Я могла бы возмутиться, взбунтоваться — когда мы были мужем и женой, меня больше всего в нем раздражали именно его чересчур выраженные собственнические инстинкты по отношению к моей особе, — но я и не подумала это сделать. Мне было хорошо, просто чудесно, к тому же прошедшие десять лет меня кое-чему научили. И, лежа с раскинутыми руками и ногами, бесстыдно подставляя самые интимные уголки, самые чувствительные места моего многогрешного тела его мало сказать нескромным, изощренным ласкам (поколение наших родителей назвало бы их извращенными), то и дело вскрикивая от переполнявшего меня и рвавшегося наружу наслаждения, я была счастлива ему подчиняться.

И все-таки перед тем как провалиться в глубокий сон-небытие, одна мысль у меня промелькнула: как хорошо, что Петя вчера снял телефонную трубку, — это заставило Марка поторопиться!

Ночью я проснулась и некоторое время лежала, наслаждаясь ощущением полноты бытия. Марк рядом со мной зашевелился, перевернулся на другой бок лицом ко мне и, не просыпаясь, слегка ущипнул меня за самое мягкое место, потом помял рукой мою левую грудь, как бы убеждаясь, что все это мягкое, теплое и приятное на ощупь действительно принадлежит ему, удовлетворенно вздохнул и продолжал спать, положив на меня руку жестом хозяина.

Меня душил смех; я боялась рассмеяться вслух и долго не могла заснуть. Поговорить мы смогли только утром, и то не сразу — некоторое время ушло на продолжение наших ночных занятий.

Утром я поняла, что в комнате что-то не так. Что именно, до меня дошло чуть позже, когда я обнаружила в мусорном ведре сломанные и помятые гвоздики.

За завтраком, который на этот раз приготовила я, я наконец смогла снова задать волновавший меня вопрос:

— А теперь расскажи, как ты сюда попал.

— Меня впустила твоя соседка Агнесса Владимировна.

— Не ври! Агнесса Владимировна — бдительная старушка и никогда не пустила бы в мою квартиру чужого!

— А кто тебе сказал, что я чужой? Я предъявил ей документы, и она не могла не пустить в свою собственную квартиру твоего законного мужа.

От неожиданности я поперхнулась кофе. Марк заботливо похлопал меня по спине и, явно наслаждаясь моим ошарашенным видом, достал свой дипломат — он валялся на кухонном диванчике, там, где он вчера его бросил, — вытащил оттуда паспорт и подал мне.

Это был обычный советский паспорт в красной кожуре с серпом и молотом на имя Марка Александровича Крутикова, выданный в 1979 году; со второй страницы на меня глядело его совсем юное лицо. Я стала переворачивать странички, и тут глаза у меня полезли на лоб. В графе «семейное положение» был штамп о браке — о браке со мной, гражданкой Ивлевой Агнессой Владимировной, но не было отметки о разводе. Я лихорадочно стала листать паспорт дальше. Дети… Детей нет, пусто. Воинская обязанность… Военнообязанный. Место жительства: последнее место прописки — Москва, улица 26 Бакинских комиссаров… Мой дом! Моя квартира!

Наверное, вид у меня был еще тот, потому что Марк искренне, с удовольствием расхохотался, на меня глядя. Наконец мне удалось выдавить из себя:

— Как тебе это удалось?

— Очень просто. Когда мы с тобой развелись, я взял и потерял паспорт. В новом паспорте я снова оказался прописанным у родителей и к тому же холостым. Это значительно облегчило мне жизнь. Конечно, были еще разные анкеты, но, как ты знаешь, на всякое действие есть свое противодействие. Кому надо было, тот знал, зато мелкие сошки ко мне не цеплялись…

Я мрачно молчала, представляя себе, как реагировала Агнесса Владимировна, когда Марк предъявил ей документы. Она уже давно умудрилась у меня выведать, что я была замужем, но много лет как развелась. Бедная старушка, наверное, была просто в шоке! Она считала меня свободной женщиной, а я оказалась обыкновенной прелюбодейкой, которая при живом муже обзавелась любовником. Так как дверь ее квартиры выходила в общий холл, то, естественно, она не могла не знать о Пете, с которым мне пришлось ее познакомить — однажды утром мы все трое столкнулись на лестничной площадке у лифта; час был столь ранний, что не могло быть сомнений в том, где Петя провел эту ночь.

Марк угадал ход моих мыслей:

— У старушки, конечно, был шокированный вид, но она быстро пришла в себя. Я пустил в ход весь свой шарм и объяснил ей, что некоторое время назад мы с тобой поссорились и разъехались, как леди Диана с принцем Уэльским, но теперь, когда я вернулся из-за границы, мы помирились и снова сошлись, и я просто забыл ключи.

— И она тебе поверила?

— Эта твоя тезка, человек старой закалки, живет по принципу: нет бумажки — нет человека. А если бумажка есть, так по ней и быть: я твой законный супруги здесь прописан, значит, имею право.

Тут он наклонился и обнял меня:

— Так что я теперь твой законный муж, и придется тебе с этим смириться, иначе прослывешь падшей женщиной.

Я не оценила юмор ситуации и попыталась отбиваться, но не тут-то было: он властно поцеловал меня в губы, как будто ставил на меня свое клеймо. Я все-таки вывернулась, и назревала небольшая стычка, которая должна была закончиться самым восхитительным образом, если бы не вмешался телефон. Господи, ну почему я его не вырубила? Собственно говоря, это ни к чему, когда есть определитель номера, и теперь я не могла не поднять трубку: на табло высвечивался телефон офиса Сергея.

В Сережином голосе мне послышалось смущение, как всегда, когда он вынужден был задавать мне неделикатные вопросы:

— Агнесса, доброе утро. Извини, пожалуйста, нет ли у тебя Марка?

Я передала трубку моему полузаконному супругу; Марк слушал брата молча, и постепенно лицо у него вытягивалось. Из его отдельных реплик я не могла понять, о чем идет речь, но, судя по всему, разговор ему не нравился. Когда он произнес:

— А ты уверен, что ехать надо сегодня? — Голос у него звучал почти жалобно. После этого он заявил: — Да, все понял, — и, положив трубку, обратился ко мне: — Аньес, я должен ехать. Мой сумасшедший брат требует, чтобы я немедленно отправлялся в аэропорт и поймал четырехчасовой рейс на Мадрид. Ему, видите ли, срочно нужно отыскать «испанский след» одной незаконной сделки, и эту работу могу выполнить только я.

— А билет? А виза? — слабым голосом протестовала я; несмотря на его дурацкую выходку, а может, благодаря ей, мне не хотелось его отпускать.

— Сотрудник Сергея ждет меня с билетом в Шереметьево, а виза у меня многоразовая. Не расстраивайся — мне тоже тошно тебя покидать, но это ненадолго.

— Насколько?

— На несколько дней, может быть, на неделю. — Тут он лукаво прищурился. — Не думай, что если «Ксант» — богатая фирма, то они не жалеют денег на командировочные. Еще как жалеют!

Он снова обнял меня, и на этот раз я не сопротивлялась.

— Аньес, мне страшно не хочется уезжать, но кто платит, тот заказывает музыку. Я тебя умоляю — будь осторожнее без меня, не стань, ради Бога, жертвенным ягненочком! И не ходи никуда одна!

— Хорошо, я буду выходить из дома только с поклонниками.

Наше прощание оказалось несколько смазанным тем, что он больно щелкнул меня по носу.

Уже в дверях я вдруг вспомнила:

— А где ключи? Ты отдал их соседке?

Нехотя Марк вытащил из кармана связку ключей и протянул ее мне.

Оставшись одна, я первым делом немедленно перезвонила Сергею и доложила ему о своих подозрениях относительно Пети. Я ничего не скрыла: рассказала и об Аните Далакян, и белом «шевроле» академика, и о Катиных домыслах насчет возможных мотивов Петиных действий, столь для меня нелестных. Сережа, как всегда, слушал внимательно, не перебивая, потом задал несколько уточняющих вопросов. Под конец я робко его попросила:

— Я была бы тебе очень признательна, Сережа, если бы ты не рассказывал об этом Марку без крайней необходимости…

— Ты могла бы и не просить, Агнесса. Если след ложный, то Марк ничего не узнает. Кстати, извини, что пришлось его услать, но это экстренный случай…