Всю ночь дети плакали и звали мам. Среди нас были и совсем младенцы, которых кормили из бутылочки; малыши чуть постарше, недавно научившиеся ползать со скоростью многоножки, активно практиковались в обретенном умении. Еще имелись два брата, ужасных сквернослова, так и сыпавших ругательствами. Мистер и миссис Дикс просто измаялись, гоняясь за малышами и временами впадая в отчаяние, но брань мальчишек привела их в настоящую ярость.

– Вы сосуды богохульства! – разорялся мистер Дикс. – Таких мерзких слов даже от фермеров не услышишь.

Я задумалась. А если фермеры нас не примут, что тогда? Будем бродить по прерии, пока муравьи не съедят нас заживо? Чтобы нас миновала чаша сия, мистер Дикс каждый божий день вбивал нам в головы правильные слова: да, мэм, нет, мэм, пожалуйста, мэм, спасибо, мэм.

– Так хоть на дикарей не будете походить, – повторял он.

– Мы скоро приедем? – приставала Датч. – Куда мы едем, Экси?

– В Иллинойс, – отвечала я. Мне название штата казалось исполненным угрозы, но сестре я об этом говорить не стала. – В Иллинойсе все дамы ходят в шубках и шляпах с перьями. И у каждой собачка – пудель с кисточкой на хвосте, а у всех лошадей в гривах ленты.

– Правда? – Глаза Датч были устремлены в бегущий навстречу пейзаж, словно она пыталась заглянуть за горизонт, лицо сделалось глуповато-мечтательным.

– В Иллинойсе ты будешь спать на пуховой перине, мягкой, как вот эта ресничка у тебя на щеке. Мама говорит, это поцелуй феи.

– А мама приедет в Иллинойс? – спросила Датч.

– Нет, не приедет.

Датч расплакалась. Может, и я бы к ней присоединилась, но Джо вдруг издал гадкий звук, и его вырвало. Весь съеденный обед плюхнулся нам на ноги. Воздух наполнился вонью. Приютские зажали носы и постарались отойти подальше. Убирать пришлось мне.

– Датч, глупая девчонка, хватай тряпку и помогай.

– Я хочу к маме! – И Датч откинулась на подушку сиденья. Рядом с ней хныкал Джо.

Беда мне с ними. От сестры толку никакого, а брату дурно. Хотя наверняка через минуту он будет прыгать и резвиться как ни в чем не бывало. С Джо обычно никаких хлопот. Расстроится, поплачет – и снова весел. Вот и сейчас так произошло. Правда, одежки брата пришлось вывесить за окно проветриться. Поезд все летел и летел вперед – неся нас, наши страхи и надежды.

Мы ехали несколько дней, грязные и уставшие, миновал мой день рождения, и следующий день тоже миновал. Мистер и миссис Дикс старались как-то скоротать нам время – беспрерывно читали Библию. Утром, днем и вечером мы распевали «Вот и отдых для усталых». Мистер Дикс ходил по вагону и рассказывал о Боге.

Я молилась, чтобы он наконец замолчал. Мы с Датч втихаря передразнивали его: верхние крысиные зубы нависают над нижней губой, нос подергивается, изо рта несется противный писк. Чарли Бульдог заметил мои гримасы, засмеялся и тоже принялся кривляться – выставил вперед челюсть и наморщил нос, будто у него усы над губой. Я показала ему язык. Он ухмыльнулся и продемонстрировал мне средний палец, а я приложила большой палец к носу и повертела растопыренной ладонью. Увлеченный проповедью мистер Дикс ничего не заметил.

– Счастливые вы дети, Господь улыбнулся вам, – вещал он. – Вы обменяете смрад города на свежий ветерок лесов и полей.

Наш хор, хоть и не такой чистый, все же привлекал внимание. Послушать, как поют «невинные души», приходили пассажиры из других вагонов. У них от нашего пения слезы на глаза наворачивались. По правде говоря, от пения и у меня на душе кошки скребли, терзали вопросы. Что с нами будет? Нас разлучат, продадут поодиночке и мы навсегда расстанемся? Нас будут бить хлыстом, кормить как собак? Мысли эти обволакивали меня подобно пару, что вырывается из решетки на нью-йоркской мостовой. Оседали на коже, проникали внутрь, добирались до самых костей. Как же я хотела к маме!

Как-то теплым майским утром мы проснулись от того, что поезд замедлил ход. Заскрежетал металл, послышалось шипение пара, прозвенел колокол. Вагон дернулся и остановился. Через плечо сестры я протянула руку. Голова брата легла мне в ладонь влажным шаром.

– Иллинойс, Иллинойс! – И кондуктор прокричал название города.

Полусонная, название я не расслышала.

– Иллинойс!

– Дети! Дети! – засуетилась миссис Дикс. – Приведите себя в порядок.

Ей и самой не помешало бы. Букли спаниеля давно исчезли, волосы теперь были стянуты в пучок на затылке. Ни дать ни взять кособокая картофелина.

– Быстро, быстро, мы выходим.

– Ой, Экси, – зевнула Датч, – гляди-ка, Иллинойс.

Мы выглянули в окно и не увидели ничего, кроме паровозного депо посреди пустоты. Никаких запоминающихся строений, только жалкий деревянный сарай с дверью, окном и трубой, из которой не шел дым. Это была станция, мимо нее проходил грязный проселок – главная улица в городе, именуемом Рокфорд, Каменный Брод. Камней там, правда, не сказать чтобы много было, лишь высоченная трава. Вот и все, что мы разглядели из окна, осталось только убедиться окончательно, что мы ехали в темную даль ради таких вот пейзажей.

Выбираясь из вагона, я обратила внимание, что все мы словно покрыты пылью и ржавчиной, ну старичье старичьем. Я опустила Джо на землю, и он стремглав кинулся к траве. Его толстенькие ножки мелькали из-под штанин.

– Джо! – позвала я. – Вернись!

Он подпрыгнул и завертелся на месте, не зная, стоит ли расстраиваться по поводу будущего, дурашливый и свободный, точно щенок. Чарли подхватил его на руки и принялся подбрасывать, а наш Джо заливался смехом.

– Получи своего братца, – подошел ко мне Чарли. Он и прочие старшие мальчики собирались отправиться на поиски сливовых деревьев и, самое главное, коров. – Спорим на деньги, я смогу подоить корову, – хорохорился Чарли, мыча и шевеля пальцами. Прозвучали слова вымя и соски. Миссис Дикс заткнула пальцами уши.

– Прекратить немедля! – Мистер Дикс двумя руками теснее прижал пальцы жены.

Мальчики и не подумали прекратить, а Чарли, увидев, что я смеюсь, подмигнул мне. Я залилась краской.

Мистер Дикс позвонил в свой колокольчик:

– Дети! Дети! Построились!

Мы взяли малышей на руки и направились к белому шпилю вроде копья, что виднелся неподалеку. Наверное, жалкое зрелище мы собой представляли – со своими картонными чемоданами и башмаками без шнурков! На лицах у нас было прямо-таки написано, что никому из нас неведомо, где мы сейчас. Впереди показалась россыпь низеньких неказистых домиков. Миссис Дикс сказала, что это город. Совсем непохоже. На крыльце одного из домиков, по виду – лавки, висело объявление:

Прибытие СИРОТ из Нью-Йорка

в среду, 31 мая.

Первая Конгрегационалистская Церковь

подыскивает дома для

ДЕТЕЙ, которые одиноки

в этом ЗЛОМ мире.

Желающие взять ребенка

ОБРАЩАЙТЕСЬ в Отборочную Комиссию.

Мы уже были какими-то детьми порока. У церкви собралась толпа, люди смотрели на нас во все глаза. Мы поднялись по церковным ступеням под вздохи и перешептывания.

– Сиротки из Нью-Йорка. Ну надо же!

– Бедные крошки! – И сказавшая это женщина затрясла головой, словно отгоняя ужасное видение.

Джо спрятал лицо, уткнувшись в меня, а Датч вцепилась в мой подол.

– Вот так показались, – усмехнулся Чарли и помахал деревенским рукой.

Стулья в церкви были расставлены полукругом. Здесь-то нас и будут продавать, вне всякого сомнения. Правда, для начала нам подали ячменный кофе и бисквиты. А еще у них было припасено для нас сливовое желе и бутерброды с ветчиной – чтоб мы осоловели и потеряли бдительность. Какие-то женщины с сюсюканьем хватали самых маленьких. Ну нет, я с Джо не расстанусь.