то с цепью золотой. Он с ней стоял и небрежно Играл косою густой. А вечером — кончаю песенку — Тело понесли сторожа. Она спрыгнула с этой лесенки, С четвертого этажа. (1921) «Вот целует бесплодно и жадно…» Вот целует бесплодно и жадно, Я проклятому солнцу люба, Целовало и травы прохладные, И цветы, и мои хлеба. Протекают тяжко-медлительно Расплавленным золотом дни, И нет покровов спасительных: Я и солнце — одни. Истощило ты, солнце, силу Моих материнских недр. Зачем ты меня полюбило И, пылая, льешься ко мне? Роковым вселенским законом Бесплодная страсть проклята, Не целуйте же меня исступленно, Ненавистные злые уста! Помедли, ночь холодноокая, Неслышный шаг задержи, Влей в меня животворного сока, Поцелуем-росой освежи. Упадайте, дожди и росы! Я бесплодную страсть прокляну И к груди моей млеконосной Людские уста притяну. (1922) Казнь Все грехи мои бережно взвесили И велели мне встать у стены. Глаза мои были веселы, А губы сухие бледны. Спущена рукой осторожной, Мне в лоб впилась стрела. Это за то, что ложно Ты предтечей себя назвала. Отравленные, две, концами Рассекли сомкнутость губ. Это месть за смех над глупцами, Ибо блажен, кто глуп. …От взрыва кругом потемнело, Не сыщешь сердца крохи. Это за то, что посмела Переплавить любовь в стихи. Октябрь 1921 Прокаженная Одинока я, прокаженная, У безмолвных ворот городских, И молитвенно славит нетленное Тяжкозвучный каменный стих. Дуновенье заразы ужасной Отвращает людей от меня. Я должна песнопения страстные Песнопеньями вечно сменять. Темноцветные горькие песни В эти язвы пустили ростки, Я священные славлю болезни И лежу у ворот городских. Это тело проказа источит, Растерзают сердце ножи; Не смотрите в кровавые очи, Я вам издали буду служить. Моя песнь всё страстней и печальней Провожает последний закат. И приветствует кто-то дальний Мой торжественно-грустный взгляд. (1922) Стихотворения 1920—1976 Деревенская коммунистка Меня, девушку, грызут милые сродники: — Ты беспутная, с нас голову сняла, Замутили тебя сельские негодники, В большевицкие запутали дела. Всё ораторшей, как порыв, выступаешь ты, Видно, нет в тебе уж девичья стыда. По собраньям ночки темны коротаешь ты, В божью церковь не заглянешь никогда. Насупротив божьей матери Казанской Ты повесила антихристов патрет, Скоро жить ты будешь вовсе по-цыгански. Нажитого и святого у них нет. Приезжали из Пестрихина намедни За богатого посватать жениха, Да наслушалися россказней соседних И убрались потихоньку до греха. Говорят, что ты смахнулася с Игнашкой. Он тебя и в коммунистки-то сманил. Ну, и примешь себе мужа без рубашки, Разговорами он, чай, тебя прельстил. Вы венчаться в храм господень не пойдете, Ты ведь стала и бесстыжа, и смела, Вы заместо аналоя обойдете Вкруг советского зеленого стола. — Не поймать меня вам, девку, вольну птичку, Не боюся укоряющих речей! Знайте, буду я, девчонка, большевичкой С каждым часом, с каждым днем всё горячей. (1920) Дочь города Дочь великого города я. Мне неведом простор полевой; Колыбельная песня моя — Опьяняющий шум городской. Я тревожно люблю города, Их победную власть и позор, Пустота деревень мне чужда И небесный не радует взор. Я — горячей дитя мостовой, Знойным летом она меня ждет, Обнаженной лишь ступишь ногой, Жаркой лаской тотчас обожжет. Ветер города — скованный раб, Укрощенный и злобный орел, Он с тех пор присмирел и ослаб, Как из вольных просторов ушел. Но порою он вспомнит, что был Беспощадным и грозным царем, И из всех исчезающих сил Ударяет о стены крылом. Я — великого города дочь, Но безжалостен мрачный отец, Городская мучительна ночь, Стережет меня страшный конец. Дети города! Нам суждено Чашу ужаса разом испить. Ну так что ж! Всё равно, всё равно! Будем город великий любить. |
