Хозяин сам провел нас с почетным гостем по всем помещениям. Переводил граф Лацкой, но, судя по всему, некоторые современные выражения ставили его в тупик, к тому же его смущал акцент Артура, и мне несколько раз пришлось прийти ему на помощь. Не буду описывать сам дворец — пусть читатель представит себе и выложенные красочными изразцами камины (авторская работа, гордо заметил Дон, и я сразу представила себе какого-нибудь современного Врубеля у печи для обжига) с огнеупорным стеклом, и отделанные панелями из темного дерева стены, и столы с мозаичными столешницами… Отмечу лишь, что на меня наибольшее впечатление произвел бронзовый медальон на стене каминной гостиной с портретом самого хозяина, а также маленький столик для игры в нарды, выполненный из полудрагоценных камней.

Пока мы ходили по лестницам и переходам, наши ноздри уже щекотали аппетитные запахи — подручные Дона, они же сотрудники «Каппы», готовили шашлык. Скоро мы все уселись за стол в огромном холле, двери которого выходили на террасу, где был установлен мангал. Шашлык наверняка был прекрасен, но я его почти не распробовала, хотя как единственная дама пользовалась особым вниманием со стороны мужчин, которые наперебой, с легкой руки Дона, предлагали мне лакомые кусочки. Попав в эту новую для меня ситуацию, я совершенно потеряла аппетит, но в любом случае наслаждаться едой мне в этот вечер не пришлось бы. Я не синхронистка, я не умею одновременно думать на двух языках, но даже с профессионалов высочайшего класса, двуязычных с раннего детства, во время трудных переговоров или узкоспециальных конференций, когда нельзя ошибиться ни в едином слове, сходит семь потов. Для меня же переводить на банкетах, в неформальной обстановке, гораздо сложнее, чем где-нибудь в офисе. За столом легко расслабиться, положить себе в рот что-нибудь вкусненькое, и вдруг совершенно неожиданно кому-нибудь понадобятся твои услуги — и тут самое главное вовсе не то, чтобы верно переложить чьи-то слова на другой язык, а не подавиться, поспешно пережевывая застревающий в горле кусок. Разумеется, то же самое относится и к спиртному — весь вечер держишь в руке один и тот же бокал шампанского, отхлебываешь из него миниатюрными глоточками и вежливо улыбаешься тому, кому адресована твоя речь в данный момент. Впрочем, можно и не улыбаться, но глядеть на собеседника обязательно, так уж я приучена. Словом, к концу таких деловых а-ля фуршетиков чувствуешь себя совершенно выжатой и почти всегда голодной.

Но у Дона я голода не чувствовала, настолько мне было интересно, к тому же я нашла для себя подходящую пищу — на столе стояло большое блюдо с черным виноградом без косточек, и даже если во рту у меня была большая виноградина, это не мешало мне свободно разговаривать. Я пила только сухое грузинское вино, завидуя пирующим, которые с удовольствием поглощали армянский коньяк. Впрочем, вначале мое участие почти не требовалось, но за потомка благородного дворянского рода усердно принялся Игорь, и вскоре граф Лацкой уже громко смеялся и стал быстро тараторить и на русском, и на французском. Улучив подходящий момент, Артур жестом отозвал продюсера в сторону и поманил меня пальцем. Мы поднялись по лестнице с резными перилами на второй этаж, в комнату, которую хозяин называл своим кабинетом. Дон разлил в рюмки вытащенный чуть ли не из ящика письменного стола «Ахтамар» и предложил мне и французу сигареты под тем же названием, которые, как я знаю, в самой Армении днем с огнем не найдешь. Тут как раз и состоялся разговор, ради которого все и затевалось. Не буду раскрывать его содержание, это неинтересно, да и не моя это тайна, но практически все переговоры одинаковы: каждая сторона пытается выторговать для себя самые выгодные условия, проще говоря, идет торг. Конечно, более цивилизованно, чем на базаре, тем не менее чувствовалось, что Артур, как человек восточный, занимается этим с удовольствием. В конце концов француз, сияя улыбкой, обещал подумать, и мужчины поднялись. Тут откуда-то появился Игорь и на московском диалекте великого английского языка пригласил гостя следовать за собой. Я сочла, что момент самый подходящий для того, чтобы посмотреть на часы и якобы подавить зевок — на самом деле я была скорее перевозбуждена, чем утомлена, но оставаться дольше в этой чисто мужской и уже веселой компании мне не очень улыбалось. К чести Дона, он не стал меня уговаривать, а отпустил без возражений, напоследок вручив мне конверт с гонораром — я хотела было от него отказаться, но, посмотрев на его лицо, замолчала и предложила свои услуги в дальнейшем.

Домой меня отвез тот же Вася, абсолютно тверезый. Откинувшись на затянутую мягким велюром спинку сиденья и наконец-то позволив себе расслабиться, я думала о том, какого могущественного союзника и защитника мне удалось заполучить. Моральные соображения меня трогали мало: уж лучше Дон с его уважением к традициям и понятиями о чести, чем какой-нибудь бывший партфункционер, начавший дело с капиталов КПСС, хорошо облапошивший уже в новые времена вкладчиков и теперь вопящий на всех перекрестках о соборности, духовности и высокой нравственности русского народа.

На следующий день, в воскресенье, у меня наступила реакция. Когда я проснулась, то поняла, что лучше бы мне спать дальше: голова тупая, делать абсолютно ничего не хочется, весь мир не мил. Видно, встреча с Доном не вытряхнула меня из депрессии, а, наоборот, усугубила ее. Это состояние мне хорошо знакомо; им я скорее всего расплачиваюсь за присущие мне энергию и прекрасное расположение духа. Зато периодически я проваливаюсь в такое мрачное настроение, когда на глаза сами наворачиваются слезы и кажется, что ты на свете совсем одна и все тебя бросили. Вот и сегодня: брату на меня наплевать… Петя гуляет где-то с молоденькой армяночкой, Марк в своей проклятой Испании (а может, приехал и просто не соизволил позвонить), даже Аркадий холит и лелеет свою оскорбленную гордыню и не объявляется. От всех известных мне депрессий моя отличается именно этим чувством обиды чуть ли не на весь мир и ощущением того, что меня бросили. Правда, на мое счастье, такое состояние обычно долго не длится, и я чаще всего из него как бы вылетаю: утром мне хотелось утопиться, а вечером я уже могу танцевать и хохотать как сумасшедшая. Помню, как-то раз я сидела дома и мрачно глядела в окно, размышляя о бренности всего земного: еще вчера я была центром маленького кружка, вокруг меня вились поклонники, а сегодня, когда мне так нужно хоть чье-то участие, все меня бросили, и телефон молчит… Телефон, как назло, полдня молчал, а потом вдруг заговорил голосом одного из моих тогдашних кавалеров: «Агнесса, в чем дело? Ты обещала позвонить с утра, и я уже полдня жду твоего звонка». И тут я вспомнила, что действительно на неделе никак не могла решить, как провести уик-энд, и пообещала позвонить этому парню, Андрею, и не только ему, чтобы сообщить, будет ли для них место в моих планах. В припадке острой жалости к себе я начисто об этом забыла! Мгновенно у меня откуда-то появилась энергия, я привела себя в порядок, сходила в кино с Андреем и попила чай у него дома, а от него умчалась в одну полубогемную компанию, где плясала и веселилась до поздней ночи.

Самой можно попытаться выйти из такой «депрессухи», как зовет это мое настроение Катя — у нее характер более ровный, и подобные состояния кажутся ей дикостью, — не раньше чем на третий день. До этого остается только ждать и терпеть. И я настроилась на ожидание, не пытаясь делать то, что делать совершенно не хочется. А больше всего не хотелось заниматься генеральной уборкой квартиры, которую надо было делать давным-давно и которую я все откладывала на воскресенье. Я нехотя прошлась пыльной тряпкой по книжным полкам и полированной поверхности стола, то есть там, где пыль была до неприличия заметна. Не хотелось мне садиться и за переводы — и я отставила их в сторону. Целый день я провалялась на неприбранной постели, читая наиболее идиотские любовные романы издательства «Греза». Именно они могут помочь выкарабкаться из депрессии. Одна деловая и умная женщина объяснила мне, почему она читает литературу такого низкого пошиба: