Какое-то время между нами висит молчание, которое нарушает он.

— Послушай, Брайан… я… я ценю, что ты все это сказал. Мне действительно было важно это услышать и понять, почему все тогда так получилось. Так что спасибо… и за то, что приехал тоже. Ты действительно сделал все правильно… так что… можешь возвращаться в Питсбург, - говорит Джастин и собирается уходить.

Я смотрю на его белобрысый затылок и отвечаю:

— Нет.

Солнышко резко оборачивается с порога.

— Что?

— Что слышал. Нет. Я понимаю, что могу уехать, и, более того, скорее всего, уехать – это было бы самым умным… но нет, я не уеду.

Джастин смотрит на меня несколько мгновений, а потом как-то неловко взмахивает руками, вроде «делай что хочешь» и уходит.

*

Джастин сказал, что мне понравится у Элайсы, но первое, что я отмечаю, - это удар колесом со всей дури о скрытый под снегом «лежачий полицейский». Даже странно, но на небольшой скорости, тем не менее, удар такой силы, что я на секунду пугаюсь, что сработают подушки безопасности. Возвращать машину с выброшенными подушками и разбитой подвеской мне откровенно не хочется.

— Осторожнее, - очень вовремя сообщает Джастин.

Я кое-как паркуюсь, и, уже выйдя из машины, рассматриваю дом, похожий больше на старую фабрику с огромными полукруглыми окнами.

Лофт. Я почти не удивлен.

Нужная дверь на самом верхнем этаже, а лифт скрипит так, как будто вот-вот рухнет. Джастин не звонит, просто поворачивает ручку и заходит вовнутрь, к звукам разговорам и музыки. Звукам обычной вечеринки.

Хотя на обычной вечеринке, как правило, в комнате на подиуме не стоит в замысловатой позе обнаженный мужчина.

Хотя не могу сказать, что идея мне не нравится. Или что я никогда ничего подобного не устраивал.

Шестеро или около того людей стоят за мольбертами и быстро кладут мазки на бумагу, временами кидая быстрый взгляд на застывшую фигуру. Рядом с женщиной в длинной темно-зеленой тунике, одетой поверх джинс, на подставке для красок примостились песочные часы.

— Ты опоздал, Джастин, - не оборачиваясь, говорит она в ответ на приветствие Солнышка. – Мы начали блиц без тебя.

— Прости, Элайса, на улице снег…

— У всех снег, а опоздал только ты.

Джастин улыбается, подходя к свободному мольберту.

— Я все же попробую, ладно?

Элайса кидает быстрый взгляд на досыпающийся песок и торопливо переворачивает часы.

— Попробуй… если Уолт согласится. Уолт, постоишь лишние пять минут?

— Почему… нет? – отвечает тот, дыша нарочито глубоко и равномерно, чтобы было не так тяжело.

Рядом со мной оказывается темноглазый мужчина с мягкой улыбкой.

— Привет, я – Мэтт. Они тут все художники, то есть слегка тронутые, так что пойдем пока к нам. Через десять минут блиц закончится, еще четверть часа у них уйдет на обсуждение – а потом они станут почти нормальными. Что будешь пить?

Гостей, рассеявшихся по ярко освещенному огромному пространству довольно много. Лампы по периферии дают максимально приближенный к натуральному свет. Кругом стоят прислоненные к стенам и станкам, и просто сложенные, картины, многие из которых фактически размером от пола до потолка, а высота тут не менее пяти метров.

Мэтт наливает мне вина, походя называя других гостей, чьи имена я даже не пытаюсь запомнить.

Блиц закончился, художники спорят о своих этюдах, все кроме Джастина, который все еще рисует, пока не вышли положенные ему пятнадцать минут. Я оборачиваюсь, когда ко мне подходит Элайса.

— Брайан? Приятно, наконец, видеть твое тело.

Я пожимаю ей руку в ответ. У нее короткие тонкие смуглые пальцы, и ногти обрезаны почти под корень.

— Ты так говоришь, как будто я уже раздет, - отвечаю, пожимая плечами, - а я еще не успел столько выпить.

— Просто до этого ты для меня был только образом, а ты, оказывается, вполне реален. Даже более чем.

— Элайса, не смущай гостей сомнительными комплиментами, - мягко вклинивается Мэтт.

— Какие на хрен комплименты? Существовать – еще не заслуга… Быть Музой, конечно, посерьезнее… Лучше дай мне прикурить, Мэтт, и не защищай чужую невинность, - она прикуривает от поднесенной им зажигалки и смотрит на меня темными внимательными глазами.

Довольно оценивающе, надо сказать, только чтобы смутить меня взглядом – это она опоздала лет на двадцать пять.

Дополнительное время выходит, и Джастин откладывает кисть. Уолт медленно выпрямляется, держась преувеличено прямо, очевидно от боли в спине.

Споры художников возобновляются, Элайса что-то кричит так темпераментно, как ей и положено, судя по внешности.

— Может, мне кто-нибудь все же даст что-нибудь накинуть? У меня уже все тело как деревяшка! – замечает Уолт, откидывая волосы за спину.

Его явно не смущает то, что он курит, положив ногу на ногу, совершенно обнаженный в толпе народа, пришедшего на вечеринку. В общем… это возбуждающе.

Мэтт набрасывает ему на плечи простыню.

Джастин неожиданно берет меня за руку, оказавшись совсем рядом.

— Идем, - говорит он с улыбкой и тянет меня вглубь лофта.

~~~

Многие из упоминающихся художников имеют реальные или вымышленные прототипы.

Deja vu

У Элайсы собирается тусовка не только художников, но и всех, кто относит себя к богеме, так что я без особого беспокойства оставляю Брайана среди гостей. Он всегда хорошо вписывается в вечеринки, а уж в богемную среду, по меньшей мере, лучше всех остальных моих бой-френдов. И действительно, Мариса и Роберто уже завели с мистером Кинни какой-то оживленный диалог. Брайан улыбается, но взгляд его рассеянно блуждает по комнате. На секунду мы встречаемся глазами, и меня будто что-то толкает в сердце. Я поспешно отворачиваюсь.

Каждое жизненное пространство обычно имеет свою специфику. Другое дело, что части людей хватает нескольких часов, чтобы перестроить окружающее под себя, а некоторые умудряются и после многих лет не оставить ни одного личного отпечатка. Строго говоря, не думаю, что лофт Элайсы носит какой-то личный отпечаток в том смысле, в каком его обычно понимают. Зато везде, безусловно, лежит отпечаток профессиональный: я бывал здесь наверное сотню раз, но так, кстати, ни разу и не увидел кровати или шкафа. Думаю, что где-то в жизни Элайсы они все же существуют, но, тем не менее, я их не видел. Все пространство оккупировано картинами, мольбертами, станками. О разбросанных красках, палитрах, холстах и прочем я уже и не говорю. С другой стороны, я полагаю, что ничего более личного, чем живопись, для Элайсы просто не существует.