Глядя, как Джастин умудряется походя привлекать и отшивать ведущихся на него геев, я думаю, что Солнышко естественный отбор прошел достойно. Запишу это себе в заслуги, на всякий случай, только не знаю это произошло благодаря моему влиянию или вопреки.

— Нужна выпивка или компания?

Я лениво оборачиваюсь к подсевшему рядом парню. Типичное «party animal». Явственно показывает всем желающим, что а) дел у него никаких, а времени хоть отбавляй, и б) он не гордый и не оскорбится, если за ним поухаживать.

Не самый спокойный или безопасный вариант, знаю точно – сам таким был.

— Ни того, ни другого.

— Жаль, - пожимает он плечами и, проследив направление моего взгляда, спрашивает: - Который из них твой?

- Блондин.

Мой нежеланный собеседник поднимает брови, но ничего не говорит. Однако я все же отставляю глинтвейн, встаю, подхожу к Джастину, отодвигая танцующих, и кладу ладонь ему на талию. Его кожа влажная и горячая. Он хорош, чертовски хорош. Но был бы еще лучше, если бы на его лице не застыло это отчаянно-потерянное выражение. Я думаю, именно такое было у него и приманило меня в ту самую первую ночь на темной улице под фонарем. Хотя, честно говоря, я не слишком хорошо помню. Это была ночь, когда у меня родился сын и когда я встретил Джастина, а я мало что из нее помню… Никто не обещал, что дискотечная «фармакология» - это только плюсы.

Джастин распахивает глаза, ощутив мое прикосновение, и поднимает на меня взгляд, в котором в равных пропорциях намешана тоска и безысходность. Я, бл@дь, многое бы отдал, чтобы они исчезли. Но, к сожалению… к сожалению, я не раз видел такие взгляды в том числе и из зеркала, и чужая помощь тут не прокатит.

Вместо этого я подтягиваю Джастина ближе. Его тело в моих руках… гибкое и тонкое, и послушное… как когда-то.

— Потанцуешь со мной?

Интимный шепот на ухо в клубах не прокатывает, так что я почти кричу.

Джастин отстраняется, смотрит на меня и говорит:

— Брайан… Поехали домой…

Солнышко мое, ты сам-то понял, что сказал?

Deja vu

Дега сказал, что «Духовность – это свет, а свет – это цвет. Вот и все».

Насчет второй части утверждения никаких возражений быть не может. Свет действительно имеет цвет.

Бесстыжая маджента отражается на поверхности влажной от пота кожи полуголых тел, окрашивая их в свой цвет. Это один из тех случаев, когда красный не выглядит теплым. Маджента - она яркая до рези в глазах, и холодна как лед.

Циановый цвет следующей вспышки наполняет все окружающее ярчайшим синим оттенком, который, в отличие от ультрафиолетового освещения клубных туалетов, иногда кое-кому даже идет.

О кислотно-желтом такого не скажешь. На данный момент я, пожалуй, еще не видел ни одного человека, которому шел бы кислотный цвет.

Я машинально выдерживаю ритм, прикрыв глаза, но разноцветные вспышки все равно пробираются под веки, так же как музыка просачивается, по-моему, прямо в подкорковые участки головного мозга. Какой цвет из этого неонового CMYK¹ больше всего подходит мне сейчас? Наверное, мертвенный циан.

Свет имеет цвет. С духовностью тут, конечно, сложнее. Моя темнота сомкнутых век наполнена вспышками, грохотом… прикосновениями чужих рук, бедер, губ…

Не то, чтобы этого невозможно было избежать. Можно подать себя так, что на танцполе руки с тобой распускать не станут. Только сегодня мне этого не хочется. Почему – это понятно. Это «почему» сидит у бара, и его взгляд я просто чувствую на себе. Я зол на Брайана, и я пытаюсь (опять!) что-то ему доказать. Только всегда, когда я, пытаясь что-то доказать, делал то, что мне не хотелось – это плохо заканчивалось. Я знаю и все равно не могу остановиться. Так что причины злиться на самого себя у меня тоже есть.

Однако злость моя замешана на безразличии. Мне все равно, кто меня сейчас касается. Мне все равно, какими взглядами на меня смотрят. На душе на редкость погано и тоскливо. И еще меня переполняет жалость к себе. Ну, и не только. Мне не хочется уже причинять Брайану боли. Страдать самому, кстати, хочется ничуть не больше. Я не понимаю, почему мы опять друг друга мучаем.

На талию мне ложиться знакомая рука. Даже так, с закрытыми глазами, я узнаю сразу же. Я помню его руки, его запах, его тепло, дыхание его шепота. На секунду мне буквально разрывает горло горьким комом сдавленных слез.

Я открываю глаза, ловлю его взгляд и говорю:

— Давай уедем.

«Забери меня отсюда» - это то, что подразумевается.

И Брайан, конечно, именно так и делает.

Взятая напрокат машина, чуть ли не лендровер, хищно блестит черной краской. Она очень в духе Брайана, и совершенно не в духе Нью-Йорка, который, как всякий мегаполис, предпочитает «смарты». Улицы пустынны. Те, кто собирался праздновать вне дома, еще никуда не возвращаются, а те, кто оставался в семейном кругу, сейчас как раз режут гуся.

Мы не разговариваем, и даже радио выключено. В салоне тихо.

Писк смс-ки заставляет меня вздрогнуть.

— Это от Эммета, - говорю я, прочитав. – Поздравления с Рождеством.

— А… - безучастно откликается Брайан, глядя перед собой. – Ты слышал про его свадьбу с этим… Джоном?

— В сентябре, да, - киваю я.

Меня пригласили два месяца назад, и я не собирался ехать, чтобы не встречаться с Брайаном.

— Только он не Джон, и даже не Джош, а Джошуа.

— Ему не нравится имя Джош? – уточняет Брайан.

— Эммету не нравится, - поясняю я.

— Он рехнулся. Они и года не встречаются.

Меня подмывает сказать, что, блин, не каждому надо пять гребанных лет и гребанный взрыв, чтобы разобраться в своих чувствах, но я не могу. Брайан посмеется, но мне все же это кажется слишком жестоким.

Вместо этого я пожимаю плечами.

— Эммет говорит, что они были знакомы еще в древнем Вавилоне, когда он сам был рабом, а Джошуа - каким-то наместником.

— И что… Джошуа?

— Ну, он сам-то ничего такого не помнит, но не исключает, что Эммет прав.

Брайан качает головой, но молчит, и я этому рад. Меня нервируют презрительные комментарии Брайана о других парах.

Просто «о парах». Не «других».

Мы - не пара.

Половина улиц перекрыта, потому что уборочная техника давно не справляется, и снег доходит выше колен. Зима потихоньку пеленает и парализует город.