Отец понял, что дочь чем-то взволнована, и нежно обнял ее.

Инна расплакалась.

— Ну, что случилось? Что с тобой?

— Папа, меня не выбрали!

— Постыдись, Инночка! Ну, не выбрали так не выбрали. — Отец нежно погладил дочь по голове. — Ты расскажи хоть, куда не выбрали?

— В совет дружины…

— Может быть, я хотел, чтобы меня выбрали в Московский Совет. А вот были выборы, и меня даже в кандидаты не выдвинули. В жизни не всегда получается так, как хочешь.

— Мне обидно, папочка…

— А что ж все-таки произошло? Как все было?

— Не важно! Так, чепуха!

Инна сказала неправду. Произошло вот что.

Инна пришла на сбор пионерской дружины. Прогуливаясь вместе с подругами по коридору, Инна слышала разговоры о том, кого нужно выбрать в совет и кого выбирать не стоит. Ее встревожило то, что она не слышала своей фамилии. Настроение ее еще больше испортилось, когда на четвертом этаже на одном из столов она увидела макет городского пионерского лагеря: «Даже макет сделали». Около макета толпились ребята, рассматривая миниатюрный флажок на мачте, клумбы, спортивную площадку.

Наконец горн позвал всех в зал. Отряд за отрядом поднимались пионеры на четвертый этаж. Младшие расселись поближе к сцене, старшие — подальше.

На сцену поднялись Варвара Леонидовна и председатель совета дружины Галя Полоцкая.

Варвара Леонидовна подняла руку. В зале стихло.

— Председатель совета дружины, сдать рапорт! — сказала она.

Галя стала сдавать рапорт.

Глядя на Варвару Леонидовну, которая, принимая рапорт, выглядела довольно смешно в положении «смирно», Поликарп Александрович размышлял о том, что все же неправильно оставлять пионерскую дружину без старшей пионерской вожатой.

«Целое лето просидеть в городе и не добиться от райкома комсомола штатной вожатой?» — думал Климов о Фомичевой. — Надо было мне хотя бы дней на пять раньше из санатория уехать. Может быть, удалось бы вместе с райкомом вожатую подобрать».

Как можно звонче Варвара Леонидовна скомандовала:

— К выносу знамени дружины имени Героя Советского Союза Александра Матросова… смирно!

В коридоре забили барабаны, и между пионерскими рядами поплыло знамя.

Потом Галя Полоцкая начала отчет о том, как работали дружина и ее совет в прошлом году.

Инну очень тревожило, что скажет Галя о городском лагере. Но, отметив его хорошую работу, Галя больше ничего не сказала. У Инны отлегло от сердца. «Это, наверно, Варвара Леонидовна сказала ей меня не критиковать. Она меня любит», — подумала Инна.

— Теперь, ребята, давайте подумаем, что нам надо сделать, чтобы дружина в этом году работала еще лучше, — предложила Варвара Леонидовна. — Выскажем свои пожелания совету, который мы сейчас выберем.

В зале стало очень тихо. Надо быть очень смелым человеком, чтобы выступить перед таким огромным собранием. И вдруг из заднего ряда потянулась чья-то рука.

— Ну, кто там? Пожалуйста, сюда!

На сцену поднялась Наташа. В углу, где расположился седьмой «А», приглушенно шумели.

— Я — Наташа Губина из седьмого «А». Новенькая, — начала Наташа и на секунду замолчала. — Может, потому, что я в школе недавно, мне заметнее. Сперва мне хочется сказать о пионерской комнате. В нашей домодедовской школе, где я училась, пионерская комната была лучше. Я думаю, что пионерская комната для того, чтобы в ней работать, мастерить. А подмести недолго. Надо, конечно, чтобы только там всегда дежурные были. Без хозяина порядка никогда не будет. Старшей вожатой совсем не обязательно все время в пионерской комнате сидеть и смотреть, чтобы никто не баловался. Дежурный член совета дружины за этим может следить. Мне не нравится, что плакаты, полочки и другие вещи в пионерской комнате сделали не сами ребята. Все в магазине куплено. Это неинтересно! Комната наша, и все в ней должно быть нашим! Сделано нашими руками.

«Эту девчонку из виду упускать нельзя, — думал Поликарп Александрович. — Хорошей помощницей мне будет».

Все нравилось учителю в Наташе: и смелость, с какой она поднялась на сцену, и простота, и прямота, и даже внешность.

Наташа между тем продолжала:

— И еще я вот о чем хочу сказать. Я сижу за партой с Мишей Птахой. Недавно его вызвали к директору, и он не вернулся. Все думают, что Птаху исключили. А за что, никто не знает. Поликарп Александрович сказал нам, — продолжала Наташа, — что на педсовете Мишу не исключали, что Птаха сам перестал ходить в школу. Я слышала, как Миша говорил: «Хочу семь классов кончить». Мы должны привести Птаху в школу.

На седьмой «А» выступление Наташи произвело большое впечатление, хотя реагировал каждый по-своему. Рем и Желтков комментировали каждую фразу Наташи. Желтков сбивался на грубые шутки. Олег не скрывал своего восторга. Евстратова, изредка поглядывая на Олега и видя его восторг, возненавидела новенькую. Тем более, что увлечение Олега заметила «ее свита», как она мысленно называла своих подруг.

В первые дни учебы Никифоров не обратил на Губину никакого внимания. Но теперь, слушая Наташу, он понял, что она за человек. «Эта не откажется от грязных кирпичей. Это не Евстратиха!» — думал он о Губиной.

За Наташей выступали другие ребята. Многие из них свои пожелания высказывали с места.

— Желающих, кажется, больше нет? — сказала, наконец, Варвара Леонидовна, обводя зал взглядом. — Кого же мы выберем в новый совет?

В зале стихло. Наконец из конца зала, где сидели шестиклассники, донесся мальчишеский голос:

— Северьянова Леонида!

Варвара Леонидовна записала фамилию кандидата и сказала:

— Северьянова, наверно, не все знают. Пусть тот, кто его выдвинул, скажет, хороший ли пионер Северьянов. Будет ли он полезен в совете дружины?

Пионер, выдвигавший Северьянова, вышел на сцену.

— Северьянова я знаю с первого класса, — начал он. — Леонид учится на пятерки, дисциплинированный, чуткий товарищ. Был у нас звеньевым, членом и председателем совета отряда.

— Как, ребята, ясно, кто такой Леня Северьянов? — спросила Варвара Леонидовна.

— Ясно, — загудели в зале.

Инна значительно обвела взглядом подруг, и одна из них, Нина Сорокина, подняла руку.

— Инну Евстратову! — крикнула она.

Инна внутренне торжествовала. Нина вышла на сцену и заученно сказала, что Инна отличница, чуткий, хороший товарищ, что всегда выполняет общественную работу.

Настроение Инны стало совсем хорошим после выступления Варвары Леонидовны, которая долго расхваливала ее и под конец властно сказала, что Инна Евстратова непременно должна быть в совете дружины.

Над головами седьмого «А» вытянулась чья-то рука. Варвара Леонидовна, уже внеся в список фамилию Инны, спросила:

— Что у тебя?

— Я хочу выступить.

На удивление всему седьмому «А», эти слова принадлежали тихоне Женьке Мухину.

Женя не торопясь поднялся на трибуну. Дождавшись, когда зал стихнет, он сказал:

— Я против того, чтобы избирать Евстратову в совет. Она много стала воображать. Это раз, — Женя на секунду умолк.

Инна больше всех на свете ненавидела сейчас этого мальчишку, осмелившегося подрывать ее авторитет.

— А два… — продолжал Женя. — Летом совет дружины поручил ей быть председателем совета городского лагеря. А она… что сделала? Она наплевала на поручение совета дружины и уехала. Разве мало у нас других хороших ребят?

Варвара Леонидовна смущенно улыбалась. Ребята были поражены: «Кто так здорово выступил? Тихоня Муха! Что с ним стряслось? Выступил, конечно, правильно».

Коля Никифоров посмотрел на Инну и почувствовал к ней жалость.

Евстратова заметила этот взгляд: «Жалеет!»

Дальнейшее Инну уже не интересовало. Не поднимая глаз, она с нетерпением ждала, когда кончится сбор. Словно во сне, Инна слышала, как кто-то выдвинул кандидатуру Губиной, как это предложение одобрил Поликарп Александрович. Потом приступили к голосованию. Число голосов, поданных за Инну, было невелико.

На скамейку кто-то набросал сырого песку. Видимо, малыши. Поликарп Александрович смахнул песок газетой и сел, положив рядом стопку тетрадок, взятых на проверку.