— Не знаю.

— Я вполне могу допустить, что ты боялся, но тогда позволь тебя спросить, почему ты не спрятал туфли? Не будь этих туфель, мы бы, наверно, еще долго ходили вокруг да около. Так почему же ты не устранил эту улику?

— Я забыл про туфли.

— Ты читал вчерашний номер «Миттагблатта»?

— Да.

— То, что написал Зайлер?

— Да.

— Это ты сообщил ему, что Рут часто ходила босиком?

— Но это правда.

— Да, — сказал шеф, — правда, мать девушки тоже подтвердила это. Когда ты успел рассказать Зайлеру то, что он опубликовал во вчерашнем номере?

— После того, как я узнал, что меня ищет полиция.

— Ты побывал в редакции?

— Почему вы думаете?

— Кто тебе сообщил, что тебя ищет полиция?

— Никто.

— На каком вокзале ты сел в поезд, чтобы ехать в Лозанну?

— На Главном.

— А тебе известно, что с двенадцати часов дня все вокзалы были взяты под строжайший контроль и у тебя не было ни малейшей возможности проскочить? Так где ты сел в поезд?

— Этого я не скажу.

— От кого ты узнал, что тебя ищет полиция?

— Ни от кого.

— Но ведь ты беседовал с Зайлером?

— Да, я звонил ему из Лозанны.

— Почему Зайлеру ты сказал, что Рут убежала босиком, а нам говоришь, что забыл про туфли?

— Про туфли я неожиданно вспомнил за обедом.

— Почему ты не пришел к нам? Ты все время твердишь, что хочешь говорить только правду. Взрослых ты упрекаешь в том, что они изолгались — к сожалению, о многих это действительно можно сказать, — а сам удрал в Лозанну?

— Я не знаю. Мне вдруг стало страшно, и папы не было дома…

— С мамой у тебя нет контакта? — спросил Лутц.

— Мама не хотела, чтобы я появился на свет.

— Откуда тебе это так хорошо известно?

— Мне все известно.

— Все — о твоих родителях? — спросил Лутц.

— Да, — ответил Оливер.

— А откуда тебе это известно? — спросил шеф.

— Я прочел все письма.

— Какие письма?

— Папа всегда оставляет себе копии писем, которые он пишет. Маме он написал много писем.

— Когда мама уезжала отдыхать?

— Нет. Даже когда мы были все вместе. Но один раз мама нас бросила, и тогда папа стал ей писать. Вот в одном из этих писем все так прямо и сказано.

— Что там так прямо и сказано? — спросил Лутц.

— Все.

— А что именно, ты не помнишь? — настаивал Лутц.

— Мама не хотела, чтобы я родился, и из-за меня она…

— Довольно, Оливер, ты не обязан все нам рассказывать, — сказал шеф, но Лутц возразил:

— Если бы мы узнали, что тебе известно, это могло бы помочь следствию.

— Из-за меня мама не хотела больше жить с папой, зато она путалась с сотней других! — выкрикнул Оливер.

— Плачь, Оливер, не стесняйся, у тебя для этого есть причины.

— Я и не думаю плакать, — сказал Оливер. — Я ненавижу свою мать. Пусть хоть умрет — мне не жалко.

— Почему ты поехал в Лозанну? — спросил шеф.

— Я хотел спрятаться, пока не вернется папа.

— Это Зайлер отправил тебя в Лозанну?

— Очень мне нужен этот психованный Зайлер.

— Ну, хорошо. Значит, ты сам решил ехать в Лозанну, а про туфли случайно вспомнил за обедом?

— Совершенно верно.

— Тогда пойдем дальше. Кстати, если хочешь кофе или еще чего-нибудь…

— Нет, я ничего не хочу, большое спасибо, — поблагодарил Оливер.

— Когда ты познакомился с Рут Кауц? — спросил шеф.

— Точно не помню. Может, год, а может, и полтора года назад.

— А где?

— У Караяна, то есть, извините, у Герберта. Родители Герберта уехали на субботу и воскресенье и разрешили ему устроить вечеринку.

— Чем вы занимаетесь на таких вечеринках? — спросил Лутц.

— У родителей Герберта есть стереофонический проигрыватель. Слушаем пластинки, танцуем, пьем, флиртуем и тому подобное.

— Что вы пьете?

— Кока-колу, виски.

— Виски?

— Еще ром-колу.

— Спиртные напитки?

— Естественно!

— Ты находишь это естественным? — спросил Лутц.

— А вы не находите?

— Послушай, Оливер, здесь мы задаем вопросы. А твое дело — отвечать, — отчеканил Лутц. — Значит, ты и твои друзья считаете, что пить виски — естественно?

— Да.

— И кроме того, вы танцуете?

— Да.

— И больше ничего?

— Девчонки флиртуют с ребятами, и наоборот.

— И больше ничего не происходит? — нажимал Лутц.

— Все, что полагается.

— А что полагается?

— Если двое захотят, то они занимаются…

— Чем занимаются?

— Любовью.

— То есть они вступают в половые сношения?

— Мы говорим только «занимаются любовью». Или просто «занимаются».

— В шестнадцать лет? — спросил Лутц.

— Ну, господин Лутц, — вмешался шеф, — мы с вами давно знаем, что нынешняя молодежь не так скована, как были мы когда-то. Значит, ты познакомился с Рут Кауц на той вечеринке?

— Да.

— И у вас тогда же возникли интимные отношения? — спросил шеф. — Теперь ты уже этого не помнишь?

— Почему же, помню, — ответил Оливер. — Мы занимались этим в коридоре.

— И с тех пор у вас пошла любовь? — спросил шеф.

— Да что вы, — возразил Оливер, — теперь так не бывает. Подвернется случай — можно еще раз. А не с этой, так с другой.

— Выходит, о более или менее прочной связи между тобой и Рут Кауц говорить не приходится? — спросил шеф.

— Нет.

— Но ты с ней после этого еще встречался?

— Виделись почти каждый день.

— А что было семнадцатого августа? Когда и где вы условились встретиться?

— Точно по дням я не помню.

— Расскажи, что ты помнишь.

— Мне кажется, это было в позапрошлую субботу. Мои родители уехали, и я позвал Рут к себе, а она сказала, нет, она должна быть дома. И вообще, на что я ей сдался и так далее. Тогда я предложил, давай в первый же день, когда у нас рано кончатся уроки, покатаемся на моторке, ты можешь попробовать встать на водные лыжи. Тут она сказала: ладно, давай.

— Когда и где вы встретились в тот день?

— На вокзале в Тифенбруннене. Это конечная станция. Оттуда пешком дошли до Цолликона. Вы же знаете, где находится наш домик.

— В котором часу это было?

— Я не смотрел на часы, мы просто уговорились, что после обеда поедем в Тифенбруннен и будем там друг друга ждать.

— Потом вы пошли пешком в Цолликон, где у вас лодка?

— Да.

— А потом? Расскажи по порядку, что вы делали. Неужели я должен вытягивать из тебя каждое слово?

— А как вы себе представляете, что мы делали?

— Я никак себе не представляю, и вообще я ничего не знаю, меня там не было, поэтому ты должен мне все рассказать, — потребовал шеф.

— Значит, мы пошли в домик, разделись…

— В одном помещении? — спросил Лутц.

— Я раздел ее, а она — меня.

— Продолжай, — сказал шеф.

— Потом мы делали это…

— Где? — спросил Лутц.

— На надувном матраце.

— Мы проведем следственный эксперимент, и ты нам все покажешь.

— Продолжай, пожалуйста, — сказал шеф.

— Потом я спустил на воду лодку, и мы поехали на Верхнее озеро, я там знаю бухточку, где удобно встать на водные лыжи. Значит, мы поехали туда, и я показал Рут, как надо кататься. Примерно через час нам это надоело, и мы поехали обратно на Нижнее озеро, там мы купались, прямо с лодки, накупались всласть, но купанье меня очень возбудило, и мы тогда опять…

— Посреди озера, в лодке? — перебил Лутц.

— Да. В лодке ведь есть каюта. Вы разве не видели нашу лодку?

— Я еще увижу ее, а ты покажешь нам, как все это было.

— Дальше что? — спросил шеф.

— Рут была тоже ужасно возбуждена, и мы занимались любовью, а потом она сказала: поехали обратно к домику, я хочу есть. Рут знала, что там у нас на кухне всегда есть какая-нибудь еда и напитки. Тогда мы поехали обратно, поели и выпили немного, а потом лежали на террасе, у самого озера, на надувном матраце…

— А когда ты убил Рут? — спросил Лутц.

— Когда я что? — переспросил Оливер.