— Подумай только, такой здоровенный мужик — и боится этой крошечной фурии!
— Марина не фурия, она отважная женщина, может быть, она просто чересчур энергично взялась за дело.
Я не знала, что делать — накрывать на стол? Предложить Пете чашку кофе, как посетителю, пришедшему по делу? Одно я знала твердо: я не хочу никаких выяснений и объяснений. Когда-то нам было с ним хорошо, а теперь мы расстались — и точка. Петя сам вывел меня из затруднительного положения, заявив, что он только что пообедал, но не откажется от чая.
Ах, да, я уже и забыла, что он предпочитает чай. Я поставила чайник на плиту.
Петя вытащил из сумки бутылку французского шампанского, моего любимого, мускатного. Открыв шампанское и наполнив принесенные мною бокалы, Петя провозгласил тост:
— За твои успехи, Агнесса!
Значит, в глубине души он нас уже разделил: мои успехи не его успехи. Что ж, тем лучше. Очень мило прощаемся, как цивилизованные люди. И тут во мне шевельнулся червячок ревности. Он мне не нужен, но я предпочла бы уйти первой. Неужели я хуже, чем Анита Далакян?
Я не удержалась и высказала это вслух:
— И за твои успехи, Петя. Говорят, Анита Далакян и молода, и умна, и хороша собой. Поздравляю.
Я попала в точку: Петя побледнел, на него было жалко смотреть. Поставив на стол нетронутый бокал, он выдавил из себя:
— Вечно до тебя доходят какие-то темные сплетни…
Я безжалостно продолжала:
— Почему темные? Для тебя — очень даже светлые. И не сплетни, а факты. Единственное, что мне непонятно, — как ты сумел очаровать ее родителей, так что они разрешили вам встречаться. Насколько я знаю, академик Далакян не слишком поощряет молодых людей без определенных занятий и с неопределенным моральным обликом…
Господи, какой черт дергал меня за язык? Какое мне дело до того, как отец Аниты отнесется к Пете? Неужели я превращаюсь в ревнивую и злобную бабу?
Петя побледнел еще больше, если это было возможно.
— А откуда он узнает про мой моральный облик? Уж не от тебя ли? — В его голосе не было язвительности, скорее отчаяние. Меня это поразило и тут же отрезвило.
Я покаянно заявила:
— Извини, Петя, я не то хотела сказать. Я не знакома с Далакянами и вовсе не собираюсь с ними знакомиться. Но если ты еще не слишком хорошо знаешь эту семью, то учти, что они люди серьезные, и тебе не удастся завести с Анитой легкий роман.
— А я и не собираюсь крутить с Анитой любовь, мы с ней просто приятели, и не больше. Но почему ты считаешь, что я не способен на серьезные чувства?
— Не уверена, что ты можешь любить кого-нибудь всерьез. Впрочем, может, я сужу по нашим отношениям…
— Конечно, ты можешь считать меня легкомысленным бабником, но сама-то ты хороша…
Боже мой! Если я что-то в этой жизни ненавижу, то это выяснение отношений! По счастью, нас прервал телефонный звонок, и Петя, сидевший рядом с аппаратом, то ли по привычке, то ли из ехидства снял трубку и с неприятной улыбочкой передал ее мне. Как назло, это оказался Марк.
— Хелло, Аньес, — прозвучал в трубке его бодрый голос, как будто он никуда не пропадал.
— Слушаю. — Я приняла самый официальный тон.
— Кто это у тебя в гостях? — Нет, я ошиблась, за бодростью скрывалось беспокойство.
— Соседи, — тем же сухим тоном соврала я.
— Ах, раз у тебя соседи, я перейду сразу к делу. — В голосе его послышались саркастические нотки. — Сережа поручил мне выяснить у тебя некоторые детали, если ты, конечно, можешь сейчас говорить.
— Конечно, могу! — поспешила я ответить и тут же поняла, в какую попалась ловушку: есть вещи, о которых я никак не могу рассказывать при Пете!
По счастью, эти детали касались в основном Милочки и подробностей Аллочкиной встречи с блудным мужем и его секретаршей, и после нескольких моих невразумительных ответов дело пошло на лад: Марк формулировал свои вопросы так, что я могла на них отвечать «да» или «нет». Петя наблюдал за мной с явным интересом и после пяти минут нашей содержательной беседы вдруг схватил пустой бокал и швырнул его об пол; послышался звонкий треск разбившегося стекла.
— Что у тебя там происходит? — тут же спросил Марк.
Я состроила довольно ухмылявшемуся Пете страшные глаза и поспешила ответить:
— Ничего особенного… Это просто соседка уронила чашку…
— Ах да, я и забыл, что у тебя соседи, — язвительно произнес Марк, задал мне еще пару вопросов и положил трубку, даже не попрощавшись. Как чужой человек… Нет, чужие более вежливы.
Я была расстроена: он мог сказать мне хоть что-нибудь ласковое! Мог бы сообщить, когда его светлость соизволит нанести мне визит, и тут же, очень непоследовательно, я разозлилась на Петю. Петя пришел в отличное расположение духа и улыбался во весь рот:
— Так-так, Агнесса, может, ты мне скажешь, кто из нас более легкомысленный? Кстати, кто это был? Такой приятный глубокий баритон!
Нет, сердиться на него было невозможно! Я расхохоталась, достала совок и веник и, собирая осколки, сказала:
— Мой бывший муж.
Петины брови поползли вверх, так что лба почти не осталось:
— Вот как? Я и не знал, что вы с ним поддерживаете отношения.
Если еще и Петя мне закатит сцену ревности, это будет слишком! Но Петя не собирался этого делать, наоборот, на его лице было написано явное облегчение. Он достал из шкафа еще один фужер, снова разлил шампанское и провозгласил:
— За твою личную жизнь!
— И твою тоже, — добавила я.
— И мою тоже, — согласился он, залпом осушил бокал, поставил его на место, подошел ко мне, обнял и поцеловал.
Нет, он не по-дружески клюнул меня в щечку — рот его жадно приник к моим губам. Я не могла сопротивляться, боясь совсем остаться без фужеров. Петя прижимал меня к себе все крепче, язык его все настойчивее и требовательнее касался чувствительных точек у меня во рту. Голова у меня закружилась, внизу живота, там, где наши тела соприкасались и я чувствовала его возбуждение, разлился жар… Меня трогал мужчина, и я реагировала как женщина. Это была чисто физиологическая реакция, не более того. Я вспомнила о Марке — и отстранилась. Нет, мне не нужен Петя, мне нужен только Марк.
Петя неохотно отпустил меня и отошел к окну. Когда его дыхание немного успокоилось, он сказал:
— Жаль… Нам было хорошо с тобой. Я хотел с тобой попрощаться именно так.
— Не надо.
— Понимаю. Что ж, давай пить чай.
Я совсем забыла о чайнике, и его пришлось доливать. Я заметила, что у меня дрожат руки. Петя тоже заметил, и это явно польстило его мужскому самолюбию.
Мы пили чай и вели легкую непринужденную беседу, как будто всю жизнь были только приятелями. Я собиралась предложить Пете забрать свои вещи — их накопилось у меня в квартире немало, — как нам опять помешали.
Это снова была Марина. Она похожа была на Афину Палладу после выигранной битвы, разве что покрыта была только потом, а не кровью. Не задумываясь о том, что может оказаться третьей лишней, она заявила:
— Ну теперь ему не выбраться. Я пришла к вам немного передохнуть. Агнесса, ты ведь меня не выгонишь?
Я рада была бы ее выгнать, но врожденная деликатность или внушенная воспитанием вежливость не позволила мне этого сделать. Зато Петя поднялся.
— Вы, милые дамы, пейте чай, а мне, к сожалению, пора… — Он собрался в мгновение ока, накинул куртку, повесил через плечо сумку, схватив мою руку, поднес ее к лицу и прикоснулся к ней губами, подмигнул — и был таков.
Я не успела ни забрать у него свои ключи, ни отдать ему его вещи.
На Марину его манеры произвели благоприятное впечатление.
— Он у тебя нормальный парень, — сказала она. — И, судя по всему, не пьет. — В ее глазах это было самое главное достоинство мужчины. — Наверное, и при деньгах к тому же.
— С чего это ты решила, что он богатенький?
— Ну как же, у него ведь роскошная машина! Я недавно видела, какой вылезал из нее возле Петровского пассажа. У меня хорошая память на лица.
— Ты уверена, что это был он?
