Ноэль поднялась на ноги – Камень боли ярко замерцал – и отошла к фальшборту. Сафи и Иврена последовали за ней.
Берег не сильно отличался от побережья Онтигуа – скалистый, зазубренный, источенный бурными волнами. Но вместо леса лишь большие белые валуны усеивали землю и скалы, светясь при луне.
– Где все деревья? – спросила Ноэль.
– Деревья там, – устало ответила Иврена. – Но они больше не выглядят как деревья. – Она отстегнула кинжал и достала промасленную тряпицу. Сафи еле слышно вздохнула.
– Это же не валуны? – она повернулась к Иврене. – Это пни.
– Да, – ответила монахиня. – Мертвые деревья не выдерживают бурь.
Тьма паутиной легла на плечи Ноэль. Пригнула ее к земле.
– Почему… почему они умерли? – спросила она отрывисто.
Иврена выглядела удивленной, она перевела взгляд с Сафи на Ноэль, чтобы убедиться в искренности их вопроса. Увидев, что они серьезны, Иврена нахмурилась.
– Все это побережье было уничтожено в Великую войну, девочки. Карторранские ведуны Земли отравили почву от западной границы и до устья реки Таймец.
Уничтожено. Отравлено.
У Ноэль перехватило дыхание. Сердце превратилось в мрамор… а затем разлетелось на куски.
Уничтожено. Отравлено.
Здесь нет рая. Нет дома. Пальцы Ноэль сжались на Камне боли. Она посмотрела на Сафи: та была бледной, как луна, а ее Нити вибрировали. Ноэль пожала руку Сафи. Подруга ответила тем же.
– Почему тогда, – спросила она Иврену, – в учебниках истории, которые читала Ноэль, Нубревена изображена живой и цветущей?
– Потому что, – ответила Иврена, начиная чистить оружие, – историю пишут победители, а не проигравшие.
– И все-таки, – повысила голос Сафи, – если это было ложью, я должна была догадаться. – Она посмотрела на Ноэль. – Мне следовало догадаться.
– Ах… – Иврена подняла глаза от оружия; ее серебристые волосы развевались на ветру. – Ты поступила, как и все люди: поверила в то, во что хотела верить. – Она снова занялась пятнами крови на оружии. – Вы надеетесь на лучшее, даже если худшее находится прямо перед вашим носом.
– Я… это я виновата, – Ноэль запнулась, сильнее сжав пальцы Сафи. – Я… поверила в эту ложь. Я так хотела свой дом, что… – Ноэль не решилась произнести слова «твоя магия». – Ты поверила мне.
Сафи крепко зажмурилась, а ее пальцы сжимались, пока боль не пересилила камень Ноэль. Она запульсировала в ране, но принесла облегчение. Ноэль была рада ей, так как смогла выпрямиться и разжать челюсти. Ее пристальный взгляд остановился на ясном, сосредоточенном лице Иврены, убравшей кинжал в ножны и взявшейся за нож, которым пользовалась Ноэль, все еще покрытый кровью чудища.
Движения Иврены были четкими и уверенными, и Ноэль поразила внезапная мысль: сколько за свою жизнь эта монахиня почистила оружия. Она была целительницей, но в то же время и бойцом. Эту женщину не просто научили убивать в монастыре – по крайней мере половина ее жизни пришлась на Великую войну.
Когда Ноэль и Сафи чистили свои клинки, они стирали следы пальцев и пота, защищая сталь от обычной коррозии.
Но когда Иврена, или Хабим, или Мустеф полировали свое оружие – они соскребали с него кровь, смерть и прошлое, которое Ноэль даже не могла себе представить.
По какой-то причине, которую Ноэль не могла точно определить, эта мысль ее утешила.
– Расскажи нам, – мягко попросила она, – что случилось с Нубревеной?
– Все началось с карторранцев, – ответила Иврена, и танцующий ветер унес ее слова прочь. – Их Ведуны земли отравили почву. Через неделю империя Далмотти прислала своих Ведунов воды, чтобы отравить побережья и реки. Последними, но не менее жестокими, были Ведуны огня из Марстока, которые сожгли наш восточный край дотла.
Крестьяне и фермеры были вынуждены уйти в глубь страны. Как можно ближе к Ловатцу. Но там не хватало земли на всех, в городе стало тесно, почва истощилась, наступил голод, и империи победили.
Ноэль моргнула. Розовый цвет принятия замерцал в Нитях Иврены. Воодушевление Ноэль померкло, спина ссутулилась. Рядом слышалось дыхание Сафи. Она сгорбилась еще сильнее.
– Ему необходим этот договор, – прошептала она без выражения. Нити ее будто замерли, будто она была слишком потрясена, чтобы что-то чувствовать. – Но Эрон сделал так, что договором нельзя воспользоваться. Слишком трудное условие – ни единой капли крови…
Повисла пауза. Шум ветра и крики матросов отдалились. Потом все завертелось и ускорилось. Слишком быстро. Слишком ярко.
Сафи рванулась прочь, ее Нити были взбудоражены и светились множеством красок, так что Ноэль не могла уследить за ними. Красная вина, оранжевая паника, серый страх, синее сожаление. Но несмотря на обезумевшее сердце Сафи, среди них было больше прочных, крепких Нитей созидания, чем слабых и рвущихся – уныния и отчаяния. Разноцветные чувства заметались по палубе, будто пытаясь связаться с тем, кто способен ощущать так же ярко.
Затем Сафи медленно обернулась и мрачно сказала:
– Прости меня, Ноэль. – Ее взгляд нашел Мерика, и она повторила: – Мне очень жаль.
Прежде чем Ноэль смогла ее успокоить и возразить, что вины Сафи здесь нет, уголком глаза она поймала белую Нить ужаса. Она оглянулась на Куллена, который стоял на главной палубе, задыхаясь от кашля. Затем согнулся пополам и упал.
Ноэль подбежала к нему. Сафи и Иврена – за ней. Они оказались на месте одновременно с худой девочкой в нелепых косичках. Мерик тоже уже был там, пытался усадить Куллена и растирал ему спину. Растирал легкие – поняла Ноэль, остановившись в паре шагов. Иврена, однако, подбежала к Куллену и упала рядом с ним на колени.
– Я здесь, Кулл, – прерывисто сказал Мерик. Его Нити были такими же белыми, как у Куллена. – Я здесь, Кулл. Расслабься. Расслабь легкие и вдохни.
Рот первого помощника хватал пустоту. Воздух не мог попасть внутрь. И кашлял он все слабее и слабее. Потом его глаза стали огромными, а лицо побледнело. Куллен повернулся к Мерику и покачал головой.
Мерик положил руки на грудь Куллена, надавливая на нее пальцами и магией.
– Ты можешь, Кулл. Расслабься, расслабься, расслабься…
Сафи опустилась на палубу рядом с ними.
– Как я могу помочь? – Она перевела взгляд с Мерика на девушку, а затем на Куллена, который встретился с ней глазами.
Но первый помощник смог только мотнуть головой, прежде чем его глаза закатились и он упал на руки Мерика.
Мерик и девушка быстро перевернули его на спину. Девушка нажимала и нажимала на грудь Куллена, а Мерик широко открыл ему рот и выдохнул большой поток магического воздуха в рот своему брату.
Они делали это снова и снова. Вихрь бесконечно кружащихся и вздымающихся, настойчивых и напуганных Нитей. Матросы собрались вокруг, но, к счастью, держали дистанцию. Сафи бросила панический взгляд на Ноэль, однако та не могла предложить ей никакого решения. Она никогда не видела ничего подобного.
Дрожь прошла по груди Куллена. Потом пробежала по рукам и ногам. Грудь приподнялась.
Он дышал.
В течение нескольких долгих секунд Мерик смотрел на ребра Куллена. Затем он согнулся вдвое, его сотрясали рыдания. Нити пылали розовым светом братства – слепящим и чистым.
– Спасибо, боже, – пробормотал он, уткнувшись в грудь Куллена. – О боже, спасибо.
Облегчение переливалось в Нитях каждого из моряков, так же, как и в Нитях Сафи и Иврены.
Тем не менее, ни у кого они не были такими яркими, как у Мерика и девушки.
– Позволь мне осмотреть его, – сказала Иврена, нежно положив руку на спину Мерика. – Удостовериться, что он ничего не повредил.
Мерик резко поднялся вверх, его лицо исказилось от ярости. И его Нити…
Ноэль вздрогнула от магии. Потом дернулась еще раз, когда Мерик набросился на свою тетю. Он толкнул ее. Иврена попятилась назад.
– Ты нарушила мой приказ! – крикнул он. – Ты поставила под угрозу мой корабль и людей по своей прихоти! Донья была моей единственной разменной монетой!
