«Черта с два!» — зло подумал Желтков.
Не доезжая до дома Окуневых двух кварталов, Валька попросил остановить машину. Шофер удивился, но просьбу выполнил. Валька вылез из машины и зашагал домой…
Глава сорок седьмая
Видеть, как мальчишки, взобравшись на крышу дома, разбирают сложенную им, Савельичем, трубу, было обидно. И старый печник старался не обращать на ребят внимания.
Сидя на своем крылечке и поглядывая на крышу, Савельич думал:
«Ну и пусть себе дурью мучается. Фатеев, спору нет, человек заслуженный, страдалец, только не в мои это годы всякой его блажи потакать. Нужно было печку сложить — сработал. Хочешь — и фундамент дома поправлю. А тут, нате-ка, электрическая печка ему понадобилась».
Скоро труба исчезла. Возле фатеевского крыльца все выше поднимался штабелек желтоватого от необлупившейся глины кирпича.
«Простые во двор выносят, а свои с железками в комнате держат», — отметил Савельич.
Несколько раз прохаживался печник около ребят, приглядывался. Ребята смотрели на Савельича исподлобья, зло. Печник хотел было посоветовать, чтобы они старую глину потщательней соскребали, да сдержался.
«Сами с усами — справятся. А почему их только двое? Остальные-то куда делись? Девчонка… Толстенький этот… Как его? Олег? Муха еще… Потом атаман этот… Птаха! Что ж эти-то не помогают?»
Когда ребята вынесли на носилках очередную партию кирпичей, Савельич не выдержал и спросил:
— А где ж остальные-то? Почему вдвоем работаете?
Коля Никифоров, не глядя, ответил:
— Дезертиры, вроде вас дезертиры.
— Ишь, ерш какой! Сразу колючки дыбом, — сказал обиженно Савельич и отошел. «Надоело, значит, ребятам, — решил он. — Пороху не хватило… Это, выходит, и у меня не хватило? Дудки! Просто толку в этом никакого не вижу!»
…После неудачного испытания печки Коля ходил подавленный. На переменах ребята, даже Вася, говорили о предстоящих контрольных работах, о готовящемся отрядном сборе, о стенгазете, которую никак не выпустит Зимин, — обо всем, только не о печке.
Перед последним уроком Коля поманил Олега и сказал, что они с Васей решили перекладывать печь.
— Ты будешь? — спросил он.
— Я-то согласен, — замялся Олег. — Мама ругается. Объяснял, объяснял ей, а она… Ну, ты же знаешь ее! Не пускает, и все.
Олег не увиливал от работы, хотя интерес к печке у него пропал.
Наташа слышала этот разговор. Ей было неприятно, что Олег не сумел постоять за себя. Наташе и самой не особенно хотелось толкаться около печника Савельича.
«Ну что поделаешь, — думала она, — не получилось изобретение. Что же мы можем сделать?»
Заметив Наташу, Никифоров спросил:
— Ну, а ты как?
— Я? А зачем ее переделывать? Только время тратить.
— Как время тратить?
— Ты же сам видел, что не получилось. И потом, от меня какая польза?
Коля бросил на Губину взгляд, полный презрения.
Наташу покоробило. Еще никогда она не видела Колю таким злым и колючим.
Подошел Мухин. Узнав, о чем речь, он сказал так:
— Некогда мне, ребята. Нам гараж с отцом утеплять надо, водопровод туда проводим.
— Единоличничек! Водопроводик устраиваешь! — взорвался Вася.
— Когда нужно было, работал, — мрачно ответил Мухин. — Напрасно будете стараться!
— Не получилось, потому что в печке обрыв был, — не уступал Коля.
— Какой там обрыв? Ты же сам вольтметром все время проверял!
Вася Фатеев потянул Колю за рукав.
— Да брось ты, Никифор! Что уговаривать, когда человек не хочет.
Так вот и пришлось Коле и Васе работать вдвоем.
…Когда печка была наполовину разобрана, нашелся-таки злополучный обрыв.
— Говорил я? Говорил? — торжествовал Коля. — Вот он! Вот! Все Савельич виноват. Совсем никакого соединения нет. Конечно, тока не будет! И все из-за Савельича!
— Идем к нему! — закричал Вася. — Пусть знает, что виноват!
Вася уже открыл дверь, чтобы бежать за Савельичем, но Иван Дмитриевич остановил его.
— Я так и знал, что обрыв есть, — сказал он. — Сегодня ночью я все взвесил, пересчитал и в кирпиче абсолютно уверен. Сейчас главное — придумать, как выпускать кирпичи промышленным способом: тысячами, миллионами. А печку можно и не перекладывать.
— Да мы уже ее почти разобрали, папа, — протянул Вася.
Печка надоела ребятам, как говорится, пуще горькой редьки. В комнате было грязно, неуютно, холодно, словно после погрома. Ребята работали в пальто. На Ивана Дмитриевича были накинуты все теплые вещи. Но Фатеев все-таки зяб, потому что высовывал из-под одеяла руки, чтобы делать в блокноте какие-то записи. Василиса Федоровна теряла терпение: негде было присесть пообедать; к стульям, к столам, к шкафам нельзя было притронуться — все было в пыли.
— Когда же все это кончится? — спросила она, возвратившись с работы.
Ребята выбивались из сил, но работали: заново складывали печь. На этот раз по совету Ивана Дмитриевича они не только тщательно проверяли каждое соединение между кирпичами, но и в определенных местах, на стыке каждого пятого кирпича, вмуровывали в печь электрическую розетку. Это давало возможность контролировать каждый отрезок цепи и, кроме того, делая разные сочетания цепей, получать по желанию ток или высокого напряжения при малой силе, или наоборот.
Глиняный раствор ребята делали в корыте. В комнате было тесно, и работать приходилось во дворе. Ударили морозы. Месить глину стало трудно. Коченели пальцы. Раствор получался неровный: местами тяжелыми комками лежала одна глина, местами был один песок.
Савельича, наблюдавшего за ребятами, прорвало. Он поднялся со своего крыльца и решительно подошел к ребятам.
— Да что ж вы, чертенята, в конце концов делаете! Нутро не выдерживает на такую работу глядеть. А ну, живо чайник кипятку несите!
Ребята побежали в дом за кипятком. За ними последовал Савельич. Подойдя к постели Фатеева, он мрачно сказал:
— Не верю я, Иван Дмитриевич, в твою бандуру, только никакой возможности нет смотреть, как люди по-криворукому работают. Ты человек рабочий, понимаешь…
Савельич подошел к печке. Она поднялась от пола всего на два-три кирпича.
— Ты только глянь, мил человек, на эту кладку! — воскликнул он. — Срам один!
— Что с них взять! Мальчишки! — ответил Иван Дмитриевич.
Савельич решительно расстегнул стеганку и взял в руки кирпич…
Теперь работа пошла быстрее. Вася и Коля только поспевали подавать Савельичу кирпичи.
Кладка печки уже подходила к концу, уже выкладывалась труба, когда во дворе раздался голос Птахи:
— Эй, народ, Птаха идет! Эй, Фатей, принимай гостей!
Коля и Вася спрыгнули на сарай, с сарая на поленницу, с поленницы на землю и пошли навстречу Птахе.
— Чем, братва, заняты? — спросил Птаха, протягивая Коле руку.
— Да вот печку переложили, — ответил Коля.
— Переложили все-таки! Вот черти! Одни?
— Савельич помог.
— Какая работа есть? Давайте!
— Мы, Мишка, трубу сами кончим, а ты дров подколи и в комнату натаскай. Вон из той поленницы бери. — Коля кивнул на поленницу, по которой они с Васей только что спустились с крыши сарая.
— Погоди, Никифор! — удивился Птаха. — А где же те, что мы тогда накололи? Неужели спалить успели? Ведь там, наверно, пять кубометров было!
— О чем вспомнил! Те, рубленые, мы Савельичу отдали, — ответил Вася. — А он нам в обмен эти. Он дед старый. Колоть ему трудно.
Коля и Вася снова поднялись на крышу дома, а Птаха принялся сбрасывать с поленницы дрова. Потом он пошел в прихожую Фатеевых за топором.
Из комнаты послышался голос Ивана Дмитриевича.
— Ребята, зажгите свет!
Миша толкнул дверь и вошел в комнату. Птаха нащупал выключатель. Вспыхнул свет.
