— А правда, что Фрейд женился девственником?

— Как звали любовницу Юнга, ну ту, еврейку из России?

— Из-за чего Фрейд поссорился с Адлером?

Я смеялась и отвечала, как могла, вспоминая, как я учила с учительницей английский язык в детстве — она обожала сплетни, и поэтому уже в весьма юном возрасте я знала, сколько раз женаты были известные английские писатели и какие скандалы были с ними связаны. Так как говорили мы с ней по-английски, то я знала язык не в пример лучше, чем мои сверстники, сдававшие стандартные темы по учебнику.

Виолетта не дошла до того, чтобы знакомиться с трудами самого Фрейда (впрочем, по некоторым ее репликам я поняла, что кое-что она все-таки прочла раньше), но однажды она достала из сумочки роман Эрики Йонг «Страх полета» и спросила, читала ли я эту книгу.

— Да, в оригинале. На твоем месте, Виолетта, я не стала бы читать этот роман сейчас, когда ты посещаешь сеансы психоанализа.

— Ну что ты, как раз сейчас самое время.

Эрика Йонг считается выдающимся мастером фрейдистской эротической прозы, кроме того, она отъявленная феминистка, но большинство ее эротических романов вряд ли будет издано на русском языке — ее эротика, на мой взгляд, сильно попахивает порнографией. В этом смысле «Страх полета» — исключение. Главная героиня романа, Айседора, замужем за психоаналитиком, причем у каждого из супругов свой психоаналитик, и все свои семейные проблемы они решают так: муж идет к своему психоаналитику, жена — к своему, каждый дает свои рекомендации, и с учетом этих рекомендаций они живут дальше… Дело осложняется тем, что Айседора заводит любовника — тоже, разумеется, психоаналитика. Нет, совсем неподходящее чтиво для того, кто пытается вернуть душевное здоровье при помощи психоанализа.

— И все же я бы сказала об этом Вадиму.

— Зачем? Если он читал Эрику Йонг, то будет возмущаться, если нет — почувствует себя неловко. Мне понравилась книжка, Агнесса, и, главное, вывод, который делает для себя эта Айседора: ни один психоаналитик не решит за тебя твоих проблем, если ты сама их не решишь.

— Мне показалось, что ты веришь в психоанализ.

— Я играю в то, что я в это верю. И в Вадима… Он такой милый парень, так хочет мне помочь. Но ты понимаешь, Агнесса, на самом деле, в глубине души я не верю, что кто-то может мне помочь.

— И напрасно, иногда надо заставить себя поверить.

— Зачем? Знаешь, в детстве моей любимой героиней была Жанна д’Арк. Как у героини Фейхтвангера, Симоны, которой снилось во время немецкой оккупации, что она в образе святой Жанны спасает Францию. Я, правда, в своих снах никого не спасала, я просто всходила на костер, и все мною восхищались… А в жизни ты не горишь на костре у всех на виду, ты просто упиваешься до смерти.

В ее голосе звучала такая горечь… Я смотрела ей прямо в глаза, и то, что я в них увидела, меня ужаснуло. Бесплодная, выжженная пустыня — вот что представляла собой душа этой молодой и прекрасной женщины. Мне показалось, что в ее голосе прозвучало предчувствие близкой гибели. Может, она все же права и охотятся не за мной, а за ней? А может, в ней просто говорит инстинкт смерти?

Вадим встречал нас обеих с радостью, хотя при Виолетте, как мне казалось, он смущался — так, как и должен смущаться молодой человек в присутствии девушки, в которую влюблен. Все-таки психотерапия — штука обоюдоострая. Мы с Виолеттой тоже об этом говорили. Она не видела в его поведении ничего экстраординарного — может, просто привыкла, что все встречающиеся на ее жизненном пути мужчины относятся к ней именно так.

— Ты не права, Агнесса, если он в кого-то и влюблен, то только в тебя.

— Виолетта, ты не понимаешь одного: в психоанализе между пациенткой и психотерапевтом образуются особые духовные связи. Да вспомни хотя бы знаменитые голливудские триллеры последних лет, все эти окончательные анализы и окончательные диагнозы там, в основе сюжета всегда лежит роман между психоаналитиком и пациенткой.

— Ты сама говорила, что на Западе психоаналитиков пруд пруди. У каждого мало-мальски приличного человека есть свой психоаналитик, это модно и престижно. Я даже, помнится, читала роман какой-то американской писательницы, так там молодые люди при первом знакомстве не находят лучшей темы для разговора, чем обсуждение своих психоаналитиков. У нас еще это не принято.

— По-моему, ты сознательно пытаешься перевести разговор на другое. И все-таки Вадим в тебя влюбился, а ты с ним совершенно бессовестно кокетничаешь…

— Чушь! Я со всеми так себя веду. Зато, когда наш сеанс кончается, с каким нетерпением он ждет тебя!

— Уж это точно твои фантазии. Он любит со мной поговорить на профессиональные темы, не отрицаю. Но говорит он в основном о тебе…

В конце концов выяснилось, что правы были мы обе.

Как-то раз Виолетта сразу после визита к Вадиму должна была срочно ехать в аэропорт Шереметьево — встречать каких-то родственников Аргамакова. Мне с нею было не по пути, и я осталась на Тверской-Ямской, сказав ей, что доберусь до дома самостоятельно. Виолетта с Витей уехали, а я осталась побеседовать с Вадимом. Была пятница, конец рабочей недели, и Вадим никуда не торопился. Впрочем, он и в другие дни особенно никуда не торопился. В этот день я решила оставить все свои дела и немного отдохнуть. Марк пока так и не появился, он позвонил из Испании и сообщил, что вынужден задержаться на пару дней. А общество Вадима меня развлекало.

Наш разговор начался с того, что Вадим вновь мне заявил — у Виолетты шизофрения. Я снова с ним поспорила, терпеть не могу, когда люди прилепляют ярлыки к тому, что им непонятно, и на этом успокаиваются. В таком случае почему бы ему не поставить диагноз шизофрении мне, да еще параноидной, с бредом преследования, — ведь он же не верит, что моей жизни угрожает опасность?

— У вас не шизофрения, Агнесса. Ваши представления о таинственных преследователях — плод патологического фантазирования. Это связано с вашим комплексом Электры[9].

Сказать, что я онемела, значит, ничего не сказать. Впрочем, я довольно быстро оправилась и расхохоталась; правда, боюсь, что мой смех звучал неубедительно:

— Вадим, по-моему, это у вас патологические фантазии!

— Нет, я совершенно серьезно! Послушайте меня внимательно. Я давно хотел поговорить с вами об этом. Мы так много с вами беседовали в последнее время, и вы мне страшно интересны. Я долго пытался понять, в чем ваша проблема.

— Ну и?

— Агнесса, я многое слышал от вас о матери, с которой у вас сложные отношения любви-ненависти, и ничего об отце. Мать вы до сих пор воспринимаете как соперницу. Знаю, что ваш отец умер, когда вам было шестнадцать, но вы о нем не вспоминаете. Зато в вашей жизни слишком много места занимает двоюродный брат. Это, очевидно, та фигура, которая в ваших бессознательных представлениях заменила отца. Вы слишком привязаны к нему, чтобы в вашей жизни оставалось место для других мужчин. Отсюда ваш неудачный брак. Отсюда ваши неудачи в отношениях с любовниками. На самом деле вам никто из мужчин не нужен, вам нужен только брат. Вам может казаться, что вы кого-то любите, но на самом деле это не так. Вы счастливы только тогда, когда у брата нелады с женой, тогда вы ему нужны. Когда его семейная жизнь налаживается, вы увядаете. Вы не можете построить ни с кем прочных отношений, потому что не умеете отдавать себя мужчине, вы нарцисстичны, вы застыли на стадии анальной фиксации…

— Довольно!

Если отбросить всю эту психоаналитическую терминологию, то, возможно, кое-что из того, что он говорил, и было правдой, но я не желала это слушать. Я неплохо справляюсь с жизнью и такая, какая есть.

Я встала и собралась уходить, но тут Вадим вскочил и схватил меня за руку:

— Постойте, Агнесса, я не хотел вас обидеть. Наоборот, я хотел вам помочь. Я уверен, что если вы избавитесь от детской фиксации, то научитесь любить, и это принесет вам счастье.

— Вот как! Это ты, ты научишь меня любить?! — В негодовании я не заметила, как перешла с уважительного «вы» на пренебрежительное «ты».