Не знаю, в каких организационных единицах считают в оригинале, но если они берут латинский язык для пафоса, пусть изволят брать и культуру (меры/обычаи) у римлян.
Часть 5. Der verhassteste Tag (Самый ненавистный день)
Флешбэк 2. Сонмус. Birthday
Утро было сырым и хмурым, как и всегда в этот сезон. Каждый раз из года в год, без шанса на чудо. Как раз на день рождения Ноктиса. Человека, что родился в глухую звездную ночь, когда шел мелкий упорный дождь. Это вам не солнце и пляжи Тенебраи.
В комнате было необыкновенно тихо, и рассеянный свет слабо очерчивал контуры, выделяя краски предметов. Здесь всегда пахло металлом, что чуть нагревается от тепла рук, правда, до тех пор, пока какая-нибудь горничная не вздумает открыть окно, чтобы сырость улицы не принесла в замок свежести.
Неудивительно: частично комната походила на арсенал, где были собраны всевозможные виды и модели ножей, мечей и винтовок. Они блестели, будучи отполированными: заметно, что их часто берут в руки, ухаживают, следят за состоянием. У кого-то, подобное хобби распространяется на домашних животных или растения, но те, кто однажды понял, насколько важна хорошая винтовка или заточенный нож, всегда остаются благодарны этим «товарищам». У солдата есть негласное правило: "Возлюби оружие свое. Оно тебе и мать, и отец, и любимая девушка, особенно когда свищут пули, а взрывы над ухом гулко бахают, потому что ты ничего не соображаешь от контузии".
Сама коллекция была размещена на разных держателях, полках и нишах, согласно размеру и собственной опасности, строго в вертикальном положении. Древние всегда брали мечи почтительно, на расстоянии от груди, двумя руками. Несколько секунд требовалось на то, чтобы «поговорить» с оружием, ощутить его тяжесть, определить баланс, а потом осторожно взять рукоятку, чувствуя, как клинок помещается в руке. Если меч тебя принял, никаких сложностей не возникало. Обычно не привередливо оружие в отношении настоящих мастеров, что и оценить его умеют, и нехитрый ритуал провести, не похваляясь собственной ученостью и силой. А дурак никогда не сможет сладить даже с простым ножом.
Впрочем, после первого впечатления, что неизбежно возникает при ровном строе антресолей и опор, занимающих несколько углубленных отделений огромной комнаты, служа основной декорацией и ясной характеристикой хозяина, стоит обратиться ко всему остальному. Например, покои наследника Селума были на редкость темными, что и подобает человеку ночи. Темно-синие панели с серебристым напылением, металлическими каркасами-стенами, перегородками между разными сегментами комнаты, отделяющими спальню от гардеробной, библиотеку от зоны отдыха. Под ногами было пушистое ковровое покрытие в тон, которое сменяла мозаичная плитка ближе к балкону и ванной. Точечные светильники выхватывали из полумрака какую-нибудь причудливую картину, стеллаж с книгами, небольшую софу черной кожи, вращающиеся сферы на стеклянной полке, зеркало, или огромную кровать из темного дерева. Мягкие блики настенных и напольных ламп создавали атмосферу уюта, конкурируя с мертвым светом над арсеналом. Особое внимание стоит уделить паре стульев с резными спинками и ножками – массивные, такого же темного дерева, чуть потрескавшиеся, древние. К ним прилагалось солидное кресло той же работы, в котором можно было застать хозяина, обычно - за книгой. Иногда - дремавшего.
Напротив кровати располагалось окно с пуленепробиваемым стеклопакетом. Оно было художественной работы: матовым, как бы разделенным на решетки сегментом, откуда свет стремился в комнату, дабы принять форму правильной клетки. Сам проем был чем-то похож на бойницу замка, только намного шире. Подобные изыски современности вкупе с древностью можно было списать на эксцентричность хозяина, который всячески стремился оградиться от непрошеных тенденций моды, правил приличия и даже первой необходимости. Король долго выговаривал Ноктису за одно только окно, пытаясь загнать наследника в четыре угла без окон вообще, потому что так безопаснее. Селум молчал, чувствуя, что злится. Как будто бы он не способен уничтожать отряды и разносить бронетехнику. Как будто бы он не сумеет защитить себя, а заодно и других.
Балкон был тоже источником опасности и лишней щелью для врагов, которые не помедлят воспользоваться им. Вид оттуда был воистину впечатляющий, только немного однообразный. Огни бесконечных небоскребов, головокружительная высота, скульптуры, лепнина прошлого века и, наконец, луна, которая обожала показывать свой желтый глаз, заглядывая прямиком в комнату Ноктиса.
У наследника было много странностей и много древностей. Чего только стоили многолетние книги с инкрустированными переплетами и пластинки. Тонкие, виниловые хранители полумертвой информации, чаще всего, музыки. От двух до десяти штук, шипящих, плюющихся, как масло на сковородке, но являющихся настоящим раритетом. Иногда отец принца заставал того в полном бездействии: играло нечто певучее, кажется, скрипка, чуть шелестело фортепиано, а сам Ноктис сидел в кресле, закинув одну ногу на другую, и читал что-то совсем неудобоваримое. Король всегда сердился, называя книги мертвым прошлым, которое заслуживает забвения. Он осуждал любовь сына к каким-то стихам, поэмам и драмам древности, которой, казалось, никогда не было; говорил, что это дело копающихся в пыли ученых, развлекающих народ глупостью старины. Наследнику не прилично заниматься чем-то подобным.
Люциус молчал, недобро сверкая глазами. Он безукоризненно выполнял свою «работу» приставленной к короне особы, полководца и правильного сына, так что имел право на неприкосновенность личной жизни. Селум-старший пробовал давить на него, думая очистить комнату, но Ноктис отрывисто замечал, что откажется от всего, если ему запретят заниматься собственными делами, хранить свои тайны и увлечения.
Прошел год с момента его совершеннолетия. Описать празднества того времени – взять на себя слишком неподъемную задачу, потому что это было немыслимо и грандиозно. Сам же принц совершенно не стремился вспоминать этот день, поскольку церемонии, «этапы», парады и прочие "развлечения" настолько его утомили, что он едва нашел в себе силы пережить эту муку и скуку. Принц надеялся, что год пройдет не так скоро. Однако, время неумолимо.
Юноша всегда остро чувствовал момент пробуждения. Оно начиналось с того мертвого света у кромки небес. Ноктис видел его сквозь веки. Поэтому у Селума никогда не возникало желания провести в постели больше времени, предаваясь безделью и полудреме. С тихим бурчанием, как это делает человек с утра, не способный еще говорить, но мысленно проклинающий новый день, Ноктис повернулся на бок, открыл глаза и чуть приподнялся с кровати, чтобы тут же упасть обратно, в мнимой попытке разбить себе голову. Подушек было несколько штук, хотя сам принц предпочитал одну. Но, то ли ночью, то ли перед самым сном, ему их кто-то подкладывал, а кто – выяснить за всю жизнь так и не удалось.
