Олег не стал возражать. Он знал: мать ему не переубедить.

Между Ольгой Константиновной и Поликарпом Александровичем давно существовала взаимная неприязнь. Учитель считал, что Ольга Константиновна неправильно, по-барски воспитывает сына. А Ольга Константиновна упрекала Поликарпа Александровича за то, что тот излишне нянчится с плохими учениками, а не исключает их из школы.

— Ваш знаменитый Птаха этими камешками из рогатки стрелять будет, — сказала Ольга Константиновна, наблюдая, как сын бережно перебирает камешки в коробке.

«Птаха… Никифор… Инна…» — Мысленно Олег в последние дни почти постоянно был в Москве. Уже несколько раз он ловил себя на том, что ему очень хочется увидеть Инну Евстратову.

«Приехал ли с дачи и что делает Рем Окунев? На каком этаже мы будем теперь учиться? Хорошо бы на четвертом, где десятые классы. Солиднее».

Тревожило Олега также и то, будет ли у них опять классным руководителем Поликарп Александрович. «А то пришлют какую-нибудь…» — с ревностью и раздражением думал Олег.

…Диспетчер объявил по радио, что пассажиры, отправляющиеся на Москву, могут занять места в самолете. Олег вслед за родителями вышел на летное поле и пошел к самолету.

Минут через двадцать самолет, принявший на свой борт семью Зиминых, пробежал по бетонированной дорожке и оторвался от земли. Кузьма Кузьмич развернул сочинскую курортную газету и углубился в чтение происшествий.

Олег напряженно покосился на отца. Уже давно, класса, должно быть, с четвертого, Олега тяготило, что его отец не инженер, не геолог, не шофер, а завмаг. Ребята подтрунивали по этому поводу над Олегом. Когда Птаха узнал, что семья Зиминых едет на курорт, он прямо сказал: «Интересно! Форс на все десять!»

Во время поездки по югу Олег нет-нет да и задумывался над этими словами Птахи.

…Через несколько часов на московском аэродроме шофер такси раскрыл перед Зимиными дверцы машины. «Победа» прошуршала шинами по автостраде и влилась в бесконечный поток городского транспорта.

Олега радовали и привычные вывески «Мосодежда», и театральные афиши со знакомыми эмблемками МХАТа, и буквы «М» над станциями метрополитена. Олегу хотелось немедленно обежать всех школьных товарищей, заглянуть в школу…

Машина подъезжала к дому, когда Олег вдруг вскочил с сиденья, высунул голову в окно и закричал:

— Фатей! Колька! Ребята! Подождите!

Но Вася с Колей не слышали его. Не застав Зимина дома, они направлялись к Птахе.

Ольга Константиновна дернула сына за пиджак и сказала:

— Олик, не кричи! Ты же интеллигентный мальчик! Это неприлично.

Задержанный шел независимо и непринужденно разговаривал с сержантом. Он всячески старался показать милиционеру, что происшедшее не особенно волнует его, а для прохожих делал вид, что идет просто со знакомым сержантом.

— Сержант, что ты меня как барышню под руку держишь? — вполголоса возмущался задержанный. — Я сказал, не сбегу. Можешь не волноваться.

Сержант решил, что и правда его предосторожность излишняя. Остаток пути он шел рядом с задержанным, ни на секунду, однако, не упуская его из виду.

Когда сержант и задержанный вошли в детскую комнату отделения милиции, там, кроме дежурного, никого не было. Старшина-дежурный, подперев голову руками, сидел за столом и читал книжку. На этажерке в углу стоял мохнатый мишка, лежали кубики и несколько ярких пирамидок. Большой с золоченой гривой конь скучал, уткнувшись мордой в угол. Все было в образцовом порядке, потому что со дня приобретения еще не побывало в неспокойных ребячьих руках. Самые маленькие граждане предпочитали сюда не попадать и играли во дворах и садиках под наблюдением мам и бабушек.

Старшина-дежурный досадливо поморщился. Ему, видимо, не хотелось отрываться от книги и приступать к своим невеселым обязанностям. Но, узнав вошедшего, старшина смягчился.

— Здравствуй, Птаха. Опять что-нибудь с голубями?

— Задержан у кинотеатра. Спекулировал билетами, — доложил сержант. — Попытки к бегству не было.

— Птаха не побежит. Я его знаю. Так, значит, снова за билеты взялся? Деньги понадобились?

— Деньги всегда нужны. У меня отца нету. Сам зарабатываю…

— Разве это заработок? Это обман. Ты пользуешься тем, что картина интересная, народ на нее

валом валит… — начал было сержант, но Птаха отрезал:

— Нечего агитировать. Что дальше делать будете?

Хорошо знавший Птаху дежурный сказал:

— Сержант, возьми адрес и сходи за матерью.

— Домой ходить нечего. Мать сегодня в вечернюю пошла. Действуйте через школу. Да там сейчас тоже никого нет. Отпустили бы меня…

Старшина достал из письменного стола алфавит, нашел телефон школы и принялся звонить. Никто не отвечал.

Птаха осмелел:

— Пустым делом, старшина, занимаешься. Из школы меня, сам знаешь, не исключат. Всеобуч! А что я такого сделал? Бить никого не бил, даже не ругался… Кто их, людей, заставляет у меня билеты по десятке брать? Сами. Добровольно…

В школе, наконец, кто-то взял трубку.

Старшина сказал кому-то из школьных работников, что милицией за спекуляцию билетами у кино задержан ученик седьмого класса Михаил Птаха, что сейчас он находится в детской комнате отделения милиции.

Миша лихорадочно прикидывал: с кем мог говорить старшина? То, что у телефона не директор, Птаха понял сразу. «В милиции директора знают по имени и отчеству. Значит, это не директор. И потом, говорят, он в Китай в командировку уехал. Сейчас поздно. Может, это уборщица? Но она в такие дела никогда не вмешивается. А старшина разговаривает с кем-то долго. Кто это может быть?»

Старшина повесил трубку.

— Жди, сейчас придут, — сказал он Мише Птахе.

Дверь распахнулась, и вошел капитан — заместитель начальника милиции, Птахе он тоже был знаком.

— А я-то думал, что ты, Миша, исправился, — удивился капитан. — А ты снова здесь?

— Билеты около кино продавал. Вот и придрался сержант…

— Эх ты, парень! Завтра первое сентября. Праздник у вас. А ты здесь… Учиться-то будешь?

— Надоело. В ремесленное хочу пойти…

— А ты думаешь, ремесленникам разрешается спекулировать билетами? Разве думал твой отец, — продолжал капитан, — что сына будут в милицию приводить?..

— Вы, товарищ капитан, отца не трогайте, — голос Птахи стал глухим и требовательным. — А насчет ремесленного я твердо решил.

В кабинет начальника вошла Варвара Леонидовна — завуч школы. Этого Миша не ожидал. Птаха сидел у стены, и завуч его не сразу заметила.

— Где же Птаха? — тяжело дыша, спросила Варвара Леонидовна.

Она была уже не молодая, полная и, видимо, страдала сердечной слабостью. Варвара Леонидовна брезгливо осматривала комнату. Пребывание в милиции ее явно унижало.

— Хорош! Нечего сказать! — процедила она сквозь зубы.

Когда Миша Птаха и Варвара Леонидовна вышли на улицу, завуч сказала:

— Вот попробуй с таким зверенышем школу в образцовую вывести…

— Звереныши в зоопарке находятся, — независимо ответил ей Птаха. — Вы, Варвара Леонидовна, с учеником разговариваете. Можно сделать замечание. Но зверенышем обзывать…

— Ну как же еще тебя назвать? Сам подумай. Просто беда с тобой, и в кого ты только уродился, Птаха? Мать как будто тихая женщина. Отец, что ли, хулиганом был?

Миша побледнел, сжал кулаки и остановился.

— Мой… мой отец кавалером ордена Славы был! А вы… Вы — дура!

Выпалив это, Птаха несколько секунд в упор смотрел на завуча, потом повернулся и пошел прочь.

Растерянная Варвара Леонидовна стояла посреди тротуара. Она прекрасно понимала, что сама была виновата, сказала не подумав — вот и результат. И в то же время она знала, что эту выходку Птахи так оставить нельзя.