Он секунду смотрел на меня широко открытыми глазами, а потом покачал головой:

– Меня совершенно не интересует, богатая ты или бедная.

– Я не просто бедная. Я ничейная несовершеннолетняя. Я живу на улицах, сплю в заброшенных домах. Я ем объедки.

Я не смотрела ему в лицо: мне это было не нужно. Я чувствовала, как напряжение заполняет машину, словно ядовитый газ. Я поспешно продолжила, пока страх не лишил меня дара речи.

– Мне понадобились деньги для больного брата. Ему всего семь. И я нанялась в одно место – в «Лучшие цели». Мы все называем его банком тел. Я стала донором – сдавала свое тело в аренду старушке по имени Хелена Винтерхилл. Это ее дом, ее машина… ее жизнь. Она хотела помешать твоему деду осуществить сделку с «Лучшими целями». Я посчитала ее сумасшедшей, но оказалось, что она права. Его план даже страшнее, чем она считала.

Я быстро говорила, рассказывая ему обо всем – наверное, чересчур поспешно. Он не мешал мне, ни разу не прервал. Я умолчала об одном: я не стала упоминать о том, что Хелена планировала застрелить его деда. Я и без того вывалила на него слишком много информации. Зачем тревожить его попусту тем, что перестало быть проблемой?

Закончив, я подняла на него глаза. Он продолжал смотреть на меня, и на его лице не было глубокого отвращения, которое я так боялась увидеть. Однако вид у него был очень серьезный – и он продолжал молчать. Ожидание было мукой. Я с пересохшим ртом ждала, что он скажет. Наконец он заговорил.

– Это все так… Я не знаю, что сказать.

– Ты мне веришь? – спросила я.

– Хотел бы.

– Но не получается?

– Просто это вроде как шок, понимаешь?

Я раздвинула волосы на затылке и показала ему пластину, установленную Редмондом. Было такое ощущение, будто я демонстрирую ему самую интимную часть моего тела – гораздо более тайную, чем половые органы. «Это я, – говорила я ему. – Вот кем я стала».

– Под этой пластиной находится мой чип.

Он ничего не ответил.

Я подняла голову и пригладила волосы.

– Если бы ты смог уговорить твоего деда отступиться от того партнерства правительства и «Целей»… Если бы ты убедил его, насколько это будет ужасно, заставил понять, что он посылает этих ничейных несовершеннолеток на смерть… Разве он не захотел бы от этого отказаться? – выпалила я.

Мне так хотелось надеяться, что я могу иметь все: и правду, и Блейка!

Есть небольшая вероятность того, что сенатор просто не понимает, что задумали в «Целях». Может, он не в курсе насчет закрепленности.

Блейк не ответила ни слова. Вид у него был задумчивый и беспокойный.

– Блейк?

Он провел ладонью по лицу.

– Я поговорю с ним. Нет, постой: это ты поговоришь с ним. Ты сможешь объяснить все лучше меня.

– Правда?

– Завтра. Это суббота, он будет на ранчо. Подъезжай сразу после полудня. Там с ним разговаривать гораздо проще. Это его любимое место.

– Он не станет меня слушать. Он меня ненавидит.

– Мы будем действовать вместе. Меня он выслушает. Я его внук. – Он погладил меня по руке. – Нам остается только попытаться.

Вид у него был задумчивый. Я чувствовала, что он все еще привыкает к новому взгляду на меня.

Мы молча поели, а потом Блейк отвез меня обратно к моей машине, которая так и стояла на краю парковки.

– Увидимся завтра, – сказал он.

– До завтра.

Он поцеловал меня на прощание. Все было совсем иначе. Его поцелуй нес бремя моей лжи, которая разделяла наши губы, словно слой воска. Я вышла из его машины – и он уехал. У меня было такое ощущение, будто мои ноги вдавливает в землю стопудовый груз.

Я села в машину и заперла двери. Когда я сюда приехала, то по дороге в туалет поговорила с одним из старичков-охранников. Я сказала, что собираюсь пару часов подремать у себя в машине и буду ему очень обязана, если он за мной присмотрит. Поскольку при этом я сунула ему пару крупных купюр, он сказал, что с удовольствием это сделает.

Я проснулась около шести утра, когда солнце начало бить мне в глаза. Я снова привела спинку водительского кресла в нормальное положение и провела языком по зубам. А потом я пощупала голову там, где была установлена пластина. Она противно пульсировала, напоминая мне о том, как выдала меня Блейку. Я проглотила пару таблеток болеутоляющего, которое мне дал Редмонд.

Мой новый телефон мигал. Мне пришла весточка от Лорин.

Лорин по-прежнему оставалась в роскошном теле Рис. Ее длинные рыжие волосы сверкали на утреннем солнце.

– Скажи мне, что у тебя есть хорошие новости, Хелена. Я ничего про Кевина не узнала.

Она вставила ключ-карту в калитку, и мы вошли в небольшой частный сад, который находился неподалеку от ее дома в Беверли-Хиллз. Мне было боязно встречаться с ней в такой близости от банка тел, но сад не только был обнесен оградой, но и охранялся.

– Его видели, с ним даже говорили… Но в последний месяц его никто нигде не встречал, – добавила она.

Я понимала, что ситуацию следует прояснить немедленно. Я не собиралась снова подвергать себя мукам нерешительности.

– Я не Хелена, – сказала я.

Лорин продолжала что-то говорить: мои слова до нее вообще не дошли.

– Послушай меня! Я не Хелена.

У нее открылся рот. Она скрестила руки на груди.

– Что ты хочешь сказать?

– Я – донор. То тело, которое Хелена арендовала. Мне на самом деле шестнадцать.

– Погоди! Когда я разговаривала с Хеленой, в этом теле была она!

– Ты тогда говорила со мной. Это я была к клубе «Руна» и в тайском ресторанчике.

– Это была ты? – Ее глаза гневно сверкнули. – А что случилось с Хеленой?

При воспоминании о последних мгновениях жизни Хелены у меня больно сжалось сердце.

– Ее нет.

– Она умерла? Хелена умерла? – Она схватила меня за плечи и начала трясти. – Что ты с ней сделала?

– Успокойся. Я ничего не делала. – Вооруженный охранник уже смотрел в нашу сторону. – Это был кто-то из банка тел, в «Лучших целях».

– Кто именно?

– Не знаю.

– Тогда откуда ты знаешь, что она умерла?

– Я слышала у себя в голове ее крики.

– Ты – что?!

– Хелене изменили чип. Ближе к концу я слышала у себя в голове ее мысли. Мы могли общаться.

Лорин отпустила мои плечи и резко меня оттолкнула.

– Не верю! Мы дружили восемьдесят пять лет. – Она достала носовой платок и утерла слезы ярости. – И теперь ее не стало!

– Мне очень жаль. Я и сама уже начала с ней сближаться.

– Как ты смеешь так говорить!

– Я очень многое от нее узнала, – сказала я.

– О чем?

– О сенаторе. О Старике.

Она отвернулась.

– Я не могу это вынести. Не могу на тебя смотреть. Ты лгала! Ты позволила мне думать, что ты – это она. А теперь я узнаю, что все это время она уже была мертвая!

– Все было не так. Просто так получилось.

– Почему теперь все оказались не теми, кем кажутся? – процедила она сквозь стиснутые зубы.

Я посмотрела на нее, прячущуюся в теле подростка. Я не посмела напомнить ей, что я могу сказать о ней точно то же самое.

– По крайней мере, – сказала я ей, – я считаю, что Кевин жив.

Мне подумалось, что эта новость могла бы ее немного смягчить.

– Откуда тебе это знать?

– Потому что Старик собрался позволить клиентам не только аренду: они смогут покупать тела. Я предполагаю, что они эту возможность уже проверили. Это объяснило бы пропадающих подростков – причем без следов сопротивления и без трупов.

В ее взгляде вспыхнула искра надежды, но в следующую секунду она уже нахмурилась.

– Ты ничего не знаешь. Как я могу поверить хоть чему-то, что ты говоришь? На тебе драгоценности Хелены, ты водишь ее машину. У тебя хоть капля стыда есть?

– Я хочу ей помочь.

– Мертвой женщине уже ничем помочь нельзя. И уж ты-то вообще никому помочь не можешь.

Она повернулась и зашагала прочь.

– Лорин! – Она не обернулась. – Или ты Рис? – крикнула я ей вслед.