– Со стороны ЦРУ я привык к разным фокусам.

– Меня ЦРУ не посылало, amigo. Я прибыл с приветом от Медельина.

Это было как раз перед рождественскими праздниками, после целого года беспредела, который творили по всему Кингстону ублюдки от ННП. На следующее утро мы с ним договорились встретиться в бухте Кингстона, в даунтауне возле доков. Утро выдалось ленивым, народа вокруг почти не было, только машины стояли в ряд вдоль дороги, которая опоясывала бухту. Видимо, народ работал спозаранку – я не припомню, чтобы кто-то оставлял тут свои машины с вечера; да и забавно, если кто-то решил, что оставлять их в этом месте Кингстона надежнее всего. А что еще забавнее, кто-то здесь по-прежнему жил и даже чувствовал себя неплохо. Кубинец все не появлялся, и я уже начал подумывать, что он меня разыграл. Но что гораздо хуже, я находился в даунтауне без поддержки на территории, где до сих пор шлялись бандюганы Бантин-Бэнтона. Внизу, у бухты, почти все строения смотрелись как в сериалах про Нью-Йорк. «Банк Ямайки», «Банк Новой Шотландии», два отеля, явно в надеждах на иную участь Кингстона, пока его не оседлал Мэнли со своей социал-коммунистической хренью. В общем, я и не заметил, как Доктор Лав приблизился сзади и постучал мне легонько по плечу. Когда я в прыжке обернулся, он приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину, а сам при этом все улыбался. Волосы у него были завязаны в пучок, на глазах темные очки, а на самом майка с надписью «Привет, Сквоттер».

Он снял с себя рюкзак и трусцой побежал почти к самому концу дороги. Там стал переходить от машины к машине – возле одних приостанавливался, на другие хмурился. Местами даже нагибался, только непонятно зачем: то ли шины проверить, то ли бампер – хотя, спрашивается, за каким хером? Я начал недоумевать, какого черта вообще сюда приперся. От красного «Фольксвагена» он перескочил к белой «Кортине», оттуда – к белому «Эскорту» и черному «Камаро». Все продолжал кланяться, но с другой стороны машин. Непонятно, чем он там занимался. Если этот кубинец рассчитывал поднять меня в такую рань и выволочь на враждебную территорию для того лишь, чтобы я наблюдал, как он со своим норвежским образованием обчищает машины или вспарывает шины, то, должно быть, он увидел во мне какого-то слишком уж сумасшедшего ямайца. Отбежав от последней машины, он затрусил ко мне, подскакивая, как какая-нибудь егоза-школьница.

– Amigo, всего одно слово.

– Чё? Какое еще слово? Какого хера ты…

– Пригнись.

– Чего?

– Пригнись! – уже криком повторил он и пихнул меня вниз.

Крыша красного «Фольксвагена» рванула в воздух, а сама машина отлетела в сторону. Дорога стала содрогаться, как при землетрясении, – асфальтовые волны ходят ходуном, как под морским ветром, – и тут грохнула «Кортина». «Эскорт» взорвался в два хлопка, от которых его подкинуло вверх, а приземлился он на то, что осталось от «Кортины». «Камаро» остался на месте, только с оторванным передком и колесом, шина от которого полетела летающей тарелкой. Доктор Лав каждый взрыв встречал гоготом, при каждом громовом ударе улюлюкая, как пацан. Не знаю, погиб ли при этом кто-то, – хотя вряд ли. Всюду бьется стекло, вопят люди. Все это время я, распластанный, лежу на дороге, а надо мной как безумный гогочет этот кубинец.

– Ну что, amigo, еще не впечатлился?

– Дур-рак! Если кто-то увидит меня, то решат, что за всем этим стою я!

– Ну и пусть решат. Ты хочешь впечатлить Медельин или нет? Или ты Иоанн Креститель? Дай мне знать, только быстро, чтобы я отправился на поиски Христа.

Луис Эрнан Родриго де лас Касас. Доктор Лав. Пару месяцев назад из аэропорта «Сьюэлл» вылетел самолет авиакомпании «Кубана», взяв курс с Барбадоса на Ямайку. Через двенадцать минут на высоте восемнадцать тысяч футов прогремели два взрыва. В той авиакатастрофе погибли все, включая сборную Кубы по фехтованию и пятерых северокорейцев. Кое-чему Доктор Лав бесспорно подучился от ЦРУ, с той самой поры войдя в Совет объединенных революционных организаций (СОРО) – одну из групп, что якобы ежемесячно собирается для обсуждения вопроса, как избавиться от Фиделя Кастро. Надо отдать Лаву должное: он был, пожалуй, единственным, кто и бровью не повел, уяснив, что я в курсе всей этой хрени. Что до Луиса Джонсона, то ему до сих пор кажется, что я не умею даже читать, и поэтому он без зазрения совести предъявляет мне вверх ногами магазинные прейскуранты с заверением, что это официальная документация. В общем, Доктор Лав почерпнул от Школ Америк довольно многое, и, в частности как отправлять все и вся в царствие небесное к чертям собачьим. Посредством взрывов. А затем и сам стал этому обучать. По его словам, когда взорвался самолет «Кубаны», он находился даже не на Барбадосе, а здесь. И вот объявился снова, возможно потому, что кому-то в Колумбии понадобились на нынешней Ямайке дополнительные глаза и уши.

Ревуна я оставляю лежать на диване, где он так и дрыхнет в своих красных трусах. Теперь парень лежит на спине, рукой прикрывая муди, что, в общем-то, имеет смысл. Рука моя тянется снять с него очки и надеть на себя – посмотреть и, быть может, увидеть, как видит мир он, но что-то меня останавливает; нет, я даже мысль гоню, что это от страха. Его скомканные штаны я поднимаю с пола, потому как моя женщина терпеть не может такого безобразия на своем полу, и чувствую в районе заднего кармана вздутие. Оказывается, там книга – без обложки и переплетных страниц. Интересно, не на них ли Ревун писал письма своему мужчине в тюрьме? Переворачиваю несколько страниц, и вот оно, заглавие: «Бертран Рассел, “Вопросы философии”». Я спрашивал Доктора Лава, читал ли он когда-нибудь Бертрана Рассела. Тот ответил: «Да, но по сравнению с Хайдеггером[96] Рассел не более чем василек с Нобелевской премией». Не понимаю, о чем он, но выжидаю момента опрокинуть это на Ревуна, как таз холодной воды. Но я оставил его спящим, что и к лучшему: не хочу, чтобы он увязывался за мной.

Когда доходишь до реальной правды про себя, то понимаешь, что единственный человек, способный с ней совладать, это ты сам. Кому-то такое не под силу, вот почему элитные пляжи всегда полны отдыхающих. Некоторые не могут совладать с осознанием того, на что они способны. Мне думалось, что я это знаю, пока Доктор Лав около года назад не преподал мне урок. Орандж-стрит, двор многоквартирки, полный обездвиженных говнюков от ННП.

– Ты хочешь впечатлить какую-то более крупную… как там у вас говорится, акулу?

– Не акулу – рыбу.

– Да, рыбу. Более крупную рыбу, чем Питер Нэссер?

– Если ты про голову, то я уже…

– Бери больше, chico. Больше, чем всю эту страну. Мы используем пуэрториканцев и багамцев, но и те и другие в большинстве своем засранцы.

– Не понимаю, Луис, о чем ты говоришь.

– Да все ты понимаешь. Ну да ладно, предположим, что я тебе поверил: до тебя не доходит. А между тем я насчет подарка, о котором ты якобы не догадываешься, но который так нужен Америке. Тот подарок из Боготы нуждается в новом… как там у вас говорится? Санта-Клаусе. Потому что в Пуэрто-Рико Санта до неимоверности зажирел, а те Санты, что на Багамах, не годятся в силу своей глуповатости. Кроме того, наши усилия по освобождению Кубы от ее импотентского hijo de puta[97] из католической школы имеют больший шанс на успех, если будут исходить именно отсюда. Поскольку Ямайка с Кубой – целующиеся кузены, разве нет?

Питер Нэссер думает, что ЦРУ прислало Доктора Лава затем, чтобы тот обучал меня, как лучше служить ему. Питер Нэссер из тех людей, что не видят разницы, трахают ли они своих жен как следует или так себе. Цэрэушники выглядят так, будто знают ох как много, но на деле может статься, что им на все наплевать. В человеке мне нравится, когда ему все равно, что делает враг его врага, пока он остается врагом этого врага. Взять того же Доктора Лава: он прибыл на Ямайку по авиабилету ЦРУ, но с указанием от Медельина. Той ночью на Орандж-стрит он впервые показал мне, как пользоваться С-4[98].