Элис прошла за Офети по песку и двинулась вверх по склону к монастырю. Она по-прежнему нуждалась в покровительстве этого викинга, как бы сильно это ее ни смущало.

Путешествовать с Вороном было выгодно по многим причинам. Прежде всего, у него имелись кремень и кресало, поэтому они могли разводить огонь, чтобы готовить еду. Кроме того, он оказался опытным охотником и рыболовом, поэтому у них действительно была еда, которую можно готовить на огне. И, наконец, он защищал Лешего от разбойников.

Волкодлак чуял засаду за многие мили, и Ворон был точно таким же. Однако на этом сходство между ними заканчивалось. Чахлик в таких случая вскидывал руку, требуя тишины, а затем сворачивал с торной дороги и находил какую-нибудь тропку в обход разбойников, чтобы избежать драки. Хугин предпочитал действовать иначе. Они ехали через лес уже третий день, когда он вскинул руку, приказывая Лешему оставаться на месте. Затем он спешился и передал ему поводья своего коня.

Ушел он примерно в полдень, а вернулся и снова сел верхом за час до заката солнца. Они поехали дальше по этой же дороге. В кустах лежали шесть человек. Один все еще сидел, сжимая в руке кусок хлеба, и у него из глаза торчала стрела с черным оперением. Еще двое свалились с бревна, на котором сидели. Ноги одного из них торчали из-за бревна, а у второго можно было разглядеть глубокую рану на шее. Остальным явно хватило времени, чтобы вынуть оружие: две дубинки и копье. Но пользы это им не принесло. Тела валялись на дороге, изрубленные мечом.

– А других разбойников тут нет? – спросил Леший.

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

Хугин указал на одного из покойников, того, чьи ноги торчали из-за бревна. Леший подвел мула к бревну и заглянул за него. Человек был изуродован: лицо обезображено, вместо глаз зияли багровые дыры.

Леший покосился на Хугина.

– Надо полагать, он дал тебе честное слово.

Ворон ничего не ответил, просто поехал дальше.

Леший, конечно же, не утерпел и попросил показать ему обещанные серебряные монеты, и как-то вечером, сидя у костра, Ворон ему показал. Лешему серебро всегда нравилось больше золота. Он загребал монеты, пропуская между пальцами, слушая, как звенит этот восхитительный дождь, который должен покончить с его финансовой засухой, ощущая, как монетки падают обратно в мешок подобно маленьким серебристым рыбкам, прыгающим в воду.

И что помешает ему, Лешему, перерезать Ворону горло, пока тот спит, и забрать все его богатства? Он поглядел на Ворона, на его изодранное лицо, на изящно изогнутый меч рядом с ним, на опасный лук за спиной. Вспомнил, с каким отчаянием волкодлак – Чахлик, человек, способный убить пятерых раньше, чем они опрокинут его на землю, – сражался с Хугином на берегу реки.

– Ты над чем смеешься, купец?

– Да так, – сказал Леший, – иногда я смеюсь над собственной непроходимой глупостью.

Они немного посидели в молчании, пока Леший жевал утку, попавшуюся в силок Ворона. Разводить костер, чтобы изжарить птицу, было небезопасно, поскольку они могли привлечь ненужное внимание, но Леший решил, что возможность погреться у огня и наконец-то высушить одежду стоит любого риска.

– Ты не просишь меня ничего рассказать, – заметил Леший. Купцы, которые много ездили, по праву считались знатными рассказчиками, и попутчики обычно заставляли их травить байки.

Ворон не ответил.

– Тогда ты сам расскажи что-нибудь, – предложил Леший. – Расскажи. А то вечно я. Мне уже до смерти надоели собственные сказки.

Ворон взял утиное крылышко.

– У меня нет таланта рассказчика, – произнес он.

– Тебе и не нужен для этого никакой талант. Просто расскажи о себе. Как ты стал таким сильным человеком?

Ворон бросил обглоданную косточку в костер. Купец как будто читал его мысли. Он как раз вспоминал горы, как он ушел из монастыря и из своего дома, как они вместе с сестрой шагали за странной женщиной с обожженным лицом, поднимаясь все выше, туда, где никто не ходил.

Тропинки были крутые, ходьба по каменистым осыпям изнуряла. Они карабкались на невысокие утесы, брели через болота, шли по опасным склонам, где достаточно было одного неверного шага, чтобы улететь в никуда, переходили ледники, забираясь все выше и выше в тучи. На заре, когда небо стало серым, цветом похожим на лягушачью икру, они пришли к пещере. Они подошли к ней по опасной тропинке под огромным водопадом. Там знахарка их накормила: хлебом, соленой говядиной и странными бледными грибами, почти прозрачными, которые напомнили ему бледную кожу аббата, лежавшего в постели с ожерельем мертвого бога на шее.

Он тогда поглядел с горы вниз. Больше никто сюда не поднимался – крутые склоны и близость горных духов отпугнули бы любого, даже если бы здесь имелись сочные пастбища. Глядя вокруг, он проникался мыслью о том, насколько бесконечен мир и как мало места занимает в нем он сам. До сих пор он знал лишь свою родную долину, но с горы увидел широченное озеро, которое простиралось на север до самого горизонта; он смотрел сверху вниз на массивные горные цепи, уходившие на запад, и понимал, что есть и другие места, другие долины. И еще здесь был лес, бескрайний лес.

– Тут с вами будут говорить боги, – сказала знахарка.

– Я не понимаю. Ты неправильно произносишь наши слова.

Ведьма повторила медленно:

– Боги живут здесь.

– Я боюсь, – сказала сестра. Она назвала его по имени. Что это было за имя? Луи. Каждого второго мальчишку в долине звали так. Обычно сестра называла его Волком – за темные волосы и умение охотиться.

– С тобой будет брат, держись за него, – сказала знахарка. – А теперь идите в пещеру. С вами не случится ничего плохого. Это просто первый шаг на пути служения.

– Служения чему? – спросил он. Он в те времена был довольно нахален.

– Ты все увидишь сам, – пообещала старуха. – Он будет говорить с вами. Темнота – это почва. А вы – брошенные в нее семена.

Они были обычными детьми, они доверяли ей, поэтому вошли в пещеру. После чего она заложила вход камнями, запирая их. Старая ведьма велела им держаться друг за друга, и они держались, напуганные темнотой и холодом, шумом, доносящимся из-под земли, которая будто стонала и выла под ними, скрипела, словно дом в бурю, и еще вспышками огней и искрами, танцевавшими по бокам от них, однако не дававшими света, чтобы они могли видеть. Они рыдали, отчаянно страдая от голода, страдая от жажды, лизали камни, пытаясь найти влагу, плакали, но без слез.

Они уже довольно долго сидели в тишине, когда сестра наконец заговорила:

– Волк…

– Что? – Он совсем осип.

– Кто это здесь с нами?

– Мы одни.

– Нет. Здесь есть кто-то еще. Вот.

Она взяла его за руку и положила на что-то его ладонь, но он ощутил только камень, гладкий и холодный.

– Ничего здесь нет.

– Это покойник. Неужели ты не ощущаешь веревку у него на шее? Потрогай его холодные глаза. Вот. Неужели не чувствуешь? Здесь, рядом с нами – мертвец.

– Здесь только темнота и камни, Изабелла.

Он услышал, как сестра сглотнула комок в горле, почувствовал, как дрожит ее рука в его руке.

– Он здесь.

– Кто здесь?

– Мертвый бог. Повелитель повешенных.

– Нет здесь никого.

– Он поет. Послушай. – И она завела странную, лишенную тональности мелодию:

Он услышал, как сестра бьется в темноте, пытаясь сорвать с себя что-то. И только когда он услышал, как она хрипит, понял, что это такое. Веревка. Он в отчаянии потянулся к ней, принялся дергать тройной узел, затянутый на шее, стараясь распустить, ослабить его, но пальцы совсем закоченели и не слушались. Он тянул, рвал, он кричал, слыша, что она все равно задыхается. Он неистово шарил вокруг себя, пытаясь нащупать острый камень, которым можно разрезать веревку, но все было тщетно. Как бы он ни дергал и ни тянул, освободить сестру он не мог.