В своем стремлении изобразить подлинную сущность государственной деятельности автор «Панчатантры» не скован никакими обязательными канонами морали. Его внимание сосредоточено не столько на нравственном законе (dharma), сколько на непосредственной выгоде, приобретении, пользе (artha). Поэтому и последствия хороших поступков, и плоды недобрых дел расцениваются им прежде всего с практической точки зрения. Достоинства настоящей дружбы проявляются прежде всего тогда, когда друзья выручают друг друга из беды.
В первой книге «Панчатантры» доверчивость льва и быка, поверивших клевете шакала, приводит их к несчастью.
Изображение реальных жизненных отношений сочетается в «Панчатантре» с язвительным разоблачением показной нравственности, прикрывающей громкими словами преступления и пороки. В третьей книге мы видим хищника, который возвышенными речами, начиненными нравственными заповедями, обманывает свои жертвы и затем убивает их. Как показная нравственность противопоставляется действительным правилам житейской мудрости, так и ложная ученость развенчивается благодаря столкновению ее со здравым смыслом. В пятой книге «Панчатантры» познания осла в области теории музыки не спасают его от наказания. Всего ярче противоречие между бессмысленными научными знаниями и практическим пониманием жизни обнаруживается в басне о воскрешении льва — в пятой книге. Научные познания, благодаря которым можно оживить мертвого льва, оказываются бессильными, когда хищник воскресает. Здравый смысл того, кто предвидел последствия злоупотребления наукой, торжествует над ученостью, применение которой было ненужным и опасным.
Вместо проповедей и научных сведений, непригодных в житейской практике, автор «Панчатантры» развертывает перед читателем картины повседневной жизни во всей ее сложности и противоречивости. Рядом с иносказаниями и баснями мы встречаем в «Панчатантре» искусные реалистические новеллы, изображающие действительность с непревзойденным мастерством. Индолог XX в. Ф. Эджертон был прав, когда указывал на то, что не все рассказы «Панчатантры» (даже в ее первоначальной редакции) преследовали непосредственную политическую цель[505]. Но каждый из этих рассказов был необходимой составной частью того изображения человеческого общества, которое вся книга в целом должна была дать читателю.
Перед нами проходят люди различных каст и профессий, сцены семейной жизни и картины политической деятельности. Мы посещаем то келью отшельника, то царский дворец, то дом ремесленника, то хижину земледельца. Острый взгляд автора «Панчатантры» обнаруживает жадность монахов, глупость и коварство правителей, суеверие брахманов. Беспощадность реалистического разоблачения действительности, ее лаконическое и язвительное изображение сразу же напоминает читателю итальянские новеллы Возрождения. Эта аналогия является не случайной, потому что «Панчатантра» была родоначальником ряда произведений восточной литературы, послуживших прообразом для «Декамерона».
С присущим ему реализмом автор «Панчатантры» передает причины, которыми вызываются поступки действующих лиц книги. Во многих рассказах главной темой является погоня за деньгами, собственностью, от которой зависит жизненный успех. Почти целиком этой теме посвящены стихи и рассказы пятой книги «Панчатантры». С обычной сдержанной иронией автор рассказывает о монахах, чья алчность позволила цирюльнику обманом завести их к себе, о цирюльнике, убивающем монахов в надежде превратить их в золото, о кладоискателях, один из которых из-за своей жадности оказывается обреченным на долгие мучения. Еще отчетливее тщетность погони за деньгами обрисовывается в рассказе о ткаче во второй книге «Панчатантры». Осуждая жажду наживы, автор «Панчатантры» показывает, что житейская польза, приобретение (artha) достигается не стяжательством и корыстолюбием, а разумным поведением, избавляющим человека от всех невзгод.
Действующие лица «Панчатантры» наделены характерными чертами, связывающими их с определенной страной и временем. Наличие в книге элементов фантастики не противоречит этому общему впечатлению, а лишь усиливает его. Поверия о волшебствах и демонах были настолько распространены в Индии, что книга, передающая все стороны индийской жизни, не могла не включать в себя и отражения этих поверий.
В «Панчатантре» предания и мифы входят в реалистическое повествование как его необходимое звено. Столкновение действительности и суеверия в некоторых рассказах служит основой для построения сюжета. Одна новелла пятой книги начинается с рассказа о волшебстве (превращение монаха в золото), после чего следует реалистическое повествование. Цирюльник узнает о том, что монах, если его ударить по голове, может превратиться в золото, и приглашает к себе множество монахов. Но настоящие монахи не превращаются в золото, а умирают. Обратный случай построения сюжета находим в третьей книге. Трем мошенникам удается убедить брахмана в том, что он несет на спине демона, и тем самым заставить его расстаться со своей ношей.
Черты реальности присущи и басням «Панчатантры», где действующими лицами являются животные. В изображении отношений между персонажами, выступающими в качестве животных, отражены тонкие наблюдения над жизнью человеческого общества. Рассказы первой книги о дворе льва служат едва скрытым иносказательным описанием двора индийского правителя первого тысячелетия н. э. В других баснях описание человеческой жизни переплетается с рассказами о животных, которые благодаря этому приобретают особенно реальный характер. Такова басня о вши или повествование о мыши, досаждавшей отшельнику. Иногда с этой целью сообщается лишь какая-нибудь одна подробность, прикрепляющая басню к индийской почве и придающая ей черты того наивного реализма, которым наполнена вся «Панчатантра». Так, только в индийской басне змея может бояться выползти из норы, чтобы не попасть в руки к заклинателю змей.
Смешение людей и животных, преданий и бытовых рассказов, повествований о волшебниках и политических наставлений создает неподражаемую прелесть «Панчатантры». Этой пестроте содержания книги как нельзя лучше отвечает ее сложная и свободная композиция с чередованием основного повествования и вставных эпизодов, диалогов и монологов действующих лиц и авторского текста, стихотворных рассуждений и прозаических периодов. Как показывает самое название «Панчатантра», сборник состоит из пяти (санскритское panca «пять», родственное русскому «пять») назидательных книг (tantra, см. выше о значении этого слова). Между собой эти пять книг связаны только единым замыслом политического наставления правителям, которое состоит из нескольких главных разделов.
Каждая книга «Панчатантры» состоит из большого числа эпизодов, нанизанных на нить основного повествования. Стержневой рассказ в первых трех книгах выступает вполне отчетливо: в первой книге — история льва и быка, во второй — судьба четырех друзей, в третьей — борьба ворон и сов. В четвертой книге действие основного рассказа быстро иссякает после того, как обезьяне удается обмануть дельфина и вернуться к себе на дерево. Фоном для нанизывания дальнейших эпизодов в четвертой книге является беседа обезьяны и дельфина. Так же построена и пятая книга «Панчатантры», отличающаяся этим от первых трех и сближающаяся с четвертой. В начале пятой книги отдельные рассказы связываются друг с другом без единой обрамляющей истории. Вторая половина этой книги обрамляется разговором кладоискателей, рассказывающих друг другу целую серию эпизодов.
Во всех пяти книгах «Панчатантры» строго проводится один и тот же композиционный прием включения отдельных рассказов в общее повествование. Каждому рассказу предшествует небольшое стихотворение, в котором обычно содержится краткое назидание и намек на последующий рассказ. Этот намек вызывает вопрос у одного из действующих лиц, а другой персонаж, отвечая на вопрос, рассказывает очередной эпизод. После рассказа снова повторяется стихотворение, содержащее намек на этот рассказ. Поскольку одно и то же стихотворение предшествует рассказу и завершает его, оно носит в древнеиндийской поэтике название «охватывающего» (kathasamgraha). Чередование стихов и прозы в «Панчатантре» связано и со сложным композиционным построением всего произведения, и с сочетанием прямых назиданий и иносказаний. Стихотворения, в которых формулируются правила житейской мудрости, служат вместе с тем поводом для введения в ткань повествования новых и новых вставных эпизодов, иллюстрирующих эти правила. Стихотворные фрагменты как бы прикрепляют вставные новеллы к основной нити повествования.
