Еще только нырнув, Жеан уже пожалел о своем поступке. Тот, кого он пытался спасти, был язычник, враг его народа, однако монах действовал, подчиняясь инстинкту, даже не зная, умеет ли вообще плавать. Однако он с легкостью разрезал ледяную воду. Впереди, совсем близко, он заметил что-то – светловолосая голова большого викинга вынырнула на поверхность.

У Жеана не было времени, чтобы подумать, насколько странно то, что он, еще недавно едва живой калека, не способный без посторонней помощи совершать самые простые действия, теперь плывет под пронизывающей до костей ледяной водой, чтобы спасти человека, которого сам король Зигфрид прославлял как могущественного героя.

Офети было не за что ухватиться, не было ничего, что помешало бы ему уплыть обратно в Париж, в лагерь викингов, но сейчас его беспокоило даже не это. Вода была ледяной, а течение мощным. Однако Жеан быстро двигался, направляясь к цели. Исповедника как будто кто-то направлял, великана викинга он видел прекрасно, несмотря на темноту, дождь и бурные водовороты.

В четыре гребка монах оказался рядом с Офети и схватил его могучей рукой.

– Не выйдет, – сказал Офети. – Я утяну тебя на дно. Отпусти меня.

Жеан ничего не ответил, лишь погреб к берегу. Течение было сильным, но исповедник оказался еще сильнее, и он быстро добрался до суши и вытащил викинга. Огромный северянин лежал на холодной траве, выплевывая воду.

Жеан видел, как воины Ролло застыли на противоположном берегу, с сомнением всматриваясь в темноту. На этом берегу берсеркеры понемногу отступали к деревьям.

– Твои друзья уходят в лес, – сказал Жеан. – Нам бы лучше догнать их. Мне необходима твоя защита на пути в Сен-Морис.

Офети лежал на спине, раскинув руки, и пытался отдышаться.

– Как ты их видишь? Я в этой темноте не вижу дальше собственных сапог.

– Ты просто не в себе от холода, – сказал Жеан. – Отогреешься и тоже начнешь видеть.

Офети поднялся на ноги. Жеан поглядел викингу в лицо. Великан взирал на исповедника едва ли не со страхом.

– У меня прекрасное зрение, – сказал он. – Пойдем, пока отряд Ролло не набрался храбрости, чтобы переправиться. Благодарю тебя за то, что ты сделал для меня.

– Меня не благодари, благодари Господа. Никто не спасется и не погибнет без Его соизволения.

Офети кивнул.

– Будешь молиться со мной? – спросил Жеан.

Офети коротко засмеялся.

– Когда мы оторвемся от погони, я, если ты так хочешь, буду молиться с тобой. Если твой бог спас меня, господин Тюр не станет возражать, чтобы я поблагодарил его.

Исповедник улыбнулся. Уж не ради ли этого Господь освободил его от немощи – чтобы он обращал язычников? Очень может быть. Раньше он думал, что ни один из берсеркеров не вернется из Сен-Мориса. Теперь же перед ним открывался другой путь. Эти люди могут стать непревзойденными воинами Христа. Они впустят Иисуса и Его божественное присутствие в свои сердца и станут искоренять языческую ложь там, где пробьются ее всходы. «Господин Тюр» станет тем, кем и является на самом деле, – всего лишь тенью в истории.

– Пойдем же, – сказал Жеан. – Не отставай, если плохо видишь в темноте.

Они вдвоем вскарабкались на берег и побежали к кромке леса.

В Ладоге же, много лет назад, целитель сидел и ждал последнего, как он понимал, заката в своей жизни, который превратит реку в извилистую огненную дорогу, похожую на дорогу в ад. Целитель был из булгар – обычно жизнерадостный темноволосый человечек, одетый в желтые шелка, которые вовсе не шли к его бледному лицу. Олег спустился с башни к своим воинам, и целитель остался на крыше один, если не считать больной девочки.

Он покачал головой, вспоминая, как его предостерегал отец: «У тебя есть дар, но используй его с умом. Если будешь исцелять многих, боги начнут завидовать тебе».

Он, конечно же, не слушал, он исходил все дороги вокруг Киева, неся людям свое искусство. Продавал амулеты и снадобья, однако знал, что эти средства, изготавливать которые его научил отец, помогают постольку поскольку. Истинный секрет его успеха заключался в том, что в первые годы он лечил за гроши или даже бесплатно, просто за еду. И все, о чем он просил взамен, – если больной поправится, пусть расскажет о лекаре другим.

И у него получилось. Исцеленные восхваляли его, а покойники никогда не жаловались. На третий год работы недужные на всем востоке обращались только к нему. А потом он услышал, что Олег ищет нового лекаря. И он обрадовался, словно дурак, когда князь выбрал его, не понимая, что успех целителя зависит не только от знаний, но еще и от репутации и удачи.

Он поглядел на больное дитя рядом с собой. Девочка была такая горячая, что от нее запросто могла воспламениться крыша. И она, в чем нет никаких сомнений, сожжет заодно и его, если он не вылечит ее. У целителя мелькнула мысль, не прыгнуть ли с башни, чтобы спасти себя от мучительной смерти в огне. Он больше ничего не может сделать для княжеской дочки. Последняя надежда целителя заключалась в том, чтобы поднять больную на крышу пред очи бога Тенгри, Вечного неба, но из этого ничего не вышло.

И тут он вспомнил об одном амулете, подаренном ему незнакомцем, которого он повстречал на дороге в Киев. Он путешествовал тогда с отрядом хазар, которые шли на восток. Они развели костер и оставили на всю ночь, потому что ходили слухи, будто вдоль дороги рыщет одинокий волк. Целитель волков не жаловал и никак не мог заснуть. Разумеется, волки были повсюду – он слышал, как они воют на холмах, – однако, зная, что один из них бродит где-то рядом, более того, уже нападал на стоянку и унес козла, хотя мог бы схватить и ребенка, целитель никак не мог успокоиться.

Постепенно, в самый темный час ночи, когда облака поглотили луну и остался только свет лагерного костра, целитель начал дремать сидя, заваливаясь набок. Но низкое рычание рядом с ухом немедленно заставило его проснуться. Рядом с ним у костра сидел волк. Целитель раскрыл рот, чтобы завопить, но чья-то рука зажала его.

Прозвучал голос:

– Хочешь кричать: «Волк! Волк!» – но какого волка ты боишься? Того, что сидит у костра, или же того, что обитает здесь?

Он ощутил, как острый прут впился в грудь, а затем, когда рука перестала зажимать ему рот, он развернулся и увидел воистину странного человека. Он был высок, бледнокож, безбород, с ярко-рыжими волосами, торчащими из-под окровавленной волчьей шкуры, которую он носил, словно шаман, накинув волчью голову на свою, как будто зверь подкрался сзади и схватил его голову в свою пасть. Если не считать шкуры, пришелец был совершенно обнажен, и на его бледном теле, извиваясь по-змеиному, играли отсветы костра.

Целитель оглянулся, высматривая волка. Но тот исчез.

– Здесь был волк, – сказал целитель.

– Теперь он тут, – ответил незнакомец, снова ткнув целителя в грудь.

– Я не понимаю, о чем ты, господин, – сказал целитель.

– Честолюбие – это разве не волк, который преследует нас, загоняя на бог весть какие высоты? Поэтому повторю снова: волк тут. – И палец чужака в очередной раз ткнул целителя в грудь.

– Прекрати в меня тыкать, – возмутился целитель. – У меня синяк будет!

– Разве у тебя нет мази от синяков?

– Нет у меня мази.

– Что же ты тогда умеешь исцелять? Ведь, судя по твоим амулетам и снадобьям, ты целитель.

– Я…

– Головную боль можешь?

– Могу.

Незнакомец крепко стукнул целителя по голове.

– Ой!

– Тошноту?

– Да, я…

Рыжий заехал ему кулаком в живот, да так сильно, что съеденный ужин метнулся к горлу и целителя вырвало на землю.

– Сломанные кости?

– У меня имеются некоторые знания. – Рыжий уже занес руку, однако целитель быстро договорил: – Но не в этой области.

– Н-да, дар исцелять в наши дни столь редок. Так сложно отличить истинного врачевателя от шарлатана.

– Мне можно доверять.

– Всем большим лжецам можно доверять. А ты король шарлатанов, потому что прежде всего обманываешь себя самого. Ты искренне неискренен, истинно фальшив. Внутри лжецов больше правды, чем во всех правдивых людях на свете. Ты так часто лжешь себе, что внутри тебя освобождается место для правды. Поэтому, когда ты говоришь людям, что способен их исцелить, это не может быть ложью, потому что внутри тебя осталась одна лишь правда, ибо такова участь всех, кто обманывает себя. Искренние жулики самые лучшие, это я тебе как на духу говорю. Мне нужно золотое кольцо, которое висит у тебя на шее на цепочке. Дай его мне.