Она присела рядом, слушая звон, стоны ветра и грохот океанского прилива, которые издавали руны. Она заснула. Когда проснулась, Жеана не было и наступила ночь.

Элис не ощутила тревоги, однако последовала за Жеаном; она отчетливо видела его следы в лунном свете, посеребрившем лес. Она не разбиралась в следах, просто магия, живущая внутри нее, указывала путь, точнее, делала все другие пути невозможными и немыслимыми – так хозяйка, которая каждое утро на протяжении тридцати лет выходит из дома и поворачивает к курятнику направо, просто не может повернуть налево.

Жеана она нашла среди мертвецов, гниющих человеческих останков. Элис догадалась, что он пришел на запах, она знала, что волки находят мертвые тела невыразимо притягательными.

Исповедник сидел на земле, его слепые глаза безумно вращались, как будто высматривая неуловимую искру света. На коленях лежала голова одного из разбойников.

– Не ешь это, Жеан. Пусть Волк внутри тебя умрет от голода.

Жеан бормотал что-то себе под нос на латыни, то и дело крестя голову мертвого разбойника.

Элис узнала слова псалма и мысленно перевела их с латыни, как всегда делала в церкви, с самого детства: «Объяли меня болезни смертные, муки адские постигли меня; я встретил тесноту и скорбь. Тогда призвал я имя Господне: Господи! избавь душу мою»[29].

Исповедник разрыдался, прижимая к себе голову покойника, словно голову возлюбленной, словно ее голову.

– Жеан, отступись от этого.

– Ты чародейка. Ты меня околдовала!

В его голосе звучала не столько ненависть, сколько тоска.

– Я не околдовывала тебя. Любимый, между нами всегда было так. Мы, цветки из плоти, здесь для того, чтобы расцвести и умереть. Но наша смерть, как и смерть цветов, – она кажущаяся. Мы снова будем цвести, и так будет вечно. Я видела это – руны мне показали.

– Нет никакой будущей жизни, одно лишь воскрешение во плоти через Христа, – возразил Жеан. Он упал на бок и закашлялся. – Я не стану этим… пожирателем трупов.

– Тебе и не нужно. Болезнь пройдет. Вернись, будь моим любимым.

– Она не пройдет. Либо камень, либо чудовище. Я либо ослабну, либо начну пожирать людей.

Элис заглянула внутрь себя. Кто она на самом деле? Сможет ли она вспомнить? Она сохранила воспоминания о девочке, которая испытала бы отвращение при виде того, что она видела сейчас, однако воспоминание походило на дым костра в холмах: далекий, слабый, который вот-вот исчезнет. А в следующий миг она ясно увидела себя. Она – та, кто стоит сейчас рядом с ним. Он сделал ее такой, какой она стала, подобно тому как морские волны придают очертания берегу.

– Господь не позволит тебе так страдать. На востоке живет один князь, он провидец. Давай пойдем к нему.

– Я не стану якшаться с идолопоклонником. – Религиозность вернулась к Жеану, судя по всему, принеся обратно и телесную немощь.

– Магия камня спасла тебя от Волка. Почему бы магии не спасти тебя еще раз?

– Господь сделал меня слабым, послал все эти испытания, чтобы наказать меня. Я не стану носить языческий камень, но Волк умрет от голода, побежденный моей волей.

Лицо Жеана было в поту, руки и голос дрожали.

– И все же ты здесь, среди трупов.

Элис искала руны, способные ей помочь, исцелить его, снова сделать его здоровым. Однако в его присутствии руны как будто дрожали и съеживались и внутри себя она слышала только отчаянное шипение и треск костра. Элис отвернулась от него, пошла по залитому лунным светом лесу, где деревья искрились белым инеем, словно в предчувствии зимы. Она хотела помочь ему, хотела его утешить, однако знала, что Жеан сам найдет свой единственный верный путь или же путь Господа.

Когда она вернулась, Жеан по-прежнему стоял на коленях среди мертвых тел, бормоча псалмы и истекая слюной. На губах у него виднелась кровь, а мертвецы, лежавшие перед ним, были разодраны и истерзаны.

– Я не могу приказывать ему. Я человек, а не ангел. Я не могу приказывать ему. Это моя любовь к тебе сделала меня слабым.

– Я могу стать твоей силой.

– Наша любовь была грехом, потому что я нарушил свои обеты. Господь отвернул от меня свой лик.

– Как же Он может ненавидеть тебя за любовь?

На глазах Жеана стояли слезы.

– Я не знаю, но Он знает.

Однако Элис по-прежнему ощущала, как крепка его воля, сколько силы в его душе.

– Что ты будешь делать?

– Выбор для меня стоит между немощью или мерзостью, греховным и запретным обращением к волшбе или гибелью от нее. Так или иначе, я обречен на адские муки. Выбор для моего смертного тела стоит между физической болью или болью мира. Подражая Христу, я выбираю боль для себя. Я стану тем, кто я есть. Вешай на меня камень.

Элис надела ему на шею амулет. И как только она сделала это, руны вернулись к ней, сверкая, звеня, распевая.

– Ты можешь снять его, если станешь слишком слаб.

– Я не стану его снимать. – Жеан с трудом сглотнул и стиснул зубы.

– Тогда что же с нами будет?

– Нам нельзя этого. Нам нельзя. – Слезы стояли у него в глазах, он хватал воздух ртом, словно человек, умирающий от чахотки.

– Кем бы ты ни стал, я буду рядом с тобой, – сказала она. – Я отведу тебя к Олегу. Он снова сделает нас обоих цельными, свободными от магии, которая связала нас своими узами.

Элис мысленно поискала лошадиную руну, и перед глазами залоснилась золотистая шкура, а деревья превратились из серебряных в живую медь.

– Для этого нам потребуется животное, – сказала она.

Почти сразу стало ясно, что по суше Леший, Офети и Хугин далеко не уйдут. Дорога на восток так и кишела воинами из враждующих армий – франки и норманны вели ожесточенную борьбу. Стоит лишь отойти подальше от моря, и кто-нибудь с той или другой стороны непременно захочет их убить из-за сокровищ.

Шел дождь, маленький отряд шагал к побережью под свинцовыми небесами, Офети и Хугин с трудом вытаскивали ноги из грязи, Леший ехал на муле. Их лошади пропали бесследно. Когда тучи разошлись, земля посвежела, а в воздухе ощущался запах дыма. Этот запах нравился Хугину. У себя, высоко в горах, он часто улавливал запах костров из долин и пытался представить, как это – спокойно жить в доме, у теплого очага.

Ворон знал, что после гибели Зигфрида порядочная часть его войска, осаждавшего Париж, решила пойти дальше и попытать счастья в землях Арнульфа, короля восточных франков; вот туда-то и направлялись они сами в надежде раздобыть лодку. Там наверняка найдется либо франкское судно, которое можно купить или украсть, или они повстречают викингов, готовых взять пассажиров.

Ворон уходил из леса в отчаянии, все его инстинкты твердили, что Элис была где-то здесь. Но когда все следы пребывания ее или Волка в лесу стерлись, он сдался и решил отправиться к Олегу, рассудив, что она, возможно, по-прежнему стремится попасть к князю. Но вдруг ее там не окажется? Если интуиция его не подводит, она должна быть там. Сможет ли он убить Олега? Вероятно, если бог еще не осознал, кто он. Но стоит ли это делать? Может быть, лучше защитить Олега от Волка? Ворон подозревал, что бог знает, как приблизить избранную им смерть. В таком случае какой у него выбор? Найти Элис и защитить ее от Волка, от бога и от других опасностей, поджидающих ее на пути. Сломить волю судьбы.

Офети шел за ним, с радостью предоставив Хугину право выбирать дорогу. Леший же был просто рад, что они убрались из леса. Искать там было глупейшей ошибкой, считал он. И что бы ни ждало его в Ладоге, он будет счастлив снова оказаться дома, подальше от холодного осеннего леса.

Через пару недель пути они забрались на вершину небольшого холма и увидели впереди широкую заболоченную равнину и город, стоящий на излучине реки. Постройки в городе горели, в недвижном воздухе над ним висело полотнище дыма. Даже издалека Хугин понял, что здесь разыгралось чудовищное побоище.