...Революционные массы казачества и крестьянства, чувствуя к себе недоверчивое отношение политотдела, пошли за Мироновым. Политотдел не понял масс, не мог привлечь их на свою сторону, оттолкнул их от себя, и массы бросились к Миронову. Его операция, если таковая была, имела успех[31].

Из газеты «Красный пахарь», № 201

За что судят Миронова

Миронову предъявляется обвинение в неоднократных выступлениях на митинге в г. Саранске, а также в пути следования из Саранска к месту расположения 23-й дивизии с открытой агитацией против существующей Советской власти... причем в своей агитации Миронов пользовался разжиганием национальной розни, называя нынешнее правительство «жидо-коммунистическим», употребляя такие же приемы против вождей Красной Армии в лице т. Троцкого.

В устройстве собрания в г. Саранске 22 августа 1919 г[32]. без ведома РВС корпуса, на котором заявил, что самовольно выступает на фронт, призывал к тому же всех красноармейцев, поименно спрашивая по этому вопросу командиров, а в заключение объявил арестованными присутствующих на митинге коммунистов...[33] В выпуске печатных и письменных воззваний, в которых он открыто призывает свергнуть настоящую Советскую власть...

В издании приказа по корпусу о выступления из г. Саранска, после того как ему такое выступление РВС Республики было, безусловно, воспрещено; в проведении этого приказа во исполнение, при безусловном знании, что он в этом случае объявляется вне закона.

В расхищении народного имущества, выразившемся в безотчетном расходовании денежных сумм и запасов продовольствия.

В вооруженных стычках во время следования из Саранска к месту расположения 23-й дивизии с советскими войсками, причем с той и другой стороны были убитые и раненые. В порче телефонных проводов во время этого следования.

В попытке к бегству во время задержания его и его отряда корпусом тов. Буденного.

ПРИКАЗ

Председателя Реввоенсовета Республики М 15!

17 сентября

...Чрезвычайной следственной комиссии в составе: председателя Д. Полуяна и членов тт. Анисимова и Поспелова присваивается право Чрезвычайного трибунала по делу о контрреволюционном восстании Миронова и группы его сторонников против рабоче-крестьянской власти.

Трибуналу приступить к делу немедленно по завершении предварительной работы.

Председатель РВС Республики Троцкий.

В уездном Балашове, штабной колыбели многострадальной 9-й армии, знавшей измены Носовича, Ковалевского и Всеволодова, крах нынешней летней кампании, наконец-то забушевали страсти возмездия и справедливого выяснения причин. Стало тесно вдруг от конвойных войск, разного рода приезжих «советников» и «экспертов», в числе коих оказался по странности и член Ревтрибунала Республики Крыленко, которого почему-то не допустили на этот раз к прямым своим обязанностям. Много было свидетелей, адвокатов, газетных и прочих информаторов — дело слушалось чрезвычайное, в особом присутствии и почти при закрытых дверях. Балашовская тюрьма не вместила всех обвиняемых (400 беспартийных и 28 членов РКП (б)) под них заняли школу и какие-то карантинные казармы. Решеток там не было, но охрана была зато двойная, бессонная.

Из Саратова приехал общественный судья, бывший агитпроп 9-й армии, кубанский казак Дмитрий Полуян, хорошо знавший главного мятежника Миронова и обстановку вокруг него. Общественное обвинение взял в руки Смилга. Ни на шаг не отходил от них работник секретной контрразведки наркомвоена Троцкого, человек «без послужного списка» и особых примет, но с чрезвычайными полномочиями, со странной фамилией Пауков...

Приехали из Москвы и лица, заинтересованные в судьбе некоторых обвиняемых в ходе процесса в целом: представитель ВЦИК Макаров, от Казачьего отдела — пожилой и рассудительный сибиряк Степанов и от газеты «Правда» писатель Серафимович. Эти трое были, пожалуй, единственными из всех, наводнивших Балашов, которые никак не считали заранее доказанным антисоветский характер выступления Миронова и намеревались принять какое-то участие в разборе дела, как представители правительственных учреждений и партийной прессы. Макаров хотел даже до начала суда ознакомиться с материалами и выводами Чрезвычайной комиссии. Увы, главный обвинитель Смилга, под контролем которого работала комиссия, отказал не только в этом, но и в праве постоянного присутствия на суде.

— То есть как же это? Почему? — спросил быстрого на ногу, почти неуловимого Смилгу Серафимович. — Ведь мы, как-никак, люди, не подверженные фракционным страстям, с одной стороны, а с другой — никто не может в нас, так сказать, сомневаться? Мы хотели бы, например, товарища Степанова выделить в качестве общественного защитника.

— Весь состав суда, в том числе и стороны, нами утверждены, — сказал Смилга. — С вашими просьбами следует обратиться в Москву или лично к товарищу Троцкому.

— В таком случае... мы хотели бы присутствовать в зале заседания как зрители, — сказал Макаров.

— Зрителей не будет, — уточнил Смилга. — Там некуда рассадить обвиняемых. Полный зал!

Макаров и Серафимович переглянулись. Смилга заметил вызывающее недоумение на лицах, пригласил сесть.

— В чем дело, товарищи? — спросил он. — Разве дело идет о какой-то отдельной лич-нос-ти, что вы проявляете такое рвение? Процесс политический, здесь неуместно какое-либо... раз-магничивание. Революция в опасности, а вы собираетесь играть в присяжных заседателей!

И Макаров, как представитель ВЦИК, и Серафимович были, конечно, в затруднительном положении. Во всей Москве, в Пензе и Балашове никто решительно не сомневался, что Миронов изменник и мятежник. Скрытый белогвардеец. Приговор был предрешен, таким образом, заранее. Этому не мешало и то обстоятельство, что вместе с Мироновым попали на скамью подсудимых три десятка заслуженных партийцев, да и сам он с октября семнадцатого ходил в сочувствующих. Но о чем может идти речь, когда у всех на глазах произошел мятеж?

Макаров вздохнул и смолчал, а Серафимович вынул из папки-портфели свернутую вчетверо газету «Красный пахарь» со статьей «За что судят Миронова» и протянул Смилге.

— Зачем же тогда нагнетаются страсти в печати, если процесс политический? — спросил он.

— В каком смысле?

— Ну, например... юдофобство. Я знал Миронова с. юности, это грамотный, начитанный офицер из тех, кто не разделял взгляды правых и, наоборот, придерживался так называемой «старой интеллигенции». Он просто не мог унизиться до «разжигания национальной розни», как пишут в этой газете...

— Помилуйте! — усмехнулся Смилга. — Я сам слышал — однажды Миронов рассказывал еврейский анекдот с «начинкой»!

— Кто же их не рассказывал? — развел руками Серафимович. — Разве только одни юдофобы? Вот те и в самом деле презирают и евреев, и их анекдоты!

— Я повторяю, что это не главное, — сказал Смилга, возвращая газету в руки Серафимовичу, как нечто необязательное. — И это не будет иметь, по-моему, никакого значения.

— Тогда зачем же это разрешили к публикации? — вступил в разговор осмелевший Макаров. — Или вот еще... Доподлинно известно, что Миронов никогда не призывал «свергать Совет Народных Комиссаров»! Наоборот, с первого дня революции...

— Он поносил одного из вождей, товарища Троцкого, этого достаточно.

Макаров и Серафимович вновь переглянулись с недоумением, а Степанов даже плечами пожал. И сказал с рассудительностью сибирского мужика, окая, впрочем, так же, как и сам Смилга:

— Ежели товарищ Троцкий спорил с Лениным по Брестскому миру, то чью сторону нам поддерживать? И как вы его чтите за весь Совнарком? Это очень трудно понять, товарищ Смилга. Наркомов у нас сменилось много, был вон эсер Чернов! Если за каждого будете политические обвинения клепать, то до хорошего это не доведет. Начальство, его надо критиковать и поругивать. И так уж Мамонтов к самой Туле подходил, довоевались. Надо ж в корень глядеть! А тут пишут какую-то чепуху: Миронов коммунистов в Саранске арестовал — ведь не было же такого!