– А тебя почему Ревуном зовут?

– Лучше, чем Четырехглазкой.

– Прикольно. Еще сигаретку хочешь?

– Да ну их. Курить – здоровью вредить. Вот сука, а? Ну, сука… И сколько тебе платят?

– Много.

– Сумму удваиваю. Кокса желаешь? Подгоню такую гору, что в эту хибару не поместится. Будешь жить, как Элвис все десять лет. Блядей хочешь – добуду любую манду в Нью-Йорке, даже еще с живой целкой. Ну, а если малую дырку, то тоже можно.

– Малую?

– Ну да, анус. Задний проход. Очко.

– А, понятно.

– Мне все равно, какие у людей наклонности. Многие, знаешь ли, творят лихие дела, а затем запросто подставляют свои дырки мужикам. Люди есть люди. Я вот только ради денег работаю. Ты, может, слыхал, в одном из районов ННП рулит один деятель, звать которого Шутник? Так вот, этот Шутник пошучивает так: заставляет у себя отсасывать, вылизывать языком очко, а затем своего ублажителя все равно шмаляет.

– Прямо так?

– Прямо так.

– Неразумно. Прямая потеря умельца, если он действительно в этом искусен. Ты вот смеешься, а в нужных местах это реально ценится.

– Сколько тебе лет?

– Мне хватает.

– Все равно пацан, из начинающих. Я об этом самом деле. Ты вот меня связал, может, и убить думаешь, а самого главного не учел. Не думай, что они тебя из этого дома выпустят живым. После убийства кто-то должен провести чистку, так что через неделю твой труп будет вонять не хуже моего.

– Я останусь жить.

– Не надейся. Сдохнешь сразу, как только спустишь курок. Сколько она тебе обещала? Я дам вдвое. А могу и втрое.

– Тут знаешь, в чем проблемка? Сумму ту можно удваивать, утраивать, хоть удесятерять – она все равно одна и та же.

– Как? Она тебе ничего не платит? Ты все за так делаешь? Да ты, я вижу, еще безбашенней, чем эта отвязь. Вы там все двинутые вконец. Я сам перебил народу достаточно, но не было раза, чтобы за этим что-то не стояло. Вы, народ, тут слишком избалованы, потому что у вас бесконечный запас пуль. На Ямайке, в Джемдауне, их считают поштучно, потому как поставки не всегда приходят вовремя… Слушай, а скажи-ка мне вот что. Кто будет заниматься пересылкой, если она, эта дура, ликвидирует в цепи ямайское звено? Она думает, что опять завяжется с кубинцами, что ли? Хрена с два! Она недавно пробовала грохнуть шестерых из них в каком-то там клубе. Слыхал про это?

– Как не слыхать.

– Ну вот, а еще делаешь это за бесплатно… И чем они тебя таким охмурили? Ты видел, как она лижет у девок?

– Гризельда – лесбиянка?

– А Джонни Кэш[286] носит черное? Она постоянно клеит стриптизерш, а когда те начинают ей надоедать, то она им «бац» пульку, и спасибо. Ей бы с Шутником дуэт организовать. Пели бы на пару.

– А что, забавно.

– Какая уж тут забава, озабоченность одна. Но чтобы это выливалось в сведение счетов, такого у нее еще не было.

– Это потому что выстрел заказывает не она.

– То есть как?

– Она все просто организует, дружок.

– Откуда ты знаешь?

– Ты же сам только что сказал, что сведение счетов ей не свойственно. Значит, похоже, к тебе под прикрытием подбирается кто-то другой.

– Да ну. Хрень какую-то несешь. Из Джемдауна за этим никто стоять не может. Даже если б и был кто, все б делалось по-другому.

– Ну, а может, кто-то сделал ей предложение, от которого невозможно отказаться. А так ничего личного. Я слышал, у нее о тебе нет ничего, кроме добрых слов.

– Да пусть отымеет себя бутылкой из-под колы.

– Зачем? Вообще это все не моего ума дело. Кто-то сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Улавливаешь? «Крестный отец», а? «Ни один сицилиец не сможет отказать в просьбе в день свадьбы своей дочери». Ха-ха.

– То есть все-таки за деньги?

– Да что вы за народ, ямайцы… С чувством юмора у вас туго.

– Так деньги или нет?

– Да не деньги. Для меня и для нее, во всяком случае. Я вот просто угодил не в то, блин, место не в то время. Ну, а ты уперся в более крупного врага.

– Крупнее, чем она? Боссы из Колумбии? Ну так я им мертвый не нужен. Для них наш бизнес значит больше, чем для нее. Это Джоси, а не она, вышел на них еще годы назад.

– Значит, этот еще крупнее Колумбии.

– Остается только Бог… Так боженька, что ли? А ты что за ангел – Гавриил? Михаил? Может, надо бы окропить эту дверь кровью агнца…

– Ха-ха-ха. Хоть бы кто предупредил меня насчет этого гребаного города.

– Чем уж он так плох, этот Нью-Йорк? Прожигай мечту, брат. Здесь для этого самое место. Делай, как я.

– Ты свое уже отделал.

– Дырка драная.

Мы оба смеемся.

– Не могу дождаться, чтобы сделать ноги из этого сраного города, – говорю я.

– А к кому бежишь-то?

– А? Что за вопрос такой?

– «Дын-дын», наверное, тугонький, неразработанный.

– Дын-дын?

– Ну, пися.

– А. Можно так и сказать.

– Значит, любишь ту cучку?

– Чего? Что за долбаный вопрос?

– Стало быть, любишь, видно по всему.

– Буровишь чё попало.

– Расскажи мне о ней.

– Перестань.

– Да брось ты. Я что, в «Нэшнл инкуайрер» сообщу, что ли?

– Перестань гнать.

– Да куда торопиться: я тут не единственный, кто на счетчике.

– Молчи давай.

– Она симпотная?

– Нет.

– Ты ее от людей бережешь?

– Как сказать…

– Значит, милашка. Как звать?

– Роки. Томас Аллен Бернстайн, но я его зову Роки. Теперь можешь заткнуться?

– Опа.

– Вот тебе и «опа». Попа. И не гони тут.

– Так он симпотный?

– Какого…

– Если ты из жопников, то хоть держи для себя лучшую попу.

– А что, так и поступлю. Попа у него, если вдуматься, и в самом деле ничего.

– Первым делом по жопе проверяешь? Ты случайно не с Ямайки родом?

– Жопа у него хороша. И лицо тоже. Ямочки. Да, у этого парня щеки с ямочками. Он все думает зарастить их щетиной, а я в душе против. И руки у него такие мужские, хотя он дня в своей жизни тяжелым трудом не занимался. А вот смеется, как суслик, – не смеется, а хихикает. И храпит. И…

– Да ладно, хватит уж о жопных делах.

– Хорошо поговорили. Даже жалко. Ты первый человек в этом гребаном городище, с кем хоть можно было поговорить по-людски.

Я встаю и подхожу к нему сзади. Притыкаю ствол через волосы к черепу.

– А тут кто-то был, когда ты залез? – спрашивает он. – Кто-нибудь здесь был?

– Нет. Никого не было.

– Ой, хорошо. Слава богу.

Я собираюсь спустить курок.

– Стой! Погоди! Повремени чуток. Ну как так: просто взять меня и жахнуть… А моя последняя просьба? Слышь, дай мне дозняк, а? Напоследок. Там у меня пакет сразу за теликом, уже начатый. Одну дорожку на дорожку. Мне по крайней мере будет все равно, как ты меня мочканешь.

– Да, блин, мне из этого города ноги делать надо.

– Тебе что, вспороть мешок и насыпать дозу жалко? Ну дай же человеку задурманиться. Разок, напоследок.

– Вы все, ямайцы, такие? У нас в Чикаго никто одновременно не употребляет и не торгует – во всяком случае, не своим запасом. Когда такое происходит, это всегда начало конца.

– Потому-то у вас, нынешних белых, и вид такой пресный. Нет у вас ни забав, ни приколов. Ты мне так и не скажешь, кто там на мою голову подписался, если не она?

– Не знаю, кореш. Значит, нюхать будешь?

– Ну, а как еще. Ты только дорожку насыпь. А то у меня обе руки заняты, если ты еще не заметил.

Я нахожу пакет – точнее, мешок с пакетами – между стойкой телевизора и стеной. Один из них вспарываю швейцарским ножиком и бросаю на стол. Кокаин высыпается.

– Ну делай дорожку, босс, не скупись, – говорит он.

Взяв порошок на лезвие ножа, я выкладываю на столешнице дорожку размером с сигару.

– Это ты для кого такую убойную простелил – для слона, что ли? Он ведь свалится.

– Ну так зато кайфанешь.

– Да от этого половину Флэтбуша торкнет.

Я выкладываю еще одну дорожку, мельче, размером со спичку.