— Молчим, значит?

Гретта упала на колени и приникла к земле. Алекс, наконец-то, проснулся окончательно и до него дошло, что его тупые шуточки для Гретты совсем и не шуточки и сейчас вовсе не к месту. Натягивать привычную маску средневековой сволочи не хотелось. Анастап… надоела она ему очень, вот и расслабился в лесу наедине с верной Рьянгой…

— Вставай, чудушко мое, что случилось? — Алекс уселся, осторожно обнял маленькую женщину за плечи, потом легко ее приподнял и слегка прижав к себе, легонечко встряхнул. И… Гретта разревелась. Немолодая, далеко за тридцать, баба уткнулась ему в плечо и ревела всхлипывая словно обиженный ребенок. Какое-то время он растерянно молчал, только слегка поглаживал её трясущееся плечи пытаясь прекратить всемирный потоп, но слёзы текли неудержимо. Наконец сообразил:

— Хорош реветь говорю, работать надо.

Работать. Это слово выдернуло хуторянку в реальность и она откачнувшись преданно уставилась на хозяина.

— Давай за лошадкой С телегой сам разберусь, маловато тут места кругалять, да и не стоит весь водопой перепахивать.

Пока Гретта о чем-то воркуя с отдышавшейся, наконец-то, лошадкой осторожно вела её через страшный пляжику, Алекс вцепился в оглобли, напрягся и легко развернув телегу, дотолкал ее до воды.

— Ой, здорово, — не удержала восторженно-удивленный шепот Гретта.

— Это не здорово, это мясушко, свежее и вкусное, но тяжелое, блин. Вымокнем до ушей пока вытащим да погрузим.

— Не страшно, хозяин, зато животы до конца лета радовать будет чем.

Алекс уцепился за задние ноги самой большой туши и рыча от напряжения, медленно попер спиной вперед, выволакивая ее на берег. Сзади прошлепали босые ноги и в реку залезла Гретта. Голышом. Упершись всем телом в оленью спину, она принялась толкать изо всех сил. Шока от её наготы Алекс не испытал, только усмехнулся про себя. Вот так вот, рабыня, сестра прежнего хозяина, мчит сломя голову в степь, навстречу страшным тварям и кровожадным зверюгам спасать жестокого рабовладельца-самодура от которого жизни на хуторе совсем не стало. Превратил свободных хуторян в рабов, держит их словно скот в амбаре, мужиков в погребе запер, еще и работой изнуряет так, что кости трещат. Вот от чего можно шок словить. А что голышом перед мужиком, так это мелочи житейские. Одежка денег стоит и кровянить ее лишний раз не хозяйственно. Да, чай, и не чужой мужик-то, а хозяин, которому только пальцами щелкнуть и одежка сама собой спрыгнет. Усмешка вновь скривила губы Алекса, почему-то он был уверен, что сие маленькое бытовое волшебство доставило бы удовольствия не только ему, но и бесправной послушной рабыне. Вот если бы еще не роскошные густые кудрявые заросли подмышками и внизу живота.

Выволокли тушу, Алекс прикидывая как ее затаскивать, обошел телегу и наткнулся на взгляд женщины:

— Чего смотрим, трясти нужно.

— Целиком не потянет лошадушка, нужно шкуру прямо здесь снимать, да на куски пластать.

И опять смотрит вопросительно.

«Ну ты дебил, твое хуторянство. Точно. Не просто дебил, а дебил-оборотень. Действительно, только трясти и способен. Нашёл кого учить. Да она лучше тебя с трофеями справится. А вот ты ей нафиг сдался, разве, что ножи подавать: «Скальпель, скальпель, огурец…» Еще и топор нужен. Была сестрой хозяина, могла без спроса железки таскать, а говорящее имущество за этакое на правёж.»

Повернулся и пошел к дереву под которым валялся вещевой мешок. Покопался и выпрямившись повернулся:

— Гретта!

Она вскинула голову, но до того как тяжелый удар в плечо швырнул ее на землю успела заметить лишь высверк солнца и смазанное движение руки хозяина.

— Плохо, женщина, ты совершенно не бережешь мое имущество.

Шуточки, чего ещё от кобеля ждать. Гретта осторожно, вдруг услышит, вздохнула. Рукоять небрежно брошенного ножа наградила приличной болью и красным пятном на коже. К вечеру будет синяк-синячище Она осторожно поднялась, нож лежал у самых ног. Обычный хороший рабочий нож. В ножнах из кожаного шнура. Значит ничего кроме синяка и не грозило вовсе, а его-то она уж точно заработала. Расслабилась квашня потасканная, а в лесу ворон считать… не полезно для жизни.

— Одна с трофеями справишься? В лесу сейчас тихо. Волколак был, распугал всех шибко умных и грозных. И сам не вернется пока волков не добьет. Я с тобой Рьянгу оставлю, спокойствия ради. Но если не дай бог что, за мясо не держись, не последний олень в лесу бегает, а вот такая огородница сама под елкой не вырастет, — усмехнулся, — заодно и до хутора проводит, да постережёт, чтоб не сбежала…

И наткнулся на несмелую ещё улыбку. Не забыла женщина как Гера не так давно молодь хуторскую стерегла от побега неминучего. Много ли нужно для счастья неземного — хозяин великий и ужасный не просто приказ отдал, а заметил и не за задницу ущипнул, не плетью ласково-ободряюще перетянул, а похвалил да побеспокоился! Если бы Алекс завалил ее прямо сейчас на травку и всласть потешился, после удачной охоты, удивления бы было на порядок меньше. Рабыня — пыль под ногами. Гретта так и стояла обалдевшим столбиком, пока широкоплечая высокая фигура не затерялась среди деревьев. Тычок мокрым носом в голую попу вернул ее на землю. Обернулась. Рьянга сидела умильно повиливая роскошным хвостом и хитрющие глаза смотрели чуть в сторону. Тюфячок пушистый да и только, так и тянет про зубки забыть. Затаив дыхание от собственной смелости, Гретта осторожно протянула руку и потрепала лохматую голову. Тюфячок улыбнулся во всю пасть, но женщина уже смело шагнула мимо самого ужасного хуторского ужаса. Привыкший к конкретным задачам мозг уже вовсю пытался прикинуть как резать громадную тушу на куски невеликим кухонным ножом.

«Много думать вредно,» — съехидничал мозг и со щелчком отключился из-за перегруза по характеристике «удивление». Возле туши лежал средний, как раз ей по руке, топорик. Пришла в себя почти сразу, похоже, привыкать начала, и прихватив абсолютно запретный для рабыни инструмент шагнула к туше. От привычной несложной работы вскоре вернулось спокойствие, а за ним и хорошее настроение.

Бум-с!

Охотничья стрела воткнулась в покинутое Алексом полминуты назад место. Третья. Охотничий лук далеко не автомат и даже не пистоль Макарова. Скорострельность совсем не та и стрела летит куда медленнее пули, на дистанции двести метров свалить старого вояку можно только застав его врасплох. Ветераном себя Алекс не числил, но реакция и чувствительность Истинного вполне компенсировали недостаток опыта, особенно когда стрелок всего лишь крестьянский щенок с руками выросшими из задницы и грубой пародией даже не на боевой, а на охотничий лук в этих самых руках-ручонках. Пожалуй, попади он на такой дистанции, толку было бы ничуть не больше.

«Мдя-с. Кто ж его, придурка сиволапого, стрелять-то учил. Не иначе, как земной фетэзятины начитался с тоненькими эльфийками-лучницами которые ночи напролёт не спят, всё про спортивные блочные луки с матушки Земли мечтают. И чтоб непременно из углеволокна, да с такими же стрелами.

Однако стрела остается стрелой, нападение нападением, а предательство предательством. Или это все же благородный бунт рабов? Так сказать народно-освободительное движение в отдельно взятом хуторе. И надо решать, кто ты, сатрап-рабовладелец или несун счастья народного, певец свободы.»

Это какая же муть в голову лезет пока тело привычно, уже привычно! нашло примеченный ранее ручеек и сбросив одежду принялось кататься в самой грязи. Ну не озаботился маскхалатом, а светить в темноте тушкой своей белой да нежной, дураков нет.

«Светило местное давно склонилось к земле, через пару часов станет совсем темно. Летом темнеет поздно но резко, вот поближе к полуночи я с крысенышем и пообщаюсь, а пока вокруг полазим, да посмотрим… Гретта с последней телегой вернётся уже под утро. Досталось сегодня бабе… Остатки матерыша я ей закинул, а с телятами и сама справится. И так глаза по семь копеек сделала когда эту орясину грузил. Не мужское то, оказывается, дело. Оне, с яйцами которые, лишь валить зверя ужасно-могучего достойным себя считают. На иное что баба имеется. Наш человек и напрягаться бы не стал. Отложил на утро, это не о равноправии с феминизмом курлыкать. А этой темень побоку. Мясо! Оно ж испортиться может, да и голодных в ночном лесу хватает. А темнота… что темнота, из леса до дороги Рьянга выведет, а дальше лошадка и сама не заплутает.»