«Как разобрать мне знаки…» Как разобрать мне знаки судьбы моей. Черные выросли маки в саду моем… Он поднялся, убитый, и зовет, зовет; всем убитым и забытым наступил черед… Все встают, дрожа и плача, и зовут, зовут… Понимаю я, что значит Страшный суд. И теперь страданье Ваше стало для меня раскаленной полной чашей горького огня… Только бы не пахли маки в саду моем, только бы прочесть мне знаки судьбы моей. 5 ноября 1925 «Да, целовала и знала…» Да, целовала и знала Губ твоих сладкий след, Губы губам отдавала, Греха тут нет. От поцелуев губы Только алей и нежней. Зачем же были так грубы Слова обо мне. Погас уж четыре года Огонь твоих серых глаз. Слаще вина и меда Был нашей встречи час. Помнишь, сквозь снег над порталом Готической розы цветок. Как я тебя обижала, Как ты поверить не мог. 5 ноября 1925 «И первое в пути — глубокий водоем…» И первое в пути — глубокий водоем… Нагнись, душа, гонимая тоской, там, на земле, была ль такой в обличии своем? Твой образ ангельский, на что он стал похож? На нем оттиснули тяжелую печать убийство зло и ложь и жадное желанье ощущать. Искала ты себя во всех, всегда, везде. И все прошло, как сон, И только облик твой в воде отображен. Прозрачное и черное стекло. Смотри, какими стали сны, смотри, как в них отражены убийство ложь и зло. 5 ноября 1925 «Опять, как в письме, повторяю я то ж…» Опять, как в письме, повторяю я то же, звучащее в сердце моем, что в гибких стихах, в переливной их дрожи я вижу хрусталь с серебром. Мы в жизни с тобою друг друга не знаем, как призрак остался мне ты. В хрустальную чашу с серебряным краем хочу я поставить цветы, хочу, чтобы нить золотая меж нами могла воплотится на миг. Пусть в чаше стихов тебе светится пламя невидимых черных гвоздик. 6 ноября 1925 «Был синий вечер в небе…»
Был синий вечер в небе, Был черный профиль строг, И в рыжих косах гребень Придерживал цветок. И сердце все до края Открылось в этот час, Горел, не отгорая, Лиловый пламень глаз. Я помню непокорный Ресниц крылатый взмах, И шали шелк узорный На матовых плечах. И легкий след сандалий На розовом песке… Как пальцы задрожали, Прильнув к твоей руке… Но ты сказала слово, И это слово «Нет». От глаз твоих лиловых Остался в сердце след. Так в вечер темно-синий Я начала союз С мучительной богиней Из хора светлых Муз. 8 ноября 1925 «Где Херувим, свое мне давший имя…» Где Херувим, свое мне давший имя, мой знак прошедших дней? Каких фиалковых полей касаешься крылами ты своими? И в чьих глазах опять зажег ты пламя, и в чьих руках дрожит тобой развернутое знамя? И голосом твоим чьи говорят уста, спаленные отравой? Кого теперь, кого ведешь ты славой, скажи мне, Херувим? И чья душа идет путем знакомым мучительной игры? Ведь это ты зажег у стен Содома последние костры. 8 ноября 1925 «Ты не вытянешь полным ведра…» Ты не вытянешь полным ведра, Будешь ждать, но вода не нальется. А когда-то белей серебра Ты поила водой из колодца. Чтобы днем не соскучилась ты, Для твоей, для девичей забавы, Расцветали у края цветы, Вырастали душистые травы. Ровно в полночь напиться воды Прилетал к тебе Витязь крылатый, Были очи — две крупных звезды, В жемчугах драгоценные латы. Всех прекрасней был обликом он, Красоты той никто не опишет, И поверженный наземь Дракон Был шелками на ладанке вышит… Ах, без дождика жить ли цветам? Пылью-ветром все травы примяты, И к тебе, как тогда, по ночам Не летает уж Витязь крылатый, Чтоб крылом возмутить огневым Пересохшую воду колодца… Что ты сделала с сердцем твоим? Почему оно больше не бьется? 9 ноября 1925 |
