Теперь перейдем дальше. Я по мере своих скудных сил постараюсь передать все подмеченное мною в последнее время. Я столкнулся с коммунистами-казаками и путем искусственно поднятых споров и доказательств от противного убедился, что очень многие из них не видят дальше своего носа и путем словоизвержения прикрывают собственное убожество, в числе захваченных на буксир «сильными» в партии идут в приготовленную им могилу. И я ужасно опасаюсь, что подобное политическое воспитание казаков идеями Маркса поведет к тому, что не десятки, а целые сотни и тысячи казаков будут не с нами. Я по дороге заходил и разговаривал с казаками и заметил, что казаки воображают, что я тоже из стаи «славных», смотрели на меня не только недоверчиво, но с каким-то сарказмом. Но как только путем нескольких метких выражений доберешься до их сокровенных струн души, так лицо их принимает грустное выражение, они чутьем угадывают друга. И все их слова всегда были о том, что биться-то они готовы, но не будет ли их усилие цепью рабства их собственным детям, и не будет ли товарищ Миронов выброшен, как выжатый лимон... Затем я постараюсь выяснить картину советского хозяйства в Саранске. Здесь «работники» проявили себя вовсю. Перевели во владение Совета дома, не считаясь ни с чем.

И люди, не умевшие лениться и громадным трудом добывавшие себе кусок хлеба, лишены его. Фруктовые сады поделены между соседями, считавшими неблагородным достать воды и полить дерево. Люди обложены различными налогами и буквально стонут под гнетом. Но замечательно то, что евреи не попали под эту категорию. Кроме того, у советских служащих — некоего Янковского и Халина — не национализировано ничего. И вот, после всего этого, само собой возникают вопросы: «Скоро ли двинемся на Дон и что мы понесем туда — освобождение от угнетателя Деникина или же понесем на свой родной Дон тяжелые цепи рабства и насилия».

Сообщенное в этом письме меня удивило мало потому, что я уже в главных чертах видел политику коммунистов по отношению к казачеству, виноватого в том, что оно темно и невежественно, виноватого в том, что оно по роковой ошибке родилось от свободного русского крестьянства, бежавшего когда-то от гнета боярского и батогов в вольные степи Дона, виноватого в том, что русский же народ при Петре I задушил ценою потока крови его свободу, виноватого в том, что после навязанного рабства царская власть стала в меру внимательною к казачеству и путем долгого казарменного режима вытравила из него человеческие понятия и обратила в полицейского стражника русской мысли, русской жизни; виноватого в том, что агенты Советской власти оказали ему все большее внимание и вместо слова любви принесли на Дон и Урал — месть, пожары и разорение.

Чем оправдать такое поведение негодяев, проделанное в станице Вешенской, той станице, которая первая поняла роковую ошибку (Красновщины) и оставила в январе Калачево-Богучарекий фронт? Это поведение и вызвало поголовное восстание на Дону. Если не роковое, то во всяком случае грозное, чреватое неисчерпаемыми последствиями для хода всей революции.

1. Комиссар Горохов забрал у одного казака несколько пудов овса и ячменя, а когда тот пришел к нему за платою — он его расстрелял «на благо социальной революции»,

2. У казака бедняка захромала предназначенная к реквизиции лошадь. При расчистке копыт оказалась наминка. Кузнец дал заключение, что «наминка может быть вызвана искусственно»... Ее хозяин-казак расстрелян тоже, по-видимому, во имя социализма.

3. Комендант этой же станицы арестовал, угрожая расстрелом, своего помощника (он теперь у меня) только за то, что тот не нашел ему материала на тройку, т. е. не ограбил никого из жителей. Другой товарищ вступился и угодил туда же. Вступилась, наконец, вся команда и освободила товарищей.

4. Хватали на улице казаков в хороших сапогах или штанах, арестовывали и раздевали их, владельцев, а потом в тесном кругу бахвалились друг перед другом своею «добычею»»

5. Некоторыми коммунистами было награблено всевозможного крестьянского и казачьего носильного платья несколько сундуков. Перед отступлением они начали все продавать. Нашелся честный идейный коммунист и сделал заявку. Их арестовали, но потом нажатием кнопки такими же приятелями-коммунистами этих грабителей выпустили на волю.

6. Морозовский ревком зарезал 67 человек. Причем это проделывалось с такою жестокостью и бесчеловечностью, что отказываешься верить факту существования таких людей-зверей. Людей хватали ночью, приводили в сарай и здесь пьяные изощрялись в том, кто ловчее рубит шашкою или ударит кинжалом. Всех зарезанных нашли под полом этого же сарая. Жрецов социализма впоследствии для успокоения возмущенной народной совести расстреляли...

7. По пути 8-й армии трибуналами «во благо социальной революции» расстреляно более 8000 человек.

8. Реквизированные золотые и серебряные вещи присвоены, причем дележ происходил на глазах отступающего от кадетских банд населения (хутор Березовский Усть-Медведицкой станицы).

О масле, яйцах и прочих видах довольствия молчу: это население должно давать без рассуждения, помня о винтовке в случае сопротивления.

Вот кто — контрреволюционеры!..

Невозможно, не хватит времени и бумаги, Владимир Ильич, чтобы описать ужасы «коммунистического строительства» на Дону. Да, пожалуй, в крестьянских губерниях это строительство не лучше.

«Коммуна — зло». Таково понятие там, где прошли коммунисты. Потому-то много «внутренних банд», много дезертиров. Но дезертиры ли это? Большая часть крестьян судит о Советской власти по ее исполнителям. И можно ли удивиться тому, что крестьяне идут против этой власти, и ошибаются ли они, со своей точки зрения? Нужно ли удивляться восстанию на Дону?

Нужно удивляться долготерпению русского народа.

Некто Д. Варов в № 136 газеты «Правда» в статье «На Дону» касается событий в ст. Вешенской, боясь, видимо, обидеть коммунистов. События эти для него приняли только «неутешительный вид», а восставшие против насилия и гнета казаки переименованы в «белогвардейски настроенных». Вид невинно расстрелянного казака за свой же овес и ячмень или вид зарезанных людей, совершенно верно, вид «неутешительный»... А другой советский корреспондент, некто А. В., все зверства насилия и ужасы вылил в общей фразе: «Не всегда тактичные действия представителей власти».

Подленькая душа писак самодержавия перешла в души писак Советской власти. Слуги освобожденного слова в лакейской ливрее народу не нужны.

Может быть, Владимир Ильич, Вы спросите меня, по какому праву я это позволяю Вам писать? Не могу согласиться, не могу допустить, чтобы на все эти ужасы Вы смотрели бы поверхностно, и чтобы это делалось с Вашего одобрения. Не могу дальше молчать, нет сил выносить народные страдания во имя чего-то абстрактного, отдаленного.

Даже в области социальности коммунистический произвол начинает давать себя чувствовать. И когда меня стараются уверить, что коммунизм дело доброй воли, я верить теперь отказываюсь. Вот пример: перед нами приговор полевого суда при гарнизоне ст. Усть-Медведицкой от 5 октября 1918 года, по делу фельдшера Багрова, обвиняемого в публичной агитации в своем хуторе Горбатов большевизма и мироновских порядков, в порицании войскового правительства и бывшего атамана Каледина, занимался шпионажем в пользу Миронова... К каторжным работам сроком на пять лет с лишением всех прав состояния и последствиями по ст. 23 — 220 Улож. о наказ.

Этот каторжник, освобожденный из тюрьмы нами, обратился впоследствии, как фельдшер, к комиссару с просьбой об определении на службу по своей специальности, но сей «коммунистический муж» спросил его: «Вы коммунист?» «Нет», — ответил тот. «Тогда и места нет!..» И теперь, когда читаешь написанными жирно буквами обращение коммунистов от имени рабочих («Саранская правда» № 65 от 27 июля): «Товарищи крестьяне, мы, рабочие, не хотим вами командовать, мы помогаем вам и ждем от вас помощи», — то чувствуешь, какой ложью это дышит. Достаточно этот же газетный лист перевернуть, чтобы на следующей странице прочитать «Постановление Саранской Чрезвычайной Комиссии» о том, что гр. Синчук за нападки на сотрудника Чрезвычкома и публичное поношение коммунистов подвергнут тюремному заключению сроком на один месяц, а гр. города Саранска Грама — на такой же срок «за публичное поношение советских работников».