- Джастин, - шепчет рядом Элайса, и я перевожу взгляд на собственный рисунок.

Алый фон буквально выпрыгивает с листа и грозит выцарапать зрителю глаза. Изображенное тело, оно белое, очень-очень белое, и заезжающие на него красные разводы… Такое впечатление, что он вымазан кровью.

— Я просто хотел попробовать силуэтный рисунок, - начинаю я лихорадочно бормотать. – Знаешь, когда рисуется только фон, а само изображение остается не закрашенным…

Умолкаю. Дело не в технике. Это не гениальное произведение, но для пятнадцатиминутного эскиза вполне неплохо. Не думаю, кстати, что Брайан сам что-то заметит – возможно, ему даже понравится, как и Мэтту – а вот Элайса и остальные видят. Такова специфика – художники могут сколько угодно поливать друг друга грязью, но у нас есть общность, и тут никуда не денешься. Мы видим то, на что другие не обращают внимания. Мы видим цвета. По-настоящему. Мы видим энергию линий.

Меня чуть ли не тошнит от этого вибрирующего красного цвета и от взглядов остальных, так что я смываюсь в ванную под предлогом помыть руки. Мэтт открывает мне дверь, я включаю воду и беру мыло.

Мне действительно почти дурно от таких эмоций, выпрыгнувших на картину.

Вода с моих рук течет алая, и если тут нужны сравнения для описания цвета, то самое банальное вполне подойдет.

*

У моего дома Брайан паркует машину в чем-то, больше всего напоминающем снежную яму, и мы проходим пешком пару кварталов до круглосуточного продуктового супермаркета.

Наш треп по дороге не претендует на философичность или глубокую психологию, но он вполне дружеский, и веселый, и теплый. И я должен признать, что рад не только тому, что я иду в ночной магазин не один, но и тому, что со мной рядом именно Брайан.

— Элайса – это ведь та художница, о которой ты все болтал еще тогда? - вдруг говорит он. – Я вспомнил, когда увидел ее картины.

Из этой фразы следует сразу несколько выводов – во-первых, Брайан, оказывается, не просто использовал меня вместо радио, но действительно слушал то, что я ему рассказывал о живописи, и в картинных галереях смотрел не только на мою задницу. Во-вторых, для него наши отношения разделились на «тогда» и «сейчас».

Для меня, кстати, тоже.

— Да, это она. Ей повезло – она из тех, кого признали и критики, и публика.

— И это при том, что она, бл@дь, еще жива, - замечает Брайан, и я улыбаюсь.

— Спиро недавно просил у нее справку, что он подает надежды как художник.

Мы выбираем продукты необычным образом – каждый кладет то, что ему нравится, а второй без споров и дискуссий вытаскивает то, что его не устраивает и заменяет тем, что хочет. Мы всегда так делали.

— Какого хрена это надо мужику в сорок с лишним? – спрашивает Брайан и одновременно меняет молоко длительного хранения в корзинке на обычное обезжиренное.

— Он собирается жениться, - поясняю я, - а отец невесты считает, что он – несолидный.

Грейпфрутовый сок? Ни за что. Меняю на апельсиновый.

— Спиро следует быть осторожнее, если невесте меньше восемнадцати, его могут упечь лет этак на двадцать.

— Ей пятьдесят четыре.

— Тогда это не проблема, - понимающе кивает Брайан

Он идеальный продукт клубно-нереального мира, в котором ты можешь склеить девушку и обнаружить у нее в штанах «леденец», ну или наоборот. Брайана почти невозможно удивить странностями человеческого поведения, даже в масштабах Нью-Йорка. И мне… мне это нравится…

На пакете яблочного сока наши руки сталкиваются. Брайан его любит, и я это помню.

Наши покупки и наша болтовня на обратной дороге, и даже тишина квартиры, когда мы возвращаемся - все так хорошо и правильно, что я, не задумываясь, кратко целую Брайана в губы перед тем, как уйти к себе и шепчу: «Спокойной ночи», и только потом понимаю, что со стороны мое поведение может показаться издевательским.

С другой стороны, когда я направляюсь в свою комнату, мой взгляд цепляется за маленькую коробочку искусственного бархата на столике. Я знаю, что это. Я знаю, что там.

Если я и издеваюсь над ним – это не игра в одни ворота. В этих вопросах мы с Брайаном всегда друг друга стоили.

~~~

1. Э́двард Мунк (1863-1944) — норвежский живописец и график, тяготевший к символизму и экспрессионизму.

2. Небольшой ящик прямоугольной формы, как правило из фанеры или дерева, вмещающий в себя различные принадлежности для рисования, живописи и графики, кисти, краски, бумагу, холсты. Этюдники бывают двух видов: настольные и напольные. Принцип открытия: как у чемодана, в одной части отсек для материала, другая часть для картины, снабжена держателем для холста. Этюдник заменяет мольберт в полевых условиях, на пленэре.

Jamais vu

В квартире у Джастина отопление наконец заработало в полную силу, так что сегодня я просыпаюсь на своем диване не от утреннего холода, а от солнца, бьющего мне прямо в глаза. Сам хозяин квартиры, разумеется, еще беспробудно спит. Я успеваю устроить на скорую руку завтрак, и уже только запах кофе притягивает на кухню лохматое и на редкость сонное Солнышко, которое бормочет мне что-то малоразборчивое. Джастину всегда требовалось некоторое время утром, чтобы прийти в себя. Пока он ковыряет ложкой в хлопьях, залитых молоком, я почти в открытую рассматриваю его. Очень светлые волосы торчат во все стороны, и челка кажется совсем белой, будто выгоревшей. Джастин сонно жмурится, забавно хмуря брови, но вздернутый нос все так же задорно и любопытно торчит вверх. Он похож на того мальчишку, которого я встретил семь лет назад, в достаточной степени, чтобы я не мог воспринимать его по-другому. Вообще-то я подозреваю, что буду воспринимать его «мальчишкой» даже когда ему будет лет сорок. Если, конечно, мы дотянем до этого времени. С другой стороны, я, как ни странно, не забываю, что передо мной молодой мужчина. Собственно, Джастин всегда был взрослее своих лет. Взрослее достаточно, чтобы легко вписываться в компании, где все старше его на пару десятков лет. Достаточно, чтобы я чувствовал себя с ним гораздо уютнее, чем мог бы с любым другим партнером настолько младше меня. Он не просит снисхождения к своему возрасту, он способен прощать и принимать, как не могут многие гораздо старше его – это я знаю точно. Ну, и еще нас устраивает одинаковое времяпрепровождение, что тоже немало. Ему нравятся клубы, а я определенно с большим удовольствием слушаю рассказы о живописи и художниках, чем об изготовлении экологически чистых автомобилей.

Джастин, не отрывая глаз от своего завтрака, вдруг начинает тереть нос, и я усмехаюсь. Солнышко все так же умудряется чувствовать мой взгляд. Джастин поднимает голову:

— Ты чего?

Я отрицательно качаю головой – ну, не признаваться же, что я его рассматриваю, да еще и подбираю мысленные комплименты. У Джастина нос и так смотрит вверх. Хотя тут уж ничего не поделаешь.