Кровь. Жеан упал на плиты пола. Он знал, что это за запах, однако гнал от себя саму мысль об этом. Кровь, вкус которой он ощущал на лесной поляне, кровь, которую он слизывал со снега. Стены церкви завертелись вокруг него. Он ощущал, как сжимается горло, как холодеет кожа, покрываясь ледяным потом. Его тело просто распирало от желания действовать.

Молитвы и обрывки песнопений, церковные догматы как будто разлетелись на множество осколков, проносясь в голове, силясь вновь обрести цельность и смысл, пытаясь сделать его тем, кем он был. «Тому, кто изрыгнет из себя облатку, потому что желудок его переполнен пищей, и бросит ее в огонь, положена двадцатидневная епитимья… Бог от Бога, свет от света, истинный Бог от истинного Бога, сотворенный, а не рожденный… Этих мелких тварей, будь они обнаружены в муке, надлежит выкидывать со всем, что находится вокруг них… Мы ожидаем воскрешения мертвых, и тогда жизнь мира станет… Он не осквернил себя едой с королевского стола, и вином, которое пил… Если пожрет ее собака, стодневная…»

Гнев в нем был готов прожечь кожу насквозь. Горло горело от жажды, которую требовалось немедленно утолить.

– Да ты болен, странник, – сказал Ворон. Он огляделся по сторонам. – Ты в доме своего бога, однако здесь он тебя не ждет. Друг мой… да-да, друг, он ждет в темноте, где ждет всегда. Вот, утоли свою жажду.

Он протянул исповеднику чашу. Вода в ней пахла как-то знакомо, но мысли Жеана разбредались, он был не в силах понять, что означает этот запах. Он осушил чашу.

Жажда не утихла. Он хотел лишь одного. Крови. Он поглядел на Ворона и понял, что надо делать. Он поднялся. В руке он сжимал меч. Ворон встал. Жеан попытался поднять руку, чтобы поразить его, однако меч не шелохнулся. Его рука не подчинялась приказам разума.

– Это место хочет смерти, – проговорил Ворон, – и, кажется, оно хочет твоей смерти.

Он толкнул Жеана в грудь, и монах упал. Он лежал на полу, запах крови заполнял разум. Он закашлялся. Поднес руки ко рту. У него на губах была черная пена. Вода в чаше была отравлена. Он узнал бы запах, если бы разум не отказался служить, не позволив ему распознать яд. Однако разум отказался ему служить задолго до того, как он выпил отраву.

– Ты убил меня.

– Пока нет, – сказал Ворон, – пока еще нет.

Жеан вгляделся в покрытое шрамами лицо чародея и наконец-то узнал его. Он не смотрел в зеркало с тех пор, как ему исполнилось семь лет, но сейчас на него глядело – исхудавшее, истерзанное обрядами и страданиями, изуродованное и лишенное былых черт – его собственное лицо.

Жеан провалился в беспамятство, а Ворон подхватил его на руки и потащил в крипту.

Князь Олег, прозванный Вещим, лежал в постели, обливаясь потом. У князя имелась одна проблема. Он должен был оставаться оплотом для своего народа, незыблемой скалой, на которую они могли полагаться, поэтому днем он представал именно таким: был обманчиво бодрым, позволял вовлекать себя в пьяные игры, позволял своим воинам выигрывать в соревнованиях на ловкость и быстроту. Однако по ночам, во сне, он уже не мог сдерживать себя. Он рыдал в темноте, и его слезы были слезами страха. Северяне не имели склонности к уединению. В своих длинных домах они спали бок о бок: дети, женщины, мужчины – все вповалку. И скоро о его ночных кошмарах уже сплетничали на базаре, они мешали Олегу сохранять власть над дружиной, до него доходили слухи, что сторонники Игоря готовят бунт, ссылаясь на его болезнь.

Казалось, что его страх перед пророчеством бога – править будет Игорь – сам по себе способствует осуществлению пророчества.

Толпы предсказателей и чародеев по-прежнему осаждали его, жили за его счет, только Олег больше не верил ни одному из них. Он еще раз наведался в храм Сварога, в этот темный приют бога, вдыхал запах горящих трав, терпел темноту и долгое ожидание, однако ничего не происходило, только Свава являлась ему и пристально наблюдала за ним, она постоянно за ним наблюдала. Ему же требовалось большее.

Он поймал себя на том, что его беспричинно раздражают обычные ночные звуки его дома: плач ребенка и воркующий над ним голос матери, поцелуи и ночные ласки, храп и оханье стариков, – поэтому вышел, чтобы поглядеть на далекие звезды. Он смог бы добиться под ними чего угодно, подумал князь, если бы только ужасное пророчество не нависало над ним, подобное вражескому мечу.

– Тебе необходимо привезти девушку из Парижа.

Голос. Олег огляделся вокруг. Никого не было, только тени под карнизом его большого зала.

– Кто здесь?

– Друг.

Тени как будто разошлись, и вперед шагнул человек-волк, высокий, темноволосый. Лицо у него было осунувшееся, зато руки и ноги крепкие; он кутался в волчью шкуру, и волчьи челюсти лежали у него на голове, как будто волк сожрал его.

– Я смогу привезти ее сюда. Я смогу ее уговорить. Моя судьба тесно сплетена с ее судьбой. Мне было откровение.

– Кто ты такой?

– Синдр по прозвищу Миркирульф.

– Ты колдун?

– В некотором роде.

– Чего же ты хочешь взамен?

– Серебра мне не надо, мне нужно от тебя нечто более ценное, чем богатство.

– Что же?

– Твое честное слово. Одноглазый бог идет в наш мир, и мы должны ему помешать.

Олег с трудом сглотнул. Похоже, этот человек знает о пророчестве Локи, но ведь бог никому того не открыл, ни один колдун до сих пор даже близко не догадывался о нем.

– Какое слово?

– Ты должен спасти ее. Должен найти место, где ей не будет угрожать опасность.

– Я хотел бы, только я не могу ее заполучить.

– Я могу.

– Тогда зачем тебе я?

– Потому что мне суждено погибнуть от руки брата. Я могу привезти девушку сюда, я уверен, но вот потом защищать ее должен будет кто-то другой.

– А кто твой брат?

– Чародей по имени Ворон. Так мне было сказано.

– Кем?

– Моей матерью.

– Кто твоя мать?

– Рабыня с севера. Ее зовут Саитада, она провидица и враг повешенного бога.

– Что тебе известно об одноглазом боге? Об Одине?

– Я его враг.

– Он идет в наш мир?

– Мы можем ему помешать.

– Как же?

Волкодлак коснулся горла. У него на шее висел камень – обыкновенный серый камешек, на котором была грубо нарисована волчья голова.

– Это подарок Локи, врага богов. Этот камень разрушает магию, заставляет руны умолкнуть. Чтобы прийти сюда, девушке потребуется ее магия, для того чтобы защитить себя. Когда же она окажется здесь, она должна постоянно носить Волчий Камень. Волк не найдет ее, пока этот амулет на ней. Ты сумеешь подыскать для нее безопасное место.

– Почему же она не ищет безопасное место сама? Она что, жаждет смерти?

– Она не ищет, зато ищут руны. И за девушкой охотятся. Есть еще одна женщина, которая несет в себе руны. Она желает девушке смерти, и она в силах уничтожить ее. Она и ее брат, Хугин и Мунин, сильнейшие чародеи, каких я только знаю, служат Одину.

– Я слышал о них.

– Я сражался с ними, однако я не могу рисковать. Моя судьба – пасть от руки брата. Этот камень до сих пор защищал меня.

– Оставь его себе. У меня хватает оберегов, – сказал Олег.

– Моя мать искушена в магии сейдра[15], она использовала этот камень много лет, спасаясь с его помощью от ведьм. Надень его на девушку, и тогда и она, и ты сам будете защищены от рун. Бог не сможет собрать себя в единое целое на земле. Спроси себя, чего ради мне лгать в этом, когда я сказал столько правды обо всем остальном.

Олег посмотрел на собеседника и поверил ему. Он столько знает, он не ищет награды, он прошел незамеченным мимо стражников. Всего этого было бы достаточно, чтобы поверить ему, но имелось и нечто другое: Олегу очень хотелось, чтобы волкодлак говорил правду, поэтому он решил, что тот говорит правду.

– Разве можно помешать исполнению предопределенной судьбы? – Олег представил, как Игорь марширует во главе армии.