На следующий день я сидела в чайной «Астор Хаус». Датч не пришла. И не ответила на мою записку. Четыре дня спустя портье в «Мраморном доме» за очередную купюру сообщил, что она вернулась в Чикаго.

Внезапное появление и столь же стремительное исчезновение сестры повергло меня в шок. Я впала в какую-то странную апатию. Почти не ела. Ночами я ворочалась без сна. Я снова потеряла Датч, и на этот раз, возможно, уже навсегда. Я прокручивала в уме нашу недолгую встречу, пытаясь понять, что еще мне надо сделать или сказать, чтобы она согласилась пожить в моем доме. Ну почему я не солгала? Мадам Де Босак? Знать не знаю. Все деньги мира, все мраморные мозаики и все каминные экраны не могли заменить мне сестру. Кое-что я все-таки предприняла: от имени миссис Риардон сочинила письмо и отправила в «Мраморный дом» на имя сестры. Они наверняка переправят его в Чикаго.

Однажды утром за завтраком я, по обыкновению последних дней, вяло пила кофе, погруженная в мысли, Аннабелль с аппетитом ела, а Чарли, как всегда, уткнулся в газеты.

– Послушай, – сказал он вдруг, – почтовый инспектор Комсток пережил нападение в Сити-Холл-парке.

– Тот толстяк, – вспомнила я, – что объявил крестовый поход против торговцев непристойностями, да?

– Похоже, он. – Лицо у Чарли было озабоченное.

– Не удивлюсь, если один из этих торговцев решил отомстить.

– Нет, тут другое. Пишут о каком-то докторе Сэлдене. Он практиковал подпольные аборты, как утверждает газета.

А крестоносец Комсток явился к нему с обвинениями. Доктор оказался скор на расправу и отвесил ему оплеуху, до крови разбив Комстоку нос. – И Чарли зачитал вслух: – «Это первая кровь, пролитая мной в борьбе за правое дело, – заявил мистер Комсток. – Если необходимо, я жизнь отдам за моего благословенного Искупителя».

– Господи, да он не крестоносец, а фокстерьер Господа, – усмехнулась я.

– Папа, давай купим маленького терьера? – оживилась Аннабелль.

– Не перебивай взрослых, милая, – сказала я. – Помни о манерах.

– Конечно, купим, котеночек, – согласился папочка. – Нет, ты послушай. – И Чарли снова принялся читать вслух:

По искам мистера Комстока полиция арестовала в Нью-Йорке девять человек, промышляющих абортами, и восемь человек – в Олбани. Но к дьяволице Де Босак он пока не подобрался, и та в полной безнаказанности продолжает кромсать женщин. Мадам открыто вершит свои гнусные деяния на глазах у всего мира и свободно рекламирует себя, как утверждает мистер Комсток. Он также сказал: «Меня не раз упрекали, что я хватаю лишь мелких рыбешек, тогда как главную рыбину, эту акулу подпольного промысла, я не пытаюсь призвать к ответу. Мол, она и меня подкупила. Но знайте, вот-вот придет и ее черед».

Мы сидели за столом в тревожном молчании. Газета с угрозой Комстока была будто пуля, на которой написали мое имя.

– Кабинет закрываем, – вздохнула я.

– А так ли это необходимо? – возразил Чарли, и от удивления я даже вздрогнула. – Слушай дальше. Президент, генерал Грант[93], самолично помиловал всех эскулапов. Только докторов, остальных – нет.

– Президент?

– Да, похоже, старине Улиссу Симпсону понравилась аргументация защиты. Послушай:

Защита указала, что само по себе применение по назначению медицинских инструментов, являющихся предметом разбирательства, т. е. спринцовки и кюретки, является законным. И, пока не доказан ЗЛОЙ УМЫСЕЛ, вина считается недоказанной.

– Более того, – продолжал Чарли, – если верить написанному, на сторону медиков встал не только президент, но и конгрессмен, мистер Тримейн, и даже священник. Вот так. И поэтому, в свете того, что сделал президент Грант, новые законы останутся на бумаге.

– Чарли, ты должен знать. Если меня снова решат отправить в тюрьму, я убью себя.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – улыбнулся Чарли. – Ты же знаешь, я боюсь крови. – Но тут же стал серьезным: – Будь осторожна, хорошо? Моррилл говорит, что кое-какие медикаменты следует спрятать, в винный погреб или еще подальше. Я не позволю этому крысолову или полиции снова забрать тебя. Если они опять затеят возню, то теперь-то мы уж точно знаем нужных людей. Мы живем сейчас на Пятой авеню. И попомни мои слова: мы всю жизнь проживем здесь, и наши внуки еще будут носиться по саду, пытаясь поймать старичка Усатика.

Он опустил воображаемую мышь мне за шиворот, и я невольно вскрикнула. Поверила я Чарли с готовностью. Безусловно, я боялась, но не в моей натуре было отступать. Да и ситуация пока была весьма далека от угрожающей. Комсток еще не явился за мной. После моего освобождения из Томбс прошло три года, и за все это время полицейские ни разу не напомнили о себе. Через пару дней мы подзабыли о почтовом инспекторе, а новых статей на эту тему не появлялось. Я даже начала думать, что пресса оставила меня наконец в покое, не зря же я пользовала самых влиятельных и богатых дам с Пятой авеню. Кто такой перед ними этот Комсток? Всего лишь ханжа. Я ограждена от его нападок списком пациенток и их стремлением оставить тайны тайнами. Уверена, Комсток это понимает. Вопреки всем своим воинственным высказываниям, сей крестоносец, похоже, не рвался объявлять войну практикующим медикам. В те годы его и в самом деле куда больше привлекала борьба с непристойностями – он охотился на торговцев гадкими открытками и грязными книгами.

И занимался он этим с исключительной энергией. Именно Комсток первым взял на карандаш Викторию Вудхалл и ее сестру Теннесси Клафллин[94], которые написали в своем «Еженедельнике» о похождениях его высокопреподобия Генри Уорда Бичера[95] с замужней женщиной. Комсток счел их репортажи непристойными (не сами похождения, нет, а только то, что о них написали) и арестовал несчастных сестер. Залог установили астрономический, в восемьдесят тысяч, так что бедным женщинам пришлось провести долгие недели в тюрьме на Ладлоу-стрит, а затем суд обязал их выплатить штраф в двадцать тысяч, что привело сестер к банкротству. Комсток разорил их и оставил без средств к существованию.

Среди его жертв числится и некто Джордж Трейн[96], поводом для его травли стала публикация отрывков из БИБЛИИ: истории Осии, которому Иегова велел жениться на блуднице; истории о супружеских изменах царя Давида и истории Амнона, силой взявшего собственную сестру. Мистера Трейна обвинили в публикации непристойностей и отправили в Томбс, его репутация, здоровье и финансы оказались безвозвратно подорваны, и все за публикацию библейских стихов.

Если Библия непристойна, то в опасности мы все. Нет, я не стала утешаться подобной мыслью. Я действовала. Другого выхода не было.

Колокольчик на крыльце кабинета звонил день и ночь. Жизнь моя не протекала в праздности, напротив, работы у акушерки было предостаточно. Да и семейных забот хватало. Моя дочь росла, превращалась в юную леди. На мне были дом, сад, лошади, поглупевшая с годами Грета с ее истериками. Я следила, как дочь учится, водила ее на уроки танцев, по субботам устраивала салоны, и Аннабелль для сливок нью-йоркского общества исполняла на «стейнвее» трогательные музыкальные этюды и пьесы. И пока я вертелась как белка в колесе – дома и в медицинском кабинете, мистер Комсток тоже не бездействовал, он все давил и давил виноград, свои «гроздья гнева».

Так почему я не вспоминала о нем? Почему не предприняла никаких мер? А все потому, что Враг мой оказался куда хитрее, чем предполагали мы с Чарли. Он действовал исподтишка, тайно. Он брал коварством, а не напором. К своим жертвам подбирался незаметно – под прикрытием чужих имен, фальшивых документов, поддельных адресов. И только подобравшись вплотную, нападал. О, какими только именами он не подписывался. Анна Рэй из Вашингтона, Элла Бендер из Сквон-Виллидж, миссис Сэмлер из Чикаго. Нет, не был он никаким крестоносцем, он был змеей, бесшумно подползающей к жертве. Интересно, сочиняя свои подметные письма от имени женщин, он переодевался в женское платье? Хлопал ли ресницами и надувал губки, когда писал льстивое и умоляющее послание – например, несчастному доктору Э. Б. Футу? Этот был уважаемый врач, публицист, достойный христианин. Под маской миссис Сэмлер Комсток написал доктору Футу несколько писем, заманивая того в ловушку.