Политику формируют политики. Об этом я раздумываю всю неделю. Об этом и о Билле Адлере. Два дня назад он снова мне звонил – по забавному стечению, он и Луис. Адлера, в частности, бередило негодование из-за того, что его наконец выпнули из Соединенного Королевства.

– Да брось ты, Билл, не дуйся. Каким бы мелким ни был хер у Америки, эти англичане даже через Атлантику дотянутся его пососать.

– Метко сказано. Я знал, что время против меня, но все-таки как-то надеялся, что ли…

– Плохая форма, даже для экс-агента.

– Не «экс», а уволенного.

– Что «томат», что «формат». Как там Сантьяго?

– Я слышал, летом там солнечно. В самом деле, Дифлорио. Бжезинский не счел бы этот разговор даже вполовину таким интересным, как Киссинджер.

– Может, и нет, но ты ведь слышал? Мы урезаем расходы везде, где только можно. Все, кто ждет, что с их телефонов снимут прослушку, в глухой заднице. Кстати, говоря об урезании расходов, как…

– Как та сломанная пластинка, которую ты все не можешь починить?

– Нервная на ощупь.

– Оно понятно: февраль, блин, на дворе. Если ты еще не обратил внимания. Все нервные.

– Чего ты хочешь, Адлер?

– Откуда у тебя мысли, что я чего-то хочу?

– Или ты, милый, позвонил потому, что тебе одиноко?

– Никогда не встречал в нашей профессии человека, который бы чувствовал себя иначе. Хотя, опять же, Дифлорио, ты ведь…

– Счетовод. Но знаешь, если мы хотим стать друзьями, то тебе в самом деле надо перестать звать меня…

– Счетоводом?

– Нет. Дифлорио.

– Не подольщайся, Дифлорио, тебе это не идет.

– Если б ты знал, что мне идет, ты бы звал меня Баром, или Барри, или Бернардом, как моя теща. Ну, так еще раз: что я могу для тебя сделать?

– Ты слышал всю ту ерундистику насчет Ирана?

– Что, дискотека накрылась?

– Да нет, просто тянет поболтать.

– Как скромно ты выражаешься – «поболтать»… Вон Джон Бэррон, я слышал, продолжение пишет к своему роману о КГБ.

– Все может быть. Видит бог, мы должны вынюхивать всех их спящих кротов.

– И изменников, что им пособничают.

– Кто бы это мог быть? Билл в твоей книге? Про себя я читал, что я крепко пьющий волочила, постоянно без гроша в кармане.

– То есть ты читал?

– Ну а как же! Удивляюсь, что ты воспринимаешь этого проштрафившегося агента так серьезно.

– Его история как минимум такая же занимательная, как твоя.

– Да пошел ты! Тут у нас история поинтересней будет.

– Ну да, ну да. У тебя есть еще по меньшей мере тысяча жизней для их дальнейшего коверканья. Кстати, а как там твой дружок Чепоров?

– Кто?

– Ловкач. Мастер в своем деле. Черт тебя дери, Адлер, даже «Дейли мейл» знает, что ты общаешься с Чепоровым.

– Не знаю, кто…

– Чепоров Эдгар Анатольевич, агентство «Новости» в Лондоне. Он ведь из КГБ? Только не корчи на том конце удивленную мину. Имей в виду, дело это непростое, если твоего лица не видит собеседник.

– Чепоров к КГБ отношения не имеет.

– Угу. А я ношу плавки, а не трусы. Ты с ним в контакте как минимум с семьдесят четвертого года.

– В «Новостях» я никого не знаю.

– Дорогой мой Билл, ты бы хоть врал поскладней. Сначала ты говоришь, что его не знаешь, а затем, что он не из КГБ. Может, сделаем паузу, чтобы ты собрался с мыслями? Если ты не знал, что Чепоров гэбист, то ты или очень глуп, или крайне легковерен. А может, просто нуждаешься в деньгах. Сколько тебе подкинула кубинская разведка? Миллион?

– Миллион… Хм, ты не знаешь Кубу.

– Один ты у нас все знаешь… Так чего тебе нужно, факер?

– Информацию.

– Информацию? Кладезь с разведданными? Сколько и почем? Не с такими ли словами ты обратился к гэбистам, когда пытался им продаться?

– Я не прошу информации, херило, я ее даю. Кое-что из нее может касаться даже тебя, гребаного выпускника Йеля.

– Эгей, не стреляй в меня, потому как сам плывешь из флоридской Такомы. И что бы ты мне ни втюхивал, я это ни за что не куплю. А разговор наш, между прочим, записывается.

– Мы это уже установили.

– Не беспокойся, все это потом будет использовано как улика.

– Когда я надумаю сдаться?

– Когда мы сами тебя поймаем.

– Ха. Вам, счетоводам, даже пука не поймать.

– О! Слова руководителя операции, схваченного за попыткой поставить в посольстве прослушку в пять утра.

– Ты, кстати, в курсе, что значишься в «Книге ужасов»?

– Какой еще «Книге ужасов»?

– Не ручаюсь, что у нее именно такое название, если оно есть вообще. Клянусь, мое величайшее огорчение в жизни – это что я издал свою книгу до того, как всплыло все это дерьмо.

– Не знаю, о чем ты. И когда-нибудь мы твою утечку нейтрализуем.

– Когда-нибудь однажды?

– Раньше, чем ты думаешь… Что-то разговор у нас получается слишком затяжной. Ты уверен, что потянешь его по деньгам? Мне пора закругляться, Билл.

– Ах да, тебе ж еще предстоит паковка, прощание… Чудесно. Бедный президент Форд! Он ведь входил в Комиссию Уоррена[156], да так и не узнал, что мы ему кое о чем не договорили.

– Это ты о чем?

– Да все о «Книге ужасов». Кто ей дал это название? Ты удивишься.

– Нисколько. Иногда, Адлер, я просто диву даюсь: ведь ты со мной вовсе ни о чем и не разговариваешь. Мы с тобой как две девчонки, и ты говоришь с таким расчетом, чтобы парень тебя обязательно подслушал. Ты уже вон сколько лет в Конторе не состоишь, а ведешь себя, как те чудики, вбившие себе в башку, что их-де похитили инопланетяне, с тем чтобы впендюрить в жопу свой зеленый фаллос. Ей-богу.

– Может, это и не совсем книга. А скорее досье.

– Досье? Это в ЦРУ-то? В ЦРУ досье есть, и не одно, да еще и под грифом «Совершенно секретно». Как ты вообще умудрился туда устроиться?

– Не оскорбляй мой разум, Дифлорио.

– Оскорблять-то, в сущности, нечего.

– Я имею в виду досье, составленное Шлезингером для Киссинджера; тот самый доклад, что он предоставил Форду на Рождество семьдесят четвертого года.

– И он говорит мне о семьдесят четвертом годе! Кореш, извини, что перебиваю, но президент у нас давно уже сменился, но и он долго не продержится, если сегодня все будет складываться так же худо. Иран взрывает всю мировую прессу, а бедняга Уильям Адлер, видите ли, только сейчас передает дерьмо о том, как все обделались в далеком семьдесят четвертом…

– Киссинджер представил приукрашенную версию реально сочного материала. Оригинальное досье Шлезингера все еще плавает где-то там в кулуарах, и я слышал, оно содержит уникальные факты.

– Ты уже слышал мое мнение о всех твоих мнениях, Адлер. Творческий кризис, или как? Дефицит писательского материала?

– Ты – мусорщик, Дифлорио. И единственная причина твоей незаинтересованности в том, что до заинтересованности ты так и не дорос. В небольшой служебной записке Шлезингера есть всё; всё, что рядовой американец счел бы за стряпню детективщика-шпиономана. Подрыв последних акций Тома Хайдена[157]. Кого и как трахает Билл Косби[158]. Контроль ума посредством ЛСД. Повсеместные убийства – взять того же Лумумбу в Конго. Море компромата на твоего дружка Мобуту…

– Поправка: Мобуту – дружок не мой, а Фрэнка.

– Да вы с ним и Ларри Девлином все на одно лицо, латино-американо-африкосы. А еще число покушений на Кастро, инициированных самим Бобби Кеннеди…

– Ты в курсе, что Хавиланда выталкивают на пенсию?

– Кого?

– Хавиланда. Того самого, что натаскивал тебя и меня. Хотя извини, ты себя натаскивал сам.

– Ты соображаешь, что если эти материалы дойдут до американской общественности или хотя бы до Картера, то Конторе конец? Твоя хваленая работа рухнет в дыму и пламени.

– Клянусь, временами я не могу разобрать: ты действительно долбаный кретин или только прикидываешься, как в телевизоре? В каком мире ты обитаешь, Адлер? Ты тот самый агент-уникум, который не вполне понимает, что происходит на этой гребаной планете. Ты думаешь, твои дружки из КГБ представляют какую-то гуманитарную миссию? Так, что ли?