— Папа выздоровеет? — спросил Вася.

Врач не ответила. За окном послышался шум автомобильного мотора, и Василиса Федоровна бросилась к окну.

— Приехали! — воскликнула она, затем обернулась и сказала: — Вам, ребятки, сейчас здесь делать нечего. Я останусь на всю ночь. Поезжай, Вася, к Коле. Переночуй у него. А ты, Коля, объясни все маме.

В ординаторскую вошли работники «Скорой помощи».

Поеживаясь от холода, мальчики быстро шли по аллее больничного парка. Проснулись они рано, раньше Надежды Григорьевны, и тихонько, чтобы не разбудить ее, стали собираться в больницу. Они съели оставшийся от ужина винегрет, захватили с собой по ломтю хлеба и вышли на улицу.

Окраина перекликалась заводскими гудками. По тому, в какую сторону шли люди, на какую улицу, в какой переулок сворачивали, ребята знали, кто они. Вот идут металлисты, вот стеклодувы, вот авторемонтники.

— Вон отец и брат нашей Сорокиной пошли, — показал Коля. — Они на чугунолитейном работают. Там батареи для парового отопления делают.

Ребята вышли на шумный перекресток. Мимо, терпеливо соблюдая очередь, ползли припудренные серой пылью цистерны с надписью «Цемент»; ворчливые, окутанные синим дымом семитонные «МАЗы» на огромных прицепах тащили облепленные глиной бульдозеры. Прогромыхал прицеп с маслянистыми стальными прутьями, «ЯАЗ» повез станок. Потом дорогу ребятам преградила целая колонна грузовиков с кирпичными контейнерами.

«С папиного завода везут», — подумал Вася.

— Видишь, Фатей, какой кирпич? С дырочками, — заметил Коля. — В такой эти самые пластиночки можно даже не запрессовывать, а прямо вставлять.

— Ну и провозишься целый месяц с одним кирпичом! Тут надо так придумать, чтобы все делалось автоматически. Специальную машину изобрести надо, — возразил Вася.

Светофор перекрыл дорогу машинам, и ребята побежали дальше.

— Я, Фатей, вот что думаю. Выпишется дядя Ваня из больницы, выйдет на работу и сделает на заводе хотя бы пятьдесят электрических кирпичей. Мы из них у тебя дома для пробы печку сложим. Представляешь!

— И отцу веселее поправляться будет!

…В больничном парке было пустынно. В вестибюле хирургического отделения сидел какой-то вредный старикан, который наотрез отказался пустить ребят.

— Вы бы еще в четыре часа ночи пришли, — пробурчал он и выпроводил их во двор.

Рассчитывая в каком-нибудь из окон увидеть Василису Федоровну, ребята решили обойти вокруг корпуса.

Деревья медленно роняли желтые листья. К ногам Коли опустился большой красивый кленовый лист. Он не удержался, чтобы не поднять его. Едва поспевая за Васей, который шумел ногами по листопаду, Коля любовался тоненькими жилками, разбегавшимися по листу.

В окнах никого не было видно.

— Рано мы примчались, — сокрушался Вася. — Хоть бы скорей вчерашняя врачиха пришла. Она бы показала этому усатому, как нас не пускать!

Напрасно думали ребята, что врач не знает об их приходе.

Сейчас она, усталая, разбитая, стоит у окна рядом с высоким плечистым хирургом и, глядя на ребят, которые, прижавшись друг к другу, сидят на лавочке, говорит:

— Матвей Илларионович, это бесчеловечно! Ну, как сказать это детям? Как?! Я сказать им не могу…

— Тяжело. Очень тяжело! Но надо. Надо! — вздохнув, отвечает ее собеседник. — Знаете, я выйду к ним и поговорю… Вообще-то это не в моих правилах…

Вася продолжал посматривать на окно, а Коля палочкой рисовал на дорожке домик с трубой, когда из хирургического корпуса вышел рослый, плечистый человек с еще молодым лицом. Поверх больничного халата на нем было накинуто пальто.

Да, без сомнения, он направлялся к ним.

Человек подошел к лавочке, жестом попросил Колю отодвинуться и сел между ним и Васей.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал он. — Кто из вас сын нашей медицинской сестры Василисы Федоровны Фатеевой? Я профессор Никольский. Я хочу говорить с ним как мужчина с мужчиной.

— Это я сын. Я. А что случилось? Что?! — вскрикнул Вася.

— Сегодня ночью отцу твоему было очень плохо. Начиналось заражение крови, или, как мы говорим, сепсис. Заражение шло от ступни ноги и распространялось все выше и выше.

— Значит, не помогло переливание?! — Коля схватил профессора за руку.

— Нет… помогло. Если бы не переливание, больной бы уже умер. — Профессор обнял Васю. — Для спасения твоего отца, мальчик, врачи сделали все. Но зараженная кровь распространялась по организму очень быстро, и был только один и очень тяжелый выход. И я сказал ассистентам: «Приготовьте инструмент для ампутации».

— Для чего? — с тревогой спросил Коля.

— Для ампутации ноги. И сегодня ночью, в четыре часа, я сделал эту операцию.

— Отрезали ногу! — Вася уронил голову на колени профессора и зарыдал. — Последнюю! Последнюю ногу!..

Профессор встал.

— Василиса Федоровна останется, а вы идите домой. Ногу отцу не вернешь. Но я тебе ручаюсь, что он будет жив. Ступайте-ка.

Профессор похлопал Васю по плечу и, вздохнув, зашагал к хирургическому корпусу.

Вася вытер слезы рукавом и предложил:

— Пойдем к нам.

— Пойдем.

Шли молча. Двор дома № 27 уже проснулся. Сидевший на крылечке Савельич, увидев ребят, спросил:

— Ну как?

Мальчики не ответили.

— Тут к Ивану Дмитриевичу с кирпичного завода приходили, про здоровье справлялись, в больницу пойти хотели, — продолжал Савельич.

Ребята, и на это ничего не ответив, вошли в дом.

В комнате было пустынно и холодно. На отцовской кровати лежал костюм Ивана Дмитриевича. На полу валялся протез. Очевидно, Василиса Федоровна привезла его из больницы.

Вася упал лицом на костюм и плакал долго, неутешно.

Коля сел рядом и задумался. Его взгляд упал на обмотанный проводами кирпич. Он по-прежнему лежал на подоконнике. Никифоров взял его, повертел и опустил на колени.

— Ну, что, Фатей, сделаешь? Что? — сказал другу Коля. — Вот у Маресьева тоже нет ног. А он летает. Или, помнишь, Николай Островский. Он не только лежал, но и ничего не видел. А отец твой, он тоже будет работать. Он у тебя сильный, смелый. Недаром ему на фронте ордена дали. Сделают отцу второй протез, и он научится ходить…

Коля по-хозяйски упаковал в чемоданчик кирпич, проводки, лампочку и за руку стянул Васю с кровати.

— Пойдем, Васька, покажем ребятам кирпич, объясним, что к чему. Пойдем к Зимину…

Пройдя два квартала, ребята вошли в подъезд нового дома. Лифт поднял их на пятый этаж. На двери тридцатой квартиры, где жил Зимин, была прикреплена записка. Коля нажал кнопку звонка, а Вася вслух прочитал записку: «Здесь нужна домработница. Обращаться с 1 сентября».

— Зимину няньку нанимают, — улыбнулся Коля.

На звонок никто не приходил.

В Ростове по легкой лесенке из самолета на бетонированную площадку аэродрома сошли грузный, сравнительно молодой мужчина с чемоданом в руках, полная женщина и довольно плотный мальчик лет четырнадцати в коротких штанишках. Это была возвращавшаяся с курорта семья заведующего небольшим промтоварно-продовольственным магазином на станции Лианозово под Москвой: Кузьма Кузьмич Зимин, его супруга Ольга Константиновна и их сын Олег, или Олик, как нежно называла его мать.

Зимины прошли в ресторан аэропорта и заказали обед. Обедали молча. Олег поел раньше всех, достал из кармана коробку и стал разглядывать лежавшие в ней предметы.

— Олик, ты большой мальчик, а как младенец возишься с какими-то камешками, — недовольно сказала сыну Ольга Константиновна.

— Я же говорил тебе, мама, что это задание Поликарпа Александровича, — ответил тот. — Выдавая нам табели, он сказал, чтобы мы собирали все, что нам покажется ценным и нужным для школы.

— Чудаковатый человек ваш Поликарп Александрович. До седых волос дожил, а все в игрушки играет.