Я вытащила из сумочки претенциозную книжечку под названием «Дар небес» и торжественно, с подходящими к случаю словами вручила ее Артуру. Тот был польщен; тут же без всякого перехода он сказал что пора переходить к делу, и вызвал Игоря.

— Игорь, кто из наших ездит на белых машинах?

— Никто. У Миши была белый «ниссан-санни», да он разбил его на прошлой неделе.

Когда именно? Впрочем, это не важно — судя по размерам и форме, меня пыталась сбить отнюдь не японская машина.

Потом Артур заставил меня при Игоре описать того из нападавших, приметы которого я запомнила. Игорь злился, но противоречить Дону не смел. Мне было удивительно, что Дон с его обаянием и умом — а чтобы управлять такой империей, нужен незаурядный ум, — держит при себе этого типа, явного психопата с криминальными наклонностями. Впрочем, путь от преступника до почтенного члена общества трудно пройти за одну человеческую жизнь, чаще для этого нужно несколько поколений. Судя по всему, Дон должен был полагаться на многих из тех, с кем когда-то начинал свой бизнес. Впоследствии я узнала, что Игоря он держал при себе за ту храбрость, с какой он защищал своего босса при вооруженном налете. Кроме того, сам Артур производил впечатление человека если не доброго, то доброжелательного, и ему просто необходим был для контраста кто-то, игравший роль «плохого полицейского» и «очень плохого» при «хорошем». Дон был высоко и далеко, его уважали и боялись, Игоря не уважали, но зато боялись, и даже очень.

Игорю я не понравилась, и он этого не скрывал. Я хорошо понимала, почему: я пришла с улицы — Генка-рыжий, естественно, не в счет — и посмела через его голову обратиться прямо к Дону. Интересно, может быть, ему что-то известно о моих преследователях? С него станется. В любом случае одним врагом у меня больше. Но это не страшно. Против своего босса он пойти не посмеет.

Расстались мы с Артуром как лучшие друзья. Я дала ему на прощание свою визитку: он сказал, что сообщит мне, если ему удастся что-то выяснить. Я не сомневалась, что если Дон захочет, ему все удастся.

Когда я шла назад, то телохранители все также не могли оторваться от телевизора. Не задерживаясь, я поспешила к выходу — на своей спине я чувствовала злой взгляд Игоря. Генка, переминаясь с ноги на ногу, ждал меня у самой входной двери; я посочувствовала ему — ему из-за меня пришлось несладко, к тому же он потерял лицо на моих глазах, а что может быть хуже для парня, изо всех сил желающего казаться крутым?

Собственно говоря, мой «Дар небес» предназначался именно для него. Ну что ж, придется ему обойтись без дрянного романчика. И я постаралась сгладить впечатление от неприятной сцены, приключившейся с ним в «Каппе», и наговорила ему кучу комплиментов: и как он меня выручил, и что без него я бы никогда в жизни не попала к Самому, и какое великолепное впечатление произвел на меня Дон… Я упорно делала вид, что не заметила, как его там встретили. Генка сначала был мрачен, но постепенно под воздействием моей жизнерадостной болтовни пришел в себя, выпрямился, так что стал даже выше ростом, и улыбнулся. Я попросила проводить меня до Пятницкой, где надеялась поймать тачку. Но Пятницкая вся была забита машинами — сплошная пробка, — так что нам пришлось выйти на Ордынку. Тут ко мне подъехала «Волга» с зеленым огоньком (вот удивительно, в Москве снова появились такси!), и я с ним распрощалась.

Подсчитывая свои ресурсы, чтобы расплатиться с шофером, я поняла, что мои запасы стремительно тают. Еще бы, если каждый день ездить по городу на такси, надо работать не в «Компике», а в каком-нибудь «Менатепе»! Но спуститься в метро после вчерашнего приключения я не решилась. Господи, когда я смогу спокойно, ничего не опасаясь, пройти по улице! Или хотя бы мой «москвичонок» был на ходу…

И Господь услышал мою молитву. Первое, что я увидела, когда мы въехали во двор, — мой ярко-оранжевый, только что вымытый автомобильчик, прямо-таки сверкавший в лучах осеннего солнца. Ну конечно, он блестел не так, как серебристый «мерседес» Дона, который я заметила возле входа в «Каппу». Но не нужны мне всякие «мерседесы», для меня машина действительно не роскошь, а средство передвижения!

Не чуя под собой ног от радости, я не стала дожидаться лифта, а прямо-таки взлетела к себе на седьмой этаж, схватила запасные ключи от машины и помчалась вниз. Усевшись на потрепанное сиденье, я запустила мотор и попробовала тронуться с места; сцепление, рукоятка переключения скоростей, ручной тормоз — все было в полном ажуре. Я захотела прокатиться, но вспомнила, что техпаспорта у меня нет, и благоразумно решила отложить поездку. В качестве компромисса я доехала до ближайшего овощного, накупила яблок и вернулась домой. Наконец-то я на коне!

Я человек абсолютно не технического, а гуманитарного склада. Есть только две машины, которые я считаю родными: это мой компьютер и мой автомобиль. Я отношусь к ним не как к неодушевленным предметам, а как к живым существам, я изучила их характер, обращаюсь с ними нежно и ласково, и они в общем-то редко меня подводят. Мой «Москвич-бенц» довольно-таки упрямая личность, весь в хозяйку: если он не хочет куда-то ехать, то ни за что не поедет, как бы его ни уговаривали. Особенно он не любит сырую погоду — тогда он не желает заводиться; наверное, при высокой влажности у старичка ноют кости.

Как бы то ни было, я чувствовала себя прекрасно: вместе с машиной ко мне вернулась свобода передвижения, и у меня появилось ощущение безопасности. Я прекрасно понимала, что чувство это ложное, что подложить бомбу в автомобиль элементарно просто, а подстроить аварию еще проще, но тем не менее не желала об этом думать.

Вернувшись к себе, я тотчас же позвонила Юрию, чтобы его поблагодарить, и в ответ услышала от любезного братца:

— Где ты шлялась?

— Я не шлялась, а отключила телефон и работала, а потом выходила в магазин за хлебом.

Он пробурчал в ответ что-то невразумительное и сказал, что ключи от машины и техпаспорт у него, и он отдаст их мне, если буду себя хорошо вести. Я сразу поняла, что настроение у него подавленное — очевидно, финансовые дела его складывались не блестяще, Аргамаков явно не оправдывал тех надежд, которые на него возлагались. Он подтвердил это, заявив мне, что скоро я ему понадоблюсь: появились новые потенциальные инвесторы, и я должна буду присутствовать на переговорах.

— А пока занимайся этой алкоголичкой, — добавил он. Аргамаковы вышли у него из милости.

Положив трубку, я облегченно вздохнула. Брату я ничего не рассказала о вчерашнем происшествии, но Сергею-то я сообщить обязана. И решив про себя, о чем говорить и о чем нет — о визите к Дону я решила умолчать, вряд ли его сыщики меня выслеживали, — я набрала номер «Ксанта». Мне повезло: я застала Сергея на месте.

Оказывается, Сергей тоже пытался связаться со мной и был обескуражен моим отсутствием. Выслушав историю о неизвестном преступнике и чудесном спасителе, явившемся в образе кудлатого бобтейла, он долго молчал. Я понимала, что ему с его деликатностью трудно задать мне ту трепку, которую я заслуживала. Наконец он нашел нужные слова:

— Агнесса, я не понимаю, как такая умная женщина, как вы, может вести себя так безрассудно…

Выслушав нотацию и клятвенно пообещав, что больше не совершу ни одного безрассудного поступка, я положила трубку на рычаг, улыбаясь во весь рот: что бы сказал Сережа, если бы узнал о моем визите к Дону?

А Марк, паршивец, в этот день так и не объявился.

«Занимайся этой алкоголичкой», — сказал мне Юра, и я честно занималась. На следующий день Рафаил привез к Аргамаковым Семена Ароновича Дорфмана, известного психиатра, принадлежавшего к старой, ныне вымирающей профессорской гвардии. От самого его вида, от негромкого голоса и сдержанных манер так и веяло интеллигентностью. При самом богатом воображении трудно было себе представить большую противоположность Ирине Петровне, чем этот пожилой невысокий человек с палочкой. Основной его дар, по-моему, заключался в том, что он умел слушать. Говорил ли он с Виолеттой, с Аргамаковым, с Рафаилом или со мной — он говорил с нами как равный, и чувствовалось, что ему действительно интересны наши ответы. Меня он просто очаровал. Виолетта тоже к нему прониклась доверием и нормально с ним беседовала. А может, дело в том, что она уже вышла из того подавленно-злобного состояния, в котором находилась сразу после больницы.